православные и Евангелие

hgr — 23.02.2013 многие элементарные (базовые) для православия вещи оказываются неизвестными "православным массам" не потому, что об этом негде прочитать, а потому, что никто не читает. это касается и православного учения о том, что Предание первично, а Писание вторично (является продуктом Предания), о чем даже современные поверхностные православные вполне могут прочитать хотя бы в "Догматике" Юстина Поповича или в популярной среди интеллигенции книжке "Старец Силуан" (я намеренно не углубляюсь в патристику). Но нет, не читают. Или читают, но мимо ушей. Поскольку интеллигентное православие еще в 19 веке и еще с участием духовных академий сформировалось как "протестантизм восточного обряда", среди интеллигенции распространено отношение к Евангелию как то ли к Корану (текст, продиктованный Богом), то ли Талмуду (беседы человеческих мудрецов "о главном"). Поэтому объясню своими словами.

Евангелие является словесной иконой. в качестве книги оно тоже является иконой, и соответствующим образом с богослужебным евангелием обращаются в богослужении: его торжественно выносят к народу, вносят в алтарь, к нему прикладывается народ, как к иконе. небогослужебного евангелия в православии не бывает, хотя к евангелию, как и к богослужению, можно подходить и с целью научного изучения.

словесной иконой является и текст богослужебного обряда, и святоотеческие писания.

понять Евангелие в религиозном (православном) смысле -- это понять икону.

икона состоит из материи (в данном случае, словесной), некоего нематериального мысленного концепта (характИра) и нетварных божественных энергий (т.е. Бога). характИр, т.е. концепт, в одних иконах изображен полнее, в других менее полно (это зависит от сюжета иконы), а также в одних иконах лучше, а в других хуже (это зависит от мастерства иконописца и качества той иконописной школы, к которой он принадлежит), но суть у всех одна.

словесная икона, которой являются Евангелия, имеет некие оптимальные параметры по "охвату материала" и качеству исполнения, но по сути это такая же икона, как и все остальные словесные иконы (вся остальная богодухновенная святоотеческая письменность). признание параметров словесной иконы оптимальными -- это включение ее в куррикулум для изучения веры, а особенно в богослужение (куда входят многие другие тексты, напр., слова Григория Богослова), а еще более особенно в так называемый канон священных писаний, хотя в православии не было никогда единого и общеобязательного канона НЗ. Существуют лишь, с одной стороны, несколько разных списков в богодухновенных церковных правилах и, с другой стороны, состав книг НЗ в эпоху книгопечатания; с каноном ВЗ разнобоя еще больше, и это нормально, т.к. православие не знает резких и качественных различий между теми божественными писаниями, которые включаются в канон, и теми божественными писаниями, которые не включаются; различие только техническое. Древнейший список Библии, Синайский кодекс 4 века, заканчивается двумя апокалипсисами -- Апокалипсисом Иоанна и "Пастырем" Ермы. включение в канон НЗ Апокалипсиса Иоанна еще в 4 веке (тем более, в 3-м) было делом спорным, и т.д. В принципе, одинаково богодухновенными являются и Апокалипсис Иоанна, и "Пастырь" Ермы, и Апокалипсис Петра (тоже входил в некоторые каноны НЗ, дольше всего -- в Эфиопии того периода, когда у Константинополя было с ней общение и общие святые, т.е. до 640-х гг.).

что означает "понять икону", и может ли тут помочь наука? -- именно "помочь понять", а не "объяснить" наука может. в случае Библии эта наука -- библеистика, в случае богослужения -- литургика, в случае живописных икон и разных других артефактов -- искусствоведение. она объясняет происхождение многих деталей: например, для иконы изобразительной -- живописные традиции, историю использованных символов, перекличку с текстами богослужения и писаний. для иконы словесной, которой являются евангелия, -- интертекстуальные связи, понятные образованным (хотя бы только им) современникам, но непонятные потомкам, исторический фон, историю текста и т.д. Это создает многократное усиление того эффекта, которого добиваются хорошие исполнители икон (живописцы или авторы текстов), в отличие от не столь хороших мастеров. Но это, само по себе, совершенно не дает религиозно значимого понимания.

Можно быть очень тонким и знающим искусствоведом, специалистом по иконописи, но совершенно не жить той жизнью, которую открывают и в которую призывают иконы.

Религиозно значимое понимание любой иконы приходит только тогда, когда ее используют по назначению. Назначение у нее молитвенное, или, говоря более точным термином, -- литургическое. Перед иконой надо молиться. Икона создает литургическую реальность даже там, где она вне храма, а, предположим, одна и в случайном месте. Можно и без иконы молиться, но, если есть икона, то немолитвенно воспринимать ее нельзя.

Это в равной мере относится к иконам словесным. Религиозный смысл Евангелия открывается только в определенном молитвенном, а, точнее сказать, литургическом контексте.

Это настолько важно, что, хотя мы и без того должны были бы это понимать, это жестко оговаривается в самом тексте Евангелия -- чтобы никто не мог отговориться незнанием. Там объясняется, что именно нужно творить "в воспоминание" Иисуса: то самое, что было сотворено в Тайной Вечери, т.е. Евхаристию.

Вне Евхаристии никакого понимания Евангелия нет и быть не может (кроме ложного или, в лучшем случае, крайне отдаленного и приблизительного -- как бывает, когда мы слышим речь очень издалека и не можем разобрать слов, но можем почувствовать некое доверие и симпатию к интонации).

Но Евхаристия подразумевает всю в целом церковную жизнь, включая молитву вне храма. Поэтому нужно прийти в то место, где Евангелие открывается и читается внятно: в Церковь, т.е. в Священное Предание, которое обнимает все стороны жизни, но фокусируется на Евхаристии.

Поэтому религиозное понимание Евангелия, начавшись где-то на улице, когда мы услышали голос, поверили интонации, но еще не могли разобрать слов, обязательно приводит туда, откуда эти слова раздаются, -- т.е. отнюдь не к типографской продукции, которая аки рыба безгласная, а в Церковь (с большой буквы). Путь может быть и довольно извилистым, через общины еретиков, и он может оборваться на любом этапе, но это путь именно в Церковь с большой буквы (о которой тоже сказано в Евангелии).

Поэтому Евангелие как икона полезно для души только тем, что оно препровождает нас к Первообразу -- т.е. в Евхаристию, т.е. в Тело Христово.

Но можно, конечно, поклоняться и доске с красками (такие эксцессы бывали и в Византии, а в конце 11 века даже осудили специальную иконопоклонную ересь Льва Халкидонского), а можно поклоняться и книге с буквами. Можно также приходить в эмоциональное возбуждение от чтения текстов и придавать этому возбуждению религиозный смысл: "я вдруг услышал Твой Завет, и как от обморока ожил..." Всё это болезненные явления -- и народное обрядоверие, и интеллигентское переживание смыслов. Нужно ясно понять, что никакого человеческого способа понять Евангелие религиозно -- нет и не должно быть, но есть Церковь, то есть другая реальность, реальность Царствия Небесного, в которой Евангелие само себя делает очевидным.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив