Права животных - реальность или миф?
bisey — 13.06.2011 Вместо эпиграфа:Я не стыжусь, что ярый скептик,
И на душе не свет, а тьма:
Сомненье - лучший антисептик
Для дезинфекции ума
(с) И. Губерман.
Не так давно занесло меня на форум http://www.vita.org.ru - вотчину защитников прав животных. И однажды, когда въедливый и ехидный я задал очередной вопрос на тему: "А какими, собственно, правами обладают животные?" - меня послали "учить матчасть", сиречь читать книгу Питера Сингера "Освобождение животных".
Я прочёл. Но поскольку я не могу читать и сходу веровать, то немедленно начал рождаться этот вот текст, который я, дабы не пропадал, решил выложить здесь.
(Книгу П. Сингера можно прочесть здесь: http://www.vita.org.ru/library/philosophy/singer_animal_liberation.htm , однако там всё никак не выложат шестую главу. Потому мне пришлось малость порыскать и найти полный текст в другом месте)
Итак, борьба за права животных, за их освобождение, за равенство… Звучит благородно – но что это собой представляет?
Сторонники «равенства животных и людей» невольно делают одну и ту же ошибку: они применяют политико-философские категории («права», «равенство» и пр.) в тех областях, для которых они никогда не предназначались. Действительно, различия между расами вида Homo sapiens sapiens – чисто статистические, а практически в любых областях человеческой деятельности (исключая, разумеется, репродуктивную) оба пола могут добиться равных результатов.
Совершенно иначе обстоит дело, когда мы выходим за рамки своего вида, и место общественно-политических взаимоотношений занимают экологические. Само существование пищевой пирамиды уже ставит крест на любых разговорах о равенстве и взаимных правах.
Сами идеи равенства и прав человека – изначально подразумевали именно человека и никого более. Самое поверхностное знакомство с биологией не оставляет от теории прав животных камня на камне. Действительно, если принять за основу равенство животных, то получается, что человек и, скажем, кот обладают равными правами (разумеется, в той мере, в которой они могут их осуществлять – сам П. Сингер справедливо пишет, что глупо предоставлять коту право голоса на выборах, ибо кот по самой своей природе не сможет ими воспользоваться). Но точно так же из равенства животных следует равенство человека и мыши, человека и воробья. Но что дальше, если выйти за рамки схемы «человек – животное» и взглянуть чуть шире: а равны ли между собой кот и мышь? Очевидно, что нет: во всяком случае, сам кот признаёт за мышью только одно право – быть своей добычей, игрушкой и пищей. Получается поразительная картина: А=Б, А=В, но при этом Б=/=В.
Последнее лично я считаю чрезвычайно важным. Уподобляя борьбу за освобождение животных борьбе за освобождение чернокожих и женщин, ни Сингер, ни кто-то другой из экофилософов не может сказать, что если женщины равны мужчинам, а чернокожие (монголоиды, американоиды и прочие расы) белым, то при этом женщины не равны неграм. Очевидно, что такой вывод применительно к человеку будет глупостью: равенство есть всеобщее понятие, которое должно отрицать любую дискриминацию. В случае же отношений «человек-животное» и «животное-животное» мы подобного не наблюдаем, ибо здесь начинают действовать не социальные, а биологические законы (сам вопрос о том, насколько социальное в нас зависит от нашей биологической природы, чрезвычайно интересен, но если я начну рассматривать и его, то никогда не доберусь до конца). Сингер сам задавался этим вопросом, но единственное, что он смог сделать – так это заявить, что эти вопросы, мол, не в человеческой компетенции. ИМХО, но такой вариант лично мне кажется ничуть не лучше позиции тех, кто обожает животных, но предпочитает не знать ни о бойнях, ни об интенсивном животноводстве.
Само понятие прав – человеческое и только человеческое. Впрочем, похоже, все сторонники «прав животных» это понимают, сознательно или бессознательно не выходя в своем рассмотрении за рамки отношений между людьми и животными. Самое забавное, что в этом случае они невольно проявляют тот самый «спесиецизм», о котором писал Сингер: они поневоле отрицают равенство и вырывают свой собственный вид из общебиологического контекста.
Пресловутый спесиешизм, надо отметить – вещь вообще чрезвычайно странная. Вот как описывает автор термина П.Сингер действия приверженца подобных убеждений: «Расисты нарушают принципы равенства, когда они придают больший вес интересам своей расы в столкновении с интересами другой расы. Сексист нарушает принципы равенства, предпочитая интересы своего пола. А спесиецист позволяет интересам своего собственного вида попирать интересы другого вида. Образец в каждом из этих случаев одинаков». Звучит весьма и весьма убедительно… если забыть об одной маленькой детали: спесциешизм, то есть предпочтение интересов своего вида в межвидовом столкновении – есть естественное поведение ЛЮБОГО вида живых существ. Подчёркиваю – любого. Оставим в стороне даже отношения «хищник-жертва» – лев, если он голоден, никогда не признает за гиеной право на часть своей добычи; голуби, кормящиеся на рассыпанном зерне, постараются прогнать воробьёв. Спесциецизм дозволен любому виду живых существ – кроме одного, человека. Поневоле тут заговоришь не о равенстве, а о дискриминации – дискриминации нас, людей.
Говоря о правах животных, Сингер ссылается на Бентама и указывает на способность страдать как жизненную характеристику, которая дает существам право считаться равными. Что ж, мне в свою очередь остаётся сослаться на Станислава Лема (который, к слову, был не только великим писателем-фантастом, но и глубоким философом). В одной из своих работ Лем указывал, что не тот страдает, чьё страдание мы можем взвесить на весах или рассмотреть под микроскопом, но тот, кто ведёт себя подобно страдающему. И верно: о чувствах и эмоциях других людей мы можем судить лишь по их поведению: «Этот человек ведёт себя так, как веду себя я, когда испытываю то-то и то-то – значит, он испытывает именно это». Иного пути нет даже с людьми, чья сферу переживаний мы легко можем себе представить, ибо сами являемся людьми – телепатия или прямая эмпатия существует лишь в фантастической литературе. Но стоит сделать шаг дальше – и мы начинаем тонуть. Очень легко по аналогии понять, что чувствует собака или кошка (тот, кто держал дома этих животных или хотя бы много общался с ними, не даст соврать – их радость или горе, удовольствие и страдание буквально «написаны на морде»), чуть более трудно – что чувствует птица или рептилия. Но вот уже с чувствами амфибий разобраться будет весьма проблематично, а уж эмоции амёбы не в силах представить себе ни один человек.
Однако в своём стремлении к равенству сторонники теории прав животных исходят отнюдь не из способности к коммуникации (иначе бы пришлось признать, что установить полный контакт проблематично даже с высшими приматами, нашими ближайшими родичами), а из постулируемого наличия страданий – тот же Сингер пишет об этом прямым текстом (цитату опускаю, ибо она весьма объёмная, но любому желающему, кому лень искать, она будет предоставлена). Разумеется, кошка, корова или свинья могут издавать звуки, однозначно интерпретируемые как крики боли – но я ни разу не слышал, чтобы сторонники теории прав животных признавали, что можно причинять боль рыбам, которые, как известно, звуков не издают вообще.
Но постулируемое наличие страданий – оружие обоюдоострое. П. Сингер пишет: «Способность к страданию и удовольствию — предпосылка для наличия интересов вообще, условие, которое должно учитываться прежде. Было бы ерундой говорить, что не в интересах камня, когда школьник бросает его на дорогу. Камень не имеет интересов, потому что он не может страдать. Ничто, что мы можем делать с ним, не может нарушить его благосостояния. Мышь, с другой стороны, заинтересована в том, чтобы ее не кидали на дорогу, потому что она будет страдать из-за этого». Но – почему мы решаем, что камень не испытывает страданий? Только потому, что он не пищит от боли, как бросаемая на дорогу мышь? Но и вырываемая из раковины вилкой и политая лимонным соком устрица тоже не пищит. Мышь живая, а камень – нет? Но, прошу прощения, глубокой пропасти между живым и неживым нет. Не буду ссылаться на работы учёных, исследующих проблемы происхождения жизни, напомню лишь общеизвестные сведения о вирусах, вне клетки ведущих себя как обычная, пусть и высокосложная молекула химического вещества, а внутри клетки – как живое существо. Так почему мы должны считать, что мышь имеет право на то, чтобы её не кидали на дорогу, а камень – нет? Почему мы вообще признаём какие бы то ни было права за мышью, но «дискриминируем» камень?
Устанавливая в качестве необходимого условия для учитывания интересов другого существа способность испытывать страдание и удовольствие – путь крайне скользкий. Раздражимость – общее свойство живой материи, но вот интерпретация реакции на раздражение представляет собой немалую проблему. И многоклеточные растения, и одноклеточные микроорганизмы тоже проявляют реакцию на внешние воздействия, и при некоторой фантазии можно допустить, что они тоже испытывают страдание и удовольствие. Но вот бороться за права растений или микробов, кажется, не желает пока что никто (впрочем, это пока: тот же Лем в одном уже чисто художественном и фантастическом произведении описывает будущее, где, среди прочего, несколько мест в немецком бундестаге на выборах получила микробоохранительная партия… Боюсь, что этот прогноз великого поляка сбудется).
Продолжение следует.
|
</> |