Позор и тюрьма на пути к чести и свободе

Дания — тюрьма.
                                                                   Принц Гамлет о своей Родине.

Зависит ли смысл слов от национальности говорящего? Зависит ли таблица умножения от цвета кожи, или дважды два в любом случае — четыре? Зависит ли суть вещей от клички (от термина)?

Женя Беркович и Светлана Петрийчук сидят в тюрьме якобы за публикацию в YouTube читки пьесы «Финист Ясный Сокол». Там якобы содержится оправдание терроризма.

Буквоед немедленно укажет на ошибку: мол, они не в тюрьме, а в следственном изоляторе (в СИЗО).

Граждане,

если вы сидите в камере, дверь заперта снаружи, на окне решётка, в углу параша, и никаких свиданий, то вы — в тюрьме.

Вы ещё только подозреваемый, но уже в тюрьме. Там вам по закону положено 4 кв.м, а часто нет и двух. Вы оторваны от друзей, от работы, от врачей, от детей — от всего мира. Заслуженно или нет — это потом когда-нибудь решат. А пока — вы в тюрьме, без приговора, это ж ещё хуже.

Есть такие, кто просидели в СИЗО — до суда — три года, и это не рекорд. Много было и таких, кто умер в СИЗО, — то есть не приговорённым, то есть невиновным. Известный пример — Магнитский.

Другой пример — Алексанян, которого мучили в СИЗО больше двух с половиной лет, умирающего держали пристёгнутым наручниками к койке, а потом отпустили под залог, когда его близкая смерть была уже очевидна и неизбежна.

— Но ведь они не умирают! И случай ничтожный. Зачем о них столько писать?

— Вам кажется, будто о них много пишут? Ошибаетесь. Бывало, по таким ничтожным случаям публиковалось статей в сотни и тысячи раз больше.

Именно внимание и отвага прессы сделали те случаи — историческими. А иначе они так и остались бы ничтожными, и государственная пасть сожрала бы обвиняемых и не заметила.

Приведём, чтобы не затягивать, единственный пример: дело Дрейфуса.

***

В конце XIX века во Франции цвели шпиономания и злобный антисемитизм (особенно — в военной среде). Еврей Дрейфус, офицер, был обвинён в шпионаже.

Доказательством стала экспертиза почерка, которым была написана компрометирующая бумага (спустя всего два года эту экспертизу признали ошибочной).

Суд был закрыт для прессы и публики. Дрейфуса приговорили к пожизненной ссылке за государственную измену. Толпа скандировала: «Смерть евреям!» Смертной казни человек избежал только потому, что она тогда не применялась за политические преступления.

Народные массы требовали смерти, а газеты клеймили евреев-предателей. И не только французские газеты.

Дело Дрейфуса взбаламутило всю Европу. Ярчайший эпизод: разрыв Чехова с Сувориным.

Наши интеллектуалы (среди которых Прохановы, Делягины, Прилепины, и т.п.) десятилетиями бодаются в полемике, где две с половиной точки зрения:

• люблю Чехова, несмотря на то, что он антисемит;


• не люблю Чехова за то, что он антисемит;


• люблю Чехова, тем более что он антисемит.

Неизвестно, как чеховский антисемитизм совмещается у тех же людей с признанием, что Чехов — интеллигентнейший человек.

Доказательства чеховского антисемитизма всегда одни и те же: повесть «Степь» с противным карикатурным Мойсейкой и пьеса «Иванов», главный герой которой сдуру женился на чахоточной еврейке и в раздражении кричит ей: «Ты скоро умрёшь, жидовка».

О пьесах и рассказах можно бесконечно спорить: совпадают ли высказывания персонажей со взглядами автора или противоречат им? Но сохранилась, к счастью, огромная переписка Чехова: почти четыре с половиной тысячи писем, где говорит он сам, а не его персонажи.

Граждане,

Уравновешенный Чехов восхищался мужеством Золя, которого за выступление в защиту «еврея-предателя» травила вся Франция — и лавочники, и офицерство (ещё бы!), и писатели, и даже студенчество.

Чехов мог бы сочувствовать Дрейфусу молча. Никто не требовал от него «заявлять позицию». Но его чувство справедливости было возмущено. Он написал очень резкое письмо Суворину. Читая это письмо, помните, что Суворин был друг Чехова, издатель Чехова, защитник Чехова от критиков, главный редактор «Нового времени» (самой большой и влиятельной газеты России) и при этом — откровенный и упёртый антисемит, который постоянно публиковал в своей газете самые грязные и лживые статьи о Дрейфусе. Журналист Суворин прямо писал, что Дрейфуса защищает «мировое еврейство», «всемирный еврейский синдикат» (аналог теперешнего выражения «всемирный жидомасонский заговор»).

«Пахнет бойней… взбаламученная совесть» — вроде бы о французах, но Суворин ощутил пощёчину.

Это был открытый и полный разрыв с другом, с невероятно богатым и влиятельным хозяином крупнейшей газеты, и «всего лишь из-за направления». (Чуть позже в письме к брату Чехов пишет: «Это не газета, а зверинец».)

***

Суд арестовал Женю Беркович по просьбе следователя, а следователь опирался на некую экспертизу.

Оправдание терроризма обнаружил Роман Силантьев, доктор наук, профессор, заведующий лабораторией деструктологии. Эту науку изобрёл сам Силантьев, она чем-то напоминает «Молот ведьм» (наука XV века по ловле и уличению ведьм, которую изобрёл инквизитор Генрих Крамер, доктор наук).

Следователь, требуя в суде ареста Беркович (мол, она общественно опасна), использовал заключение эксперта.

Когда-нибудь начнётся «слушание дела по существу», и судья — по закону! — обязан будет спросить эксперта о личном отношении к обвиняемой. Выяснятся крайне важные сведения (если у профессора хватит храбрости явиться в суд).

Беркович — еврейка, а евреи для Силантьева это именно личная проблема. Вот его слова (расшифровка точная):

Зачем так подробно цитировать? Сразу скажем: этот профессор нас не интересует; в наших глазах он не личность, или не более личность, чем отдельный вирус или капля слюны бешеной собаки. Но мы знаем, как стремительно вирус умеет размножаться. Его размножение иногда кончается сотнями жертв, а иногда — миллионами.

Можно сказать, этот профессор — один коготок с лапы Дракона, один зуб драконьей мудрости. А нас учили, что по одной косточке можно восстановить облик всего ящера. По одной! В нашей истории этих костей эшелоны.

Зависит ли смысл слов от национальности говорящего? Что изменилось бы, если б эту пьесу написала чеченка, а поставил татарин?

Если же смысл не меняется, то с какой целью упоминается национальность автора или режиссёра?

Мы даже в шутку не станем искать генетических предков Силантьева. Ибо знаем, чем кончается поиск преступных генов. Газовые камеры и 6 миллионов.

Стоило бы его допросить: кто конкретно те люди, о которых он так уверенно заявил: «У нас есть целая группа евреев, которые вступили в эту организацию (ИГИЛ. — А. М.) и там благополучно скончались». (Два последних слова, вероятно, деструктоложный юмор.)

…Сперва эта заметка начиналась словами «Русский профессор», но в тот же момент стало ясно, что это неправильное начало.

Речь идёт о профессоре-антисемите, а значит, эпитета «русский» он не достоин. Для русского человека антисемитизм — постыден, неприличен, неприемлем; он просто грязь.

И писать об антисемитах не имеет смысла, ибо о них всё давно написано. Но когда государственная власть и её могущественные институты — следствие, прокуратура, суд — вдруг опять начинают пользоваться этим грязным инструментом и на основании бреда ломать человеческие судьбы…

У нас не было государственного антисемитизмам довольно долго, с середины 1980-х. Как ни бесновались «Память»**, «День», Макашов и Баркашов, но всё же их воспринимали как маргиналов, государство ими не пользовалось. А сейчас антисемитскую экспертизу использовали и поддержали ФСБ, СК, гособвинение и суд.

***

Государственная охота на людей по национальному признаку давно признана безумной глупостью. Именно безумной, потому что всегда в ущерб государству (точнее — стране).

Не будем здесь про тутси и хуту, мы же всё-таки европейцы. Самый наглядный пример мировой истории — нацистская Германия.

1945 год, разгром неизбежен, воевать некому; в армию загребают даже подростков из Юнгфолька (подразделения Гитлерюгенда для детей от 10 до 14 лет). Но вопреки советам соратников, вопреки разуму Гитлер продолжает тотальное уничтожение евреев, тратя на это огромные людские и материальные ресурсы; а потом кончает с собой, сознавая неминуемость виселицы. Чёрт с ним, с Гитлером, он нам не указ.

Хотя отдельные личности, конечно, выигрывают. Ведь освобождаются квартиры, вакансии, а кому-то даже достаются награды, а кто-то собирает коллекцию абажуров из человеческой кожи.

Но исторически все государства, которые рассчитывали построить народное счастье на кострах еретиков и на газовых камерах, расплачивались не только отставанием в науках, промышленности, экономике, но и падением морали. Страх, подлость и ненависть — это рабство. Рабы безнадёжны, всегда проигрывают.

В СССР дело безродных космополитов разгоралось постепенно.

• 26 августа 1946 года Постановление ЦК ВКП(б) «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению» потребовало запретить постановки в театрах пьес буржуазных авторов, «открыто проповедующих буржуазную идеологию и мораль».


• 28 января 1949-го редакционная статья в «Правде» (плод группового творчества; заголовок написал лично Сталин): «Об одной антипатриотической группе театральных критиков». Не об антипартийной, как можно было ожидать, и не о буржуазной — об антипатриотической; классика.


• Дело врачей началось в 1952-м с клеветнического сообщения рядового врача Лиды Тимашук. Она выступила как эксперт: написала, что врачи-евреи нарочно неправильно лечили высших государственных руководителей, чтобы они умирали.

Её наградили орденом Ленина. Уволены были тысячи, арестованы сотни; приговоры к высшей мере были продиктованы до суда.

Процитируем сообщение отдела Административных органов ЦК КПСС от 27 июня 1966 года:

Заодно здесь же (чтоб не забыть) процитируем и нынешнего эксперта по делу Беркович и Петрийчук:

25 ноября 2019. Интерфакс. Автор курса по новой прикладной науке деструктологии профессор Московского государственного лингвистического университета (МГЛУ) Роман Силантьев подтвердил своё сотрудничество с ФСБ. Он читает сотрудникам спецслужбы лекции по деструктологии и готовит экспертизы по террористическим организациям.

В 1953-м Сталин умер, и «дело врачей» кончилось быстро и благополучно: никого расстрелять не успели. Но вирус страха и ненависти распространился широко, эпидемия продолжалась долгие годы, а негласная государственная кадровая политика, грубо говоря, была проста: в Физтех не брать, пусть идут в пищевой и в текстильный.

***

А что же сделал Эмиль Золя, который вызвал такое восхищение Чехова?

Дрейфус уже три года гнил на каторге, когда 11 января 1898 года майор Эстерхази (настоящий шпион и предатель, против которого удалось возбудить дело) был оправдан военным судом. Чтобы выгородить своего сукина сына, власть шла на грубейшие нарушения; у подозреваемого в шпионаже не провели даже обыска; военное министерство прямо давило на суд.

А через два дня, 13 января 1898-го, на первой полосе парижской газеты появился вызывающий текст Эмиля Золя под заголовком: J’Accuse…! — «Я обвиняю!» Подзаголовок: «Письмо президенту республики», чтобы не было сомнений, кого этот вызывающий текст вызывает на дуэль. Ибо речь шла о чести страны.

Если вы, уважаемые читатели, захотите сами прочесть письмо Золя «Я обвиняю» на русском языке, вы легко найдёте его в интернете. Вот фрагмент:

«Обстановка строжайшей негласности» — она нам слишком знакома по недавним процессам Ивана Сафронова, старых учёных, которых вдруг назначили шпионами…

***

Поэт, если не лютики воспевает, а глаголом жжёт сердца людей — обречён (как и пророк), ибо с какой стати толпа станет терпеть, чтоб её жгли? А уж если слова жгут высокое начальство, то под рукой всегда есть эксперт-огнетушитель. Погасить и засыпать землёй, загнать в СИЗО или в гетто.

Гетто избранничеств! Вал и ров. Пощады не жди! В сём христианнейшем из миров Поэты — жиды!

Так гениальная русская поэтесса Цветаева написала об отношении толпы к поэтам. Гетто и ров — судьба поэта, ибо он — чужой. И Беркович угораздило:

Намерения пророка остаются непоняты, его слова вызывают бешенство. Мы же все это в школе учили.

Провозглашать я стал любви И правды чистые ученья: В меня все ближние мои Бросали бешено каменья.

Несколько лет назад статью о позорном деле Беркович и Петрийчук, которое вершат государственные органы, я послал бы президенту (тем более была у меня такая рубрика «Письма президенту»). Но теперь, по некоторым причинам, отправлять письма президенту РФ мне представляется совершенно бесполезным.

Когда Эмиль Золя публиковал в газете своё историческое «Я обвиняю!» с прямым обращением к президенту Французской Республики, он знал, что письмо это прочтёт и президент, и вся Франция (а прочёл весь мир).

Писатель был обвинён в предательстве, приговорён к тюремному заключению, в него плевали как в изменника Родины.

Но через 12 лет всё встало на место. В 1906 году суд признал Дрейфуса полностью невиновным; его восстановили в армии, а в 1918 году он был награждён орденом Почётного легиона.

Золя победил, хотя и не дожил. Дрейфуса оправдали, клеветников посадили, изготовитель фальшивки застрелился, настоящий предатель бежал из Франции. Бесчестные судьи заработали общее презрение, их опозоренные имена теперь в школьных учебниках истории. А главный редактор газеты, который опубликовал более 650 статей в защиту Дрейфуса и который не только решился напечатать письмо Золя, но и придумал заголовок «Я обвиняю!», стал премьер-министром Франции, его звали Жорж Клемансо.

***

А как чувствуют себя наши судьи? Пока они не попали в учебники истории, пусть попадут хотя бы в газетные статьи.

Судья Наталья Чепрасова (Замоскворецкий районный суд) по просьбе следователя СУ СК России Полищук арестовала Беркович и Петрийчук на два месяца. Смысла в этом никакого, поскольку они не убийцы, не воровки и вообще абсолютно безопасны. Даже если обвинение справедливо и законно, они могли бы сидеть под домашним арестом.

Два месяца, конечно, немного (потом продлят),

но у Беркович есть особое обстоятельство: двое усыновлённых детей. Две проблемные девочки, чьё раннее и не очень раннее детство прошло в детских домах и в трагических ситуациях. Женя годами возилась с ними, вытащила, они ожили, начали расцветать; они полностью завязаны с ней, прикипели.

И вот она исчезает в тюрьму. Для девочек это настоящая катастрофа. У других детей в такой ситуации остаются тёти, дяди, бабушки, дедушки. У этих — никого. А они, повторю, проблемные. Травма им сейчас нанесена тяжёлая, и травма эта ложится на жуткие старые травмы.

За почти месяц ареста Беркович ни разу не разрешили даже позвонить детям? В этом-то какой ущерб для следствия? Это следствие или пытка?