Постмодернизьм

Лужков оторвался от стереотрубы, прокашлялся и сказал:
- Товарищи! То-ва-ри-щи! Что мы наблюдаем в эту стереотрубу? В эту стереотрубу, товарищи, мы, обуреваемые сложными чувствами, замирая от ожидания, наблюдаем, как защитный колпак начинает автоматически отвинчиваться... Пишите, пишите, - сказал он Ш. Муладжанову. - И поточнее пишите... Автоматически, значить, отвинчиваться. Через несколько минут мы будем иметь появление среди нас идеальной градостроительной фирмы - компани, значить, сан пер э сан-репрош...
Я и простым глазом видел, как отвинтилась крышка автоклава - с надписью "Интеко" на металлическом боку - и беззвучно упала в снег. Из автоклава ударила длинная, до самых звезд, струя пара.
- Даю пояснение для прессы... - начал было Лужков, но тут раздался страшный рев.
Земля поплыла и зашевелилась. Взвилась огромная снежная туча. Все повалились друг на друга, и меня тоже опрокинуло и покатило. Рев все усиливался, и, когда я с трудом, цепляясь за гусеницы грузовика, поднялся на ноги, я увидел, как жутко, гигантской чашей в мертвом свете Луны ползет, заворачиваясь внутрь, край горизонта, как угрожающе раскачиваются Госдума и Совет Федерации, как бегут врассыпную, падают и снова вскакивают вывалянные в снегу жители и гости столицы.
Я увидел, как Владислав Юрьевич и Сергей Кужугетович, накрытые радужными колпаками защитного поля, пятятся под натиском урагана, как они, подняв руки, силятся растянуть защиту на всех остальных, но вихрь рвет защиту в клочья, и эти клочья несутся над равниной подобно огромным мыльным пузырям и лопаются в звездном небе. Я увидел поднявшего воротник Владимира Владимировича, который стоял, повернувшись спиной к ветру, прочно упершись тростью в обнажившуюся землю, и смотрел на часы.
А там, где был автоклав, крутилось освещенное изнутри красным, тугое облако пара, и горизонт стремительно загибался все круче и круче, и казалось, что все мы находимся на дне колоссального кувшина. А потом совсем рядом с эпицентром этого космического безобразия появился вдруг Дмитрий Анатольевич в своем зеленом пальто, рвущемся с плеч. Он широко размахнулся, швырнул в ревущий пар что-то большое, блеснувшее бутылочным блеском, и сейчас же упал ничком, закрыв голову руками. Из облака вынырнула безобразная, искаженная бешенством физиономия джинна, глаза его крутились от ярости. Разевая пасть в беззвучном хохоте, он взмахнул просторными волосатыми ушами, пахнуло гарью, над метелью взметнулись призрачные стены великолепного депозитария на Боровицкой площади, затряслись и опали, а джинн, превратившись в длинный язык оранжевого пламени, исчез в небе.
Несколько секунд было тихо. Затем горизонт с тяжелым грохотом осел. Меня подбросило высоко вверх, и, придя в себя, я обнаружил, что сижу, упираясь руками в землю, неподалеку от грузовика. Снег пропал. Все поле вокруг было черным. Там, где минуту назад стоял автоклав, зияла большая воронка. Из нее поднимался белый дымок и пахло паленым. Зрители начали подниматься на ноги. Лица у всех были испачканы и перекошены. Многие потеряли голос, кашляли, отплевывались и тихо постанывали. Начали чиститься, и тут обнаружилось, что некоторые раздеты до белья.
Послышался ропот, затем крики: "Где поселок "Речник"? Почему я без дома в поселке "Речник"? У меня же был дом в поселке "Речник"!", "Товарищи! Никто не видел моих памятников истории и культуры?", "И моих!", "И у меня тоже пропали!", "Зуба нет, платинового! Летом только вставил...", "Ой, а что это за скульптуры на Манежной площади?" "Где Юрий Михайлович? Что за безобразие? Что все это значит?", "Да черт с ними, с "Речником" и с памятниками! Люди-то все целы? Сколько нас было?", "А что, собственно, произошло? Какой-то взрыв... Джинн... А где же исполин духа?", "Где градостроительная фирмы мечты?", "Где Юрий Михайлович, наконец?", "А торгово-развлекательные центры видел? Знаешь, на что это похоже?", "На свертку пространства, я эти штуки знаю...", "Холодно в майке, дайте что-нибудь...", "Г-где же этот Ю-юрий Ми-михайлович? Где этот д-дурак?"
Земля зашевелилась, и из траншеи вылез Лужков. Он был без кепки.
- Поясняю для прессы, - сипло сказал он.
Но ему не дали поянить. Валентина Ивановна, пришедшая специально, чтобы узнать наконец, как перестроить город под себя, подскочила к нему, тряся сжатыми кулаками и завопила:
- Это шарлатанство! Вы за это ответите! Балаган! Где моя шапка? Где моя шуба? Я буду на вас жаловаться! Где моя шапка, я спрашиваю?
- В полном соответствии с бизнес-планом... - бормотал Юрий Михайлович, озираясь. - Наш дорогой исполин...
На него надвинулся Сергей Кужугетович.
- Вы, м-милейший, за-зарываете свой талант в землю. В-вами надо М-министерство Об-бороны у-усилить. В-ваши идеальные г-градостроительные фирмы в н-неприятельских городах учреждать надо. Н-на страх а-агрессору.
Юрий Михайлович попятился, заслоняясь рукавом зипуна. К нему подошел Вячеслав Юриевич, молча, меряя его взглядом, швырнул ему под ноги испачканные перчатки и удалился. Владимир Вольфович, наспех создавая себе видимость элегантного костюма, прокричал издали:
- Это же феноменально, сеньоры. Однозначно! Я всегда питал к нему некоторую антипатию, но ничего подобного я представить себе не мог...
Тут, наконец, разобрались в ситуации Ш. Муладжанов и А. Караулов. До сих пор, неуверенно улыбаясь, они глядели каждому в рот, надеясь что-нибудь понять. Затем они сообразили, что все идет далеко не в полном соответствии. А. Караулов твердыми шагами приблизился к Юрию Михайловичу и, тронув его за плечо, сказал железным голосом:
- Товарищ мэр, где я могу получить назад мои аппараты? Три дивикама и один бетакам.
- И мое обручальное кольцо, - добавил Ш. Муладжанов.
- Пардон, - сказал Лужков с достоинством. - Он ву демандера канд он ура безуан де ву. Подождите объяснений.
Пресса оробела. Юрий Михайлович повернулся и пошел к воронке. Над воронкой уже стоял Дмитрий Анатольевич.
- Чего здесь только нет... - сказал он еще издали.
|
</> |