Про кухню. Часть 2.

remetalk — 13.03.2010 Уважаемый Гоблин http://oper.ru/ опубликовал у себя на сайте четырехлетней давности стенограмму моего выступления в дискуссионном клубе "Кухня", Новосибирск.
С легкой гоблинской руки стенограмма, полная ошибок и опечаток, пошла гулять по сети, воспринимаясь многими как свежее интервью. Ниже текст стенограммы с моими комментариями в квадратных скобках.

Михаил Моисеев – Когда видишь Ваши фотографии, возникает ощущение не просто кадра, а глубокого смысла. Как из простого кадра, который можно взять любительской камерой, чтобы поместить себе в альбом, как возникают кадры, где вроде бы те же самые вещи, но в них много смысла, это не просто фотографии, это уже живопись?

С.Максимишин – Я просто очень стараюсь. Больше ничего не могу ответить на Ваш вопрос. И еще. Когда фотографу говорят, что его фотографии похожи на живопись, это очень сомнительный комплимент. По мне так чем дальше фотография от живописи, тем лучше. Нельзя фотография считать живописью для бедных.

Вопрос из зала – Как Вам удается не обидеть человека своими историями?

С.Максимишин – Я стараюсь не обидеть. Хороших людей я не обижаю, а плохих я, наверное, обижаю. Можно расширить тему. Я снимаю всего 8 лет. Чем больше я снимаю, тем больше меня этот вопрос волнует. Фотограф должен пройти по очень тонкой грани видимости и невидимости. С одной стороны, снимать человека без разрешения нельзя. Понятно, что если вы шли по улице и увидели смешную жанровую сценку, нажали кнопку и сняли. Это одна история. С другой стороны, папарацтво – это аморально. Фотограф должен быть видим. Человек должен видеть, что его фотографируют, более того, он должен знать, зачем его фотографируют. С другой стороны, в фотографии есть две неправды. Одна из них – это кадрирование. Кадрирование сразу предполагает выброс [имеется в виду , что фотограф, из субъективных соображений решает, что взять в кадр, а что выбросить, как не важное], а это субъективность. А вторая неправда фотографии – это наличие фотографа. На лекциях я все время привожу один и тот же пример. В физике есть проблема артефактов. Мы никогда не знаем, как бы повел себя измеряемый процесс в отсутствии измерительного прибора. Если говорить в философских терминах… В «Черном обелиске» [роман Ремарка] девочка говорила: «Куда девается трава, когда мы на нее не смотрим?». Вообще говоря, мы снимаем реакцию жизни на себя. Поэтому нужно пройти по очень тонкой-тонкой грани. Чтобы, с одной стороны, нас видели, а с другой стороны, чтобы не превратиться в индикатор или катализатор процесса. Вот здесь этика. Тот же пример, который я всегда привожу на мастер-классах. Французский фотограф послал свою историю на Пресс-фото [WorldPressPhoto]. История про то, как афганцы Северного альянса убивают талиба. На одной фотографии он идет, несет какой-то трансформатор [оговорка: китайский вентилятор на длинной ноге]. Потом проверка документов. Потом его отводят в кусты, потом расстреливают. Каждая фотография красивая, полна текста, прекрасно выполнена графически. Члены жюри конкурса рассказывали, что они дали, конечно, приз этой истории, но они были уверены, что расстреливали для фотографа. Причем, не потому что он сделал так красиво, а потому, что он там был. [Про красоту – оговорка. Хотел сказать, что расстреляли не потому, что фотограф попросил, а потому, что он там был]. Я знаю, я снимал в Афганистане, я знаю, как они куражатся перед фотографами.
[Еще пример:] Я приезжаю в Печенгу. Я оказался там случайно, снимал совершенно другую историю про подводную лодку, но у меня был перерыв, и я поехал в Печенгу. И я нашел потрясающую историю. Там находится самый северный в России монастырь. Я захожу в монастырь и вижу там каких-то страшных людей, оборванных, в солдатской форме. Выясняется, что там вокруг много военных частей, и там много дагестанцев. Солдатики бегут от «дедовщины» в монастырь, и батюшка их там покрывает. И он покрывает их с согласия офицеров. Офицерам так спокойнее, они знают, где их боец. Они там дослуживают тихонько, а потом уезжают. Начальство далеко. Я не стал снимать эту историю, потому что если я начну снимать эту историю, то все это прекратиться [бойцов отправят в часть, если не в дисбат, офицеров накажут, да и попу дадут по башке] . Вопросы этики в нашей работе встают постоянно. Не надо даже никаких экзотических примеров. Первая моя история, которую я снимал. Я работал в газете журналистом. Потом нашлись добрые люди, которые объяснили мне, что фотожурналист – это не только новости. Я приехал в Питер, окрыленный, встретился с друзьями, рассказал им о своем желании снимать истории. На что меня спросили: «А куда ты это будешь все девать?». А я упрямый и сказал: «А я буду». Первая история – я пошел жить с беспризорниками. Постепенно они привыкли ко мне, я стал для них пустым местом. Неким вечером они собираются вместе и начинают нюхать клей. Нормальная реакция здорового мужчины – дать по шее и отобрать. Я задал вопрос: «Что же я буду делать?». Я продолжал снимать. Тогда я был уверен, что я был прав. Сейчас я не уверен в этом. Сейчас я думаю, что все зависит от ситуации.

Илья Калинин – Как Вы поступаете в такие моменты, когда Вы увидели какой-то жанровый сюжет, момент, но не успеваете поймать его в кадр? Вы делаете постановку, просите повторить? И второй вопрос. Был ли какой-либо кадр, за который Вам потом было неловко или стыдно?

С.Максимишин – Отвечу сначала на второй вопрос. Неделю назад у меня была ровно такая ситуация. Окна моей питерской квартиры выходят в большой двор. И у меня там есть сосед алкоголик, причем очень странный. Он утром очень чисто одевается и идет на работу, возможно, он начальник какой-то. Вечером он гуляет с овчаркой, а потом с бомжами пьет. Вот такой вот странный. Утром он весь из себя начальник, чистый, ухоженный, а вечером сидит и пьет пиво с такими «синяками». Вот он упился страшным образом, пришла его жена, стала его утаскивать с этой лавки, потом пришла помощница. Я несколько раз нажал на кнопку, скачал в компьютер. А потом я подумал, что это же мой сосед, мне стало неловко, я взял и удалил все. Мне показалось, что неправильно снимать такое.
Что касается постановочной фотографии. Я не буду изображать из себя девственницу и говорить, что у меня не бывает постановочных фотографий. Они у меня бывают, каждый раз мне за них перед собой немножко стыдно. И я точно знаю, что сделать постановочную фотографию столь же хорошей, как не постановочная, невозможно. Потому что постановочная фотография всегда от ума, а хорошая фотография всегда от живота. Я могу постановочную фотографию продать в журнал, но те вещи, которые я показываю, среди них нет постановочных, потому что удовольствие не получаешь. Когда у тебя есть 3 нестыдных фотографии, и ты сделал четвертую, ты радуешься. У меня есть нестыдных фотографий штук 30 [хотел сказать, что чем больше у тебя нестыдных фотографий, тем меньше получаешь эмоций от каждой новой приличной картинки, соответственно и стимул к манипуляциям разного рода уже не тот]. А постановочные фотографии – это всегда надуманное что-то.

Вопрос из зала – Фотография, где мужчина с золотыми зубами, - это дело случая?

С.Максимишин – Да. Это мой водитель. Я снимал историю про Тобольск. Мы переезжали с ним на пароме. Я вышел из машины и увидел, начал снимать, а он улыбался, он думал, что я его снимаю. Он же не знал, что у него тень на лице. Вообще, это человек, о котором можно много рассказать. Он, например, говорил такую гениальную фразу: «Мясо без водки только собаки едят».

Вопрос из зала – Если бы тот человек не был Вашим соседом, если бы Вы просто знали, что этот человек большой начальник, и эти фотографии могут как-то сказаться на его судьбе?..

С.Максимишин – Есть начальники, которые мне очень не нравятся, и есть не очень. Вот если бы это был начальник, который мне очень не нравиться, я бы, не задумываясь, опубликовал.

Вопрос из зала – Даже в хороших изданиях могут быть опечатки, в хороших радиопередачах могут быть оговорки, но чтобы в хороших изданиях ставили плохую, нечеткую фотографию – такого быть не может…

С.Максимишин – Не путайте. Плохая фотография и нечеткая фотография – это разные вещи. Фотография никому ничего не должна. Она не должна быть резкой, у нее не должен быть правильный цветобаланс, она может быть круглой [не договорил: единственное, что «должна» фотография – это торкать]. А плохих фотографий в хороших фотожурналах сколько угодно. Но есть фотографии, которые знаковые. Допустим, как идет материал в «Штерн». Сначала идет разработка первого разворота, потом второго, потом третьего [Не очень понятно, что такое «разработка первого разворота». Фиг знает, откуда это взялось. В общем, сначала идут развороты – самодостаточные картинки, а потом иллюстрации, вещь, без текста не живущая.]. И вот эти фотографии – самые ценные, как в телевизоре картинка. Это не есть иллюстрация, это информация в чистом виде. Дальше идет текст, к нему могут быть иллюстрации. Если речь идет о каком-то человеке, нужно его изображение. Это может быть не очень хорошей фотографией, но это иллюстрация. Очень много русских фотографов, кстати, этого не понимают. Очень много русских фотографов не понимают, что если ты снимаешь город Москву, то не поленись, не иди сразу на помойку, где хорошие фотографии, а начни с Красной площади. Все говорят, что Красная площадь – это банально. А ты сними не банально. А потом в журналах ведь бывает и так, что просто нет хорошей фотографии. Было событие, но там был только один фотограф и тот с кривыми руками. Но фотография нужна, потому что людям надо видеть это. Бывают запарки. Представьте себе газета «Известия», 16 полос, ежедневно. Какая фотография первой пришла, ту и поставили. По-всякому бывает.

Артем Готлиб – Хорошая история в журнале – это не только картинка, но и текст. А на текст фотограф вряд ли как-то может повлиять. Для Вас текст насколько важен?

С.Максимишин – Конечно, важен. Более того, мне дико нравиться работать с хорошими авторами. Я почему люблю работать по «Geo», потому туда пришли хорошие авторы – Петр Вайль, Саша Соколов [ошибка, имелся в виду Дмитрий Соколов-Митрич] и другие. Это очень хорошие журналисты, с которыми приятно работать. Текст, конечно, важен. Знаете, все «Geo» отличаются. Русский «Geo» немножко гламурноватый, французский «Geo» - это все про бедных негров, а немецкий «Geo» сильно научно-популярный, скучноватый. Они могут взять совершенно фантастическую съемку Ирана с дельтоплана и подверстать к этому текст про почвы в Иране, которую читать невозможно. Конечно, приятно, когда и текст хороший, и снимки замечательные, и все мы молодцы.

Вопрос из зала – В Вашей практике, наверняка, были случае, когда Вы понимали, что через секунду Вам разобьют объектив, а через две – лицо. У Вас есть наработанные техники ухода от конфликтов?

С.Максимишин – У меня не было таких ситуаций. Конечно, я был в ситуациях, когда по нам стреляли, когда мы попадали под обстрел. У меня есть фотография из Афганистана, где боец перепрыгивает через траншею. На самом деле смешная была ситуация. Мы приехали на передний край обороны Северного альянса. Вдруг впереди стрельба. Тот человек, который нас вел, говорит: «Вы не бойтесь, это стрельба за 5 долларов». Просто реальный бой снять невозможно [возможно, но такие съемки по пальцам можно пересчитать, козыревская съемка из Чечни, например], когда идет реальный бой, головы поднять невозможно. Поэтому, если вы видите пальбу по телевизору, это все делается за 5 долларов. Приходит пулеметчик, вы даете 5 долларов, он вам постреляет. Оказывается, приехала южноафриканская группа, дали 5 долларов, и пулеметчик пострелял. Но талибы не знали же, что это стрельба за 5 долларов, и начали накрывать нас из минометов. Было страшно. Вместе с нами была съемочная группа из Казахстана, там был мальчик-инвалид, без ноги [у этого человека был протез, он потерял ногу, попав под БТР во время съемки учений казахской армии]. И вот он идет медленно, а бежать впереди него стыдно. Поэтому мы так вот медленно и шли под обстрелом. Такое было.
Но на самом деле, я ненавижу разговоры про геройство журналистов. Потому что журналист приехал туристом, побыл 3 дня и уехал, а там сидят солдатики, каждый день в опасности. Только у солдатиков нет доступа в газеты, а журналистов есть. И они становятся героями. А на войну насильно никого из журналистов не посылают. А если ты поехал, то что орать. И я решил для себя, что после Беслана я не поеду на войну. Нечего мне там делать. Потому что на войне пресса уже превратилась из свидетеля событий в участника. Потому что война начинается, когда CNN приезжает, и заканчивается, когда CNN уезжает. Беслан делался для прессы. Он специально делался для того, чтобы я туда приехал и его сфотографировал. Я не хочу больше этим заниматься.

Вопрос из зала – Какую из своих фотографий вы считаете шедевром, который можно было бы повесить в Лувре, например, рядом с Леонардо?

С.Максимишин – Ни одной.

Татьяна Ткаченко – Триумф, который бесспорно переживают глянцевые журналы, формирует некое новое представление о фотографии в сторону более-менее гламурного стандарта. Влияет ли эта тенденция, с Вашей точки зрения, на репортажную фотографию, или все это остается на красивых страницах таких журналов?

С.Максимишин – Каждый журнал ориентирован на читателей своего определенного уровня. На тех читателей, которым нравится попса, есть и попсовая журналистская фотография. Знаете, есть такое коммьюнити «vip-редактор» [ошибка, комьюнити «бильд-редактор]. Там одна женщина, фоторедактор пишет: «Нужна Греция». Женщина в черном ей предлагает: «Нужно, чтобы было что-то гламурненькое…». Меня просто убили эти слова. Я перепечатал их в своем ЖЖ. А кто-то написал такой комментарий: «В человечке все должно быть прекрасненько». [Здесь все не правильно. Правильно так: какая-то девочка из глянцевого журнала пишет в комьюнити: «Нужна Греция. Женщин в черном не предлагать. Нужно гламурненько и этничненько.» Я опубликовал этот текст у себя в ЖЖ, в комментариях кто-то написал: «В человечке все должно быть прекрасненько. И душенка, и одежонка, и тельце и мыслишки»]

В.Кламм – Сергей, ты говорил про живот и ум, про интуицию и разум. Мы уже сегодня говорили про это. Расскажи про это всем.

С.Максимишин – Мы с Валерой говорили про то, что фотография – это женская профессия. Сейчас идет волна молодых, талантливых, амбициозных фотографов. Поскольку я в Питере преподаю, я просто знаю ситуацию. Что Саша Беленькова [ошибка: Саша Деменкова], что Таня Плотникова, что Таня Котова и так далее и так далее. Они нам скоро всем покажут. И, имея шестилетний опыт преподавания, я точно знаю, что у женщин фотография получается лучше. Это знание, полученное не из головы, а эмпирическим путем. Через мои руки прошло 100 человек, из них примерно 30 звездочек [про 30 звездочек это я загнул. Вернее, 30 человек, научившихся делать правильную картинку]. Среди них на одного мальчика приходится 5 девочек. Просто девочки потом куда-то исчезают. У меня была Таня Юферова [ошибка: Света Юферева] от [фотографий] которой у меня просто крышу сносила, но она исчезла, вышла замуж [не уверен, что вышла замуж, по последним данным учится на режиссера в Германии]. И я придумал для себя теорию, не знаю, насколько она верная, почему так происходит. Потому что мальчиков очень интересует «железо». Я ненавижу разговоры про «Canon» и «Nikon»…

Вопрос из зала – Кстати, а что лучше?

С.Максимишин – Я уже шутил сегодня на эту тему. Раньше русскую интеллигенцию интересовало, дала или не дала Наталья Николаевна Дантесу, а теперь ее интересует, что лучше «Canon» или «Nikon», цифра или пленка [Это я цитирую покойного Петю Вайля] . Да все равно. На самом деле, любым объективом, если резкость навели, резко снимите… Мальчики очень точно знают, как не надо. Знают, что здесь длиннее, а здесь короче, где надо вспышку, где не надо, знают, что хорошо, что плохо. А девочки снимают животом. Я расскажу историю про свою любимую студентку – Соню Гусейнову [ошибка. Речь идет о Соле (Солмаз) Гусейновой] , которая пришла ко мне учиться, вообще ничего не умея. Просто я посмотрел семейный альбом и взял ее. А у меня студенты каждый день выполняют задания. Им дается тема, они снимают и потом приносят. Соля приносит, такое все мазанное, все экспрессивное, такой густой цвет. И я всем показываю и привожу в пример Солю: «Вы все снимаете резко, а вот человек снимает хорошо». А потом проходит месяц, другой, третий. Я задумался и спрашиваю: «Соля, а у Вас резкие фотографии бывают?». Она покраснела и говорит: «У меня не получаются». Я тогда сказал: «Можно я посмотрю фотоаппарат, может, какая беда с аппаратурой?». Она достает фотоаппарат, и у нее стоит диафрагма 16. Для тех, кто не в курсе, это такая маленькая-маленькая пленочка. Я говорю: «Соля, у нас [полярная] ночь. Что Вы снимаете в Питере, в феврале на 16?». Она еще больше краснеет и отвечает: «Мы так купили». При этом, я вам клянусь, блестящий фотограф. Теперь она знает, зачем нужна диафрагма, но и тогда она снимала замечательные фотографии.

Т.Ткаченко – Хотела бы спросить Женю Иванова. Он согласен с этим мнением о женском преимуществе в фотографии или нет?

Е.Иванов – У нас была прекрасный фотограф Юля Миронова, которая видела кадр еще до того, как она нажмет кнопку. У нее была художественная школа. Так что я, в принципе, согласен.

С.Максимишин – А сейчас у вас фотограф Надя Городецкая. Это же просто фантастика.

Е.Иванов – Меня как-то позвала Лена Климова на журналистском факультете рассказать о фотографии, как отличить хорошую фотографию от плохой. Я начал точно с того же, с чего сегодня начал Сергей. Вы можете научиться хорошо фотографировать. Это абсолютная не проблема, также как вы можете выучить английский, немецкий и другой язык. Но если вы не понимаете, что перед вами, если вы не понимаете, как устроено мироздание, если вы не чувствуете и вас это не интересует, то фотографиям вашим будет грош цена. Они будут резкими или нерезкими, это вообще принципиального значения не имеет. Я посмотрел на фильм Максимишина. В том году он на меня произвел жуткое впечатление, сегодня со второго раза попроще…

С.Максимишин – Очень интересно. А на Западе мне говорят, что они в первый раз увидели положительную Россию.

Е.Иванов – Ну, наверное. А вот есть ли там фотографии о Москве? Кто-нибудь видел фотографию о Москве в этом фильме? Я видел, а кто-нибудь еще видел? Нет. Там очевидная Москва, видимо, на Воробьевых горах сняты два молодых «яппи». Один молодой, а другой уже немолодой. И это на самом деле образ Москвы. Люди там где-то внизу, другие карабкаются по карьерной лестнице куда-то вверх. Это очень глубокий философский смысл, очень глубокое понимание того, что происходит сейчас в Москве. Перед нами гениальный фотограф, который мало того, что владеет формой, он еще и понимает, что он снимает. В этом его гениальность и состоит. А на счет журналистики… Я очень люблю и смотрю его фотографии в «Русском репортере», в том числе и те фотографии об ингушском полку. Когда я посмотрел фотографии, где солдаты с маскировкой, причем у каждого она индивидуальная, где-то там одуванчики, где-то другое… Я бы даже не назвал это журналистикой, это арт-проект, это уже хорошая арт-фотография.

С.Максимишин – Это беда. Этот журнал – это плач. Потому что туда собраны такие мощные силы, как фотографические, так и фоторедакторские… А арт-директор пришел из журнала «Эксперт», он абсолютно непрофессионален. Что бы мы ни снимали, он отбирает и получается журнал «Эксперт». Это страшный журнал. Может быть он будет лучше.
[ Речь шла о первый выпусках журнала Русский Репортер, которые были крайне неудачными с точки зрения верстки и отбора картинок. С той поры много воды утекло, сейчас никаких претензий, все бы так печатали фотографов, как РР]. На самом деле, есть три звена в любом журнале. Есть фотограф, есть фоторедактор, и есть арт-директор. И у всех разные задачи.

Вопрос из зала – Сейчас в Интернете появились многочисленные фотогалереи. Вы встречали в таких галереях хорошие фотографии?

С.Максимишин – Редко. Потому что фотографии – это как музыка. Некоторым нравится Филипп Киркоров, а некоторым Шнитке. Надо учиться смотреть фотографии. Моя теща, например, до сих пор убеждена, что лучшая моя фотография – это фотография заката в городе Керчи. Все остальное – это мой регресс, с ее точки зрения. Многим людям нравятся листики с капельками. Ну, если нравится, то, что сделаешь. Но есть сайты, где есть очень хорошие фотографии. Даже на массовых сайтах есть просто замечательные фотографии.

Т.Ткаченко – А вообще возникает впечатление, что фотографии стало слишком много. Вам кажется, что это вредит профессии?

С.Максимишин – Моя жена говорит, что она никогда не возьмет в руки фотоаппарат, потому что сейчас модно не фотографировать, чем фотографировать. Я не считаю, что это вредит профессии. Фотография – это же заболевание. Из этих людей, которые кликают все подряд… Понимаете, почему фотография так популярна? Это самый простой способ самовыражения. Начинаешь получать удовольствие с первого шага. Если ты хочешь стать скульптором, то тебе надо полгода мрамор сначала рубить, и еще непонятно, что получиться. А тут первую фотографию снял – нравиться, вторая – резкая, еще больше нравиться. Третью теще показал, ей понравилось. Четвертую – на работе. Многие на этом и останавливаются. Они научились решать задачку «дважды два четыре», и решают ее всю жизнь. Иногда у них получается «трижды три девять» - это уже вышка. Мне, например, композиции из двух элементов неинтересны, из трех – неинтересны. А вот шесть элементов закрутить – это да, вот это я дал. Я когда-то спросил у Юлии Явлинской [ошибка, речь идет об Ирине Меглинской, ныне владельце Галереи Меглинской], фоторедактора журнала «Афиша», на мой взгляд, одной из самых профессиональных фоторедакторов, что с ее точки зрения современная фотография. Понятно, что нельзя сейчас писать так, как писал Суриков, как писал Толстой. Она ответила, что раньше фотографы жонглировали двумя шариками, а потом научились тремя, а сейчас восьмью. Чтобы в одной фотографии и цвет, и композиция, и ассоциации, и метафора, и передний план, и задний план, и так далее, и так далее. Вот так мне интересно.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив