про музыку

dimk_dims — 08.07.2010 Признаться в любви к хорошей музыке – всё равно, что надеть девачковые трусы поверх члена и выйти на площадь: смотрите, мол, какой тут эстет выискался.

Понятно, что легче из толпы не выделяться, молчать и вместе со всеми подпевать Жанне Сиське: а я всё летала, а я всё летала. Особенно на природе и под шашлык – ну, согласитесь, все едят недожаренное мясо, пьют холодное вино, а тут я – с Бахом, встану и заявлю, что Алёна Апина, или как там её, дура крашеная. В лучшем случае не поймут, в худшем – вызовут санитаров. Поэтому молчу, киваю про новый клип Насти Каменских и думаю о своём – незачем травмировать друзей, они и так несчастны со мной.

Вообще, с музыкой как-то не сложилось с детства, не задалось с самого начала. Мать, её сестра, да и большая часть женщин в родне воспитывались в отвращении к кухне, но в любви к прекрасному. Не знаю уж, как им с такими жизненными установками удалось избежать разводов, но музицировать не отучились до сих пор. Сядут, бывает, после семейного обеда за рояли, забудут про грязную посуду, сделают одухотворённые лица и айда бренчать по клавишам. Умора, для нормального человека конечно.

Меня, единственного ребёнка, само собой, тоже хотели вырастить культурным, передать печать интеллигенции на лицо. В возрасте шести где-то лет для этого повели в музыкалку.

- Димочка, - просила Наталья Юрьевна, педагог по вокалу, - спой «ля».
- Буу, - пел Димочка, обиженный, что в такую чудную погоду ему устроили гестапо.
- Какое же «бу», Димочка? Надо «ля!», - не сдавалась упорная Наталья Юрьевна.
- Бу! – рычал Димочка, не отрываясь от окна, за которым мальчишки катались на велосипеде и играли в мяч.

Не то, чтоб меня выгнали оттуда, но, в конце концов, через пару месяцев, посмотрели с непониманием. Пришлось уйти.

Потом был воспитательный провал: уроки пения в школе, где шестой вэ класс, построенный по росту, заунывными голосами пел «Эх, дороги, пыль да ту-у-уман», и только после внезапно случился двухкассетник Sanyo. О нём и расскажу, ибо он стал вехой в моём музыкальном образовании.

Родители, люто ненавидевшие капээсэс, всегда отмечали 7-ое Ноября. Этот парадокс забавлял всех, но отменять из-за такой мелочи праздник никто не собирался. Травили анекдоты про Лёню, Никиту и Изю, спорили за Архипелаг и Иванденисыча, короче, антисоветчина на кухне творилась полная. И всё это – при детях. Раз зашёл разговор о всяком дефиците, особенно лютовал дядя Гриша – всей доступной ненормативной лексикой красочно описывал магазин «Берёзка», вещал о боннах и прочей валюте. После такого все мужчины захотели двухкассетные магнитофоны производства, обязательно, Японии. Я, хоть был и мал, тоже захотел.

Наверное, одна из прапрабабок всё-таки согрешила с каким-то купчишкой, подпортила кровь, иначе объяснить тягу к спекуляциям не могу. Вот какое у меня хобби? Правильно, нумизматика раньше, сейчас собираю карты: увижу банк, карточки которого у меня нет, сразу иду и открываю в нём счёт. Нормально, да? Говорю же, купчишка в родне был, к гадалке не ходи.

Так вот, через несколько дней после того праздника, где отец неосторожно заявил, что легко расстанется с парой тысяч советских рублей за магнитофон, я пошёл в школу. На дворе стоял то ли восемьдесят шестой, то ли седьмой, перестройка лилась из телевизоров, Михалсергеич пугал кубанским говорком Европы, а у нас исключали из пионеров за торговлю кроссовками и бублегумом. Пара дней прогулов, шатание по туалетам вместо уроков сделали своё дело – нашёл, где можно купить японский магнитофон, говорю же: купчишка в роду. Договорился о цене и выложил информацию отцу – тому деваться некуда, обещал, пришлось покупать.

И вот он стоит, переливается глянцем, пишет с кассеты на кассету и пугает диапазоном fm. За те пять лет, которые прожил у меня, он звучал голосом Цоя, Башлачёва и БГ, сиськастыми Сандрами и Сабринами, Наутилусом, конечно, и, иногда, группой Мираж. Этот двухкассетник расширил музыкальный кругозор так, что «эх, дороги» и нота «ля», оставшиеся с детства, показались мне издевательством над прекрасным. Прекрасным, естественно, в те годы мне казались сиськи Сабрины и гордо задранная челюсть Виктора Цоя.

Любил музыку громко, чтобы пугались соседи, чтобы оглушало друзей, и nothing else matters. А потом, лет в двадцать пять, как отшибло. Уехал в Карелию, в отпуск, где тишина разрезается лишь писком комаров, где нет радио, тиви и прочих звуков цивилизации. Мобильник, и тот не брал. За месяц привык к покою, но отвык от всяческих мелодий.

Уже дома стали безумно раздражать песни года, то, что в ротации радио, даже обожаемый Курт Кобейн вызывал лишь зубную боль. Боролся с этим, насильно заставляя себя слушать Шакиру, не помогало. А потом, вдруг, неожиданно купил диск Бетховена. И знаете, так на душу легло, что лучше ничего и не надо. Конечно, редко, конечно, когда один, включаю и наслаждаюсь. Друзьям не признаюсь, для них есть Аврил Лавин, да и не поймут они, сам не понимаю своих заморочек. Старость, наверное, не иначе. И обидно, что сделать-то с этим ничего нельзя.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив