Пожалуйста, не умирай... или мне придется тоже...

sama_sebe_adat — 19.07.2011 Этому посту (верней большей его части, так конец дописан сегодня) много времени. Но, написав, не решилась его открыть. Просто был. Не знаю, зачем закидываю сейчас. Смотрела сегодня ролики с семьей Маграма и ожили больные воспоминания. Наверное только те, кто сами через это прошли, знают каково это жить и каждую минуту молиться о спасении родного человека. Верить и не верить. Ждать и бояться.


                                                                                                                                                                                                                            
Люди ломаются. И сильные тоже. И сильные слабеют. Когда рядом страдает самый близкий, а ты бессилен. Сильные страдают. Сильные плачут. Сильные мечтают. Циники не всегда иронизируют. Ломаются все.

" Есть только две настоящие беды: болезнь близких и угрызения совести" - Лев Толстой 

*****
Папа подошел и спросил: «Ты уезжаешь? Не уезжай. Надо поговорить».

- Пап, ну мне нужно к экзамену готовиться, все книжки в Махачкале…
- Это важно. Не уезжай.

Вечером папа дважды пытался поговорить и не смог. Я не могла понять, что происходит. В голову лезли разные мысли. За пару месяцев до этого сватался парень. Наотрез отказалась. Неужели дали согласие без моего разрешения и теперь не могут сказать.
Но тогда почему папа? Почему не мама?

Странно.

Папа пришел выпивший, в три часа утра. Разбудил и заставил встать. Сидел рядом молча, дышал глубоко. Обнял. Замолчал. Вздохнул. Встал и пошел. Не оборачиваясь, сказал: «Ложись спать».

На душе было ужасное состояние, но ни одно из тяжелых предчувствий и сравниться не могло с тем, что предстояло услышать.

Заснуть до утра я так и не смогла. Поймала во дворе спящего кота и обнимала как последнюю в детстве любимую игрушку.

Мама проснувшись, как всегда на рассвете, и обнаружив в январе меня лежащую на диване под шерстяным одеялом с котом, начала пилить, мол, нет, чтобы как люди спать, что за дочь непонятная и т.д. Грубо отрезав раздраженным «Я тебе мешаю? Занимайся своими делами», отпустила кота и поплелась по лестнице в дом, зашла в комнату и плюхнулась на кровать.

- Вставай, - голос сестры быстро разбудил.
- Ты когда пришла?
- Папа позвонил, позвал.
- Слушай, с ним вообще что?
- Не знаю, последние месяцы так изменился.
- Месяцы?
- Ну да. Идем.

Мамы не было. За столиком стыл горячий чай и сидел папа.

Долгая история монотонным голосом. О десятках сданных анализах, сделанных снимках, ответах врачей «безнадежна», «извините, но мы не всесильны», «ей осталось не больше года».

У мамы рак.
Опухоль. Доброкачественная, но таких размеров и в миллиметрах от мозга, что никто не верил в спасение.

Жизнь в этот момент повернулась вместе с ценностями, характером, мечтами и представлениями о себе и жизни.

- Только один врач согласен провести операцию…
- Гарантии?
- Гарантий нет. Надеяться на чудо. Но сказал, что из 10 его операций в таких случаях один остается жив.
- 1 из 10?! - Сестра ойкнула, схватилась за волосы и затряслась в нервном плаче.
Я не помню, текли у меня слезы или нет. Потом их было немало. А тогда, тогда время остановилось. Вместе с жизнью.

Я молча смотрела на дрожащее тело сестры, на папу, опустившего голову, чтобы не показывать подступивших слез. Что чувствует отец, сообщающий детям, что их мать умрет? Не знаю. Не дай Бог кому-то испытать то, что испытал мой папа.

Но я его не жалела. И сестру не жалела. Я их ненавидела. Обоих. В ту минуту. Ненавидела себя. Ненавидела брата. Ненавидела ее родителей – своих бабушку и дедушку. Ненавидела всех, кто когда-то причинял ей боль.

Я ненавидела весь мир.
Но больше всех себя.
Циничного жестокого ребенка, который никогда не говорил матери четыре слова: «Мама, я люблю тебя».

Потом я ненавидела однокурсников, у которых все было хорошо. Они так искренне смеялись.

Ненавидела людей на улице. Просто так.

Через месяц я уже не могла находиться в Махачкале. В очередной приезд умоляла папу разрешить бросить университет. Быть с мамой. Не разрешил.

«Ты хочешь, чтобы она думала, что вы с ней прощаетесь? Хочешь отнять ее последнюю надежду? Я запрещаю вам даже грустить при матери. Веди себя так, как вела всю жизнь, пусть у Аминат не возникнет ни одной мысли о том, что это конец».

Папа был прав. Мама до последнего верила, что будет жить. Не верили мы.
Мы, циники, скептики, мы, привыкшие к реальности и не парящие в облаках. Сложно было после отказа лучших клиник Европы поверить, что с шансами «надеяться на чудо» маму спасут. Больше всего мы боялись, что она умрет на операционном столе, не рядом с нами, так и не услышав о том, как мы любим ее, среди чужих хладнокровных людей ы белых халатах, которые, возможно, будут обсуждать последние серии «Бандинтского Петербурга», когда решалась бы ее жизнь. Но мама, мама, любящая индийские фильмы и мифы о любви, мама еще верила. Мама сказала: «Если суждено – буду жить, если нет – не хочу, чтобы дети видели, во что я буду превращаться».

И мама с папой полетели в Москву. В клинику им Бурденко. К доктору Канавалову. Который улетал в Израиль и должен был вернуться только через 4 месяца… Четыре месяца это очень много, когда вам дают всего шесть, от силы год жизни. Четыре месяца, з которые мы должны были собрать немыслимую для нашей семьи сумму денег, чтобы к прилету доктора, сразу уложить маму в клинику.

Родители вернулись обратно. И начались самые сложные мучительные невыносимые дни для нашей семьи.
Брат, который молился, брат, который клялся в жизни не подносить спиртное ко рту, каждый день звонил глубокой ночью, пьяный, убитый и говорил о том, какой сволочью он был всю жизнь, вспоминал маленькие незамечаемые в рутине моменту, когда обижал маму, подводил. Я рыдая взахлеб, говорила что ненавижу нас. Он был в Астрахани, на работе, я была в Махачкале, «на учебе». Никто из нас не мог исправить ошибок, не мог подойти сейчас, обнять, извиниться. И от этого было еще тяжелей.

У сестры на немаленьком сроке случился выкидыш на нервной почве, далее осложнения, больница.

Это кажется невероятным, но за короткий рок на папиной голове осталось мало не седых волос.

Друзья перестали казаться друзьями. Только однажды сидя с Дианкой в парке и слушая про ее проблемы, долго долго слушая, я вдруг не выдержала, разрыдалась и сказала: « У меня умирает мама».

Самое ужасное было когда звонил мобильный. Ночью. Из дома. Из села. Не раз я просто начинала над ним стоять онемев, не смея поднять, и только потом, отдышавшись, успокоившись, перезванивала. Страх услышать ужасное сопровождал все время. Но ночью обострялся. Как не свихнулась тогда, сейчас не пони маю, честно, не понимаю. Это было ненормально. Тысяча воспоминаний, тяжелые мысли, кошмары и бессонницы, страхи, тревоги, истерики, обиды.

Потом появился Сергей, который так, между словом, без привязи к чему-то сообщил: «Моей маме никто не давал шансы, у нее была опухоль, но операция прошла успешно».

Кажется, этот момент был единственным, когда я за три секунды полюбила человека очень и навсегда.

Еще была тетя Патя, взрослая, не раз побитая жизнью женщина, у которой я снимала квартиру, и с которой началось мое знакомство с Богом. Об этом собственно я как-то писала посте про религию. Вот тот самый кусок:


Говорят, верить начинаешь, когда надо за что-то зацепиться. Когда возникает необходимость верить, чтобы жить. У меня таким периодом стали несколько месяцев, в течение которых я узнала о раке мамы и потеряла дедушку.

В один из дней, когда я очередной раз решила не идти на пары и тупо пролежать день в депрессии на кровати, тетя Патя, у которой я тогда снимала с подругой комнату, постучалась ко мне, зашла, положила на кровать длинную юбку и «закрытую» кофту и попросила одеться, не споря. Я оделась. Мне было все равно. Через некоторое время она позвонила и сказала, чтобы я спустилась вниз. Там в машине она ждала меня уже со своим зятем. Мы поехали. Всю дорогу тетя Патя и Мага молчали. Мы выехали из города, ехали по каким-то невысоким горам, наконец, Мага остановился и сказал: "Ну вот, Агыч-аул". Тетя Патя достала платок и попросила его одеть. Я думала мы приехали на какие-то похороны, спокойно выполнила просьбы и пошла за ней. Остановились мы возле какой-то комнаты во дворе дома. Поняв, что меня привели в место, где принято молиться, я развернулась и собралась уйти. Тетя Патя взяла меня за руку и стала уговаривать, мол, идем, тебе полегчает. Я отказывалась. прошло около десяти минут, когда я все же согласилась. Зашли. Темная комнатка. В ней ковры и много подушек. Какие-то решетки, за которыми что-то прикрытое чем-то. Я до сих пор не пойму, что это было. Кажется, тела святых людей, в честь которых место называлось святым и люди ходили сюда молиться, делать садака и завязывать на эти решетки платки. "Можно просить обо всем, кроме богатства и мужа" - сообщила одна женщина.
Сидящие здесь люди, кто вслух, кто шепотом и мысленно молились, закрывая и открывая глаза. "о Аллах, что бы не было войны тебя прошу, чтобы дети наши горя не знали прошу, чтобы.." Другие повторяли "амин".
Меня начинало трясти. Я забилась в угол, присела там, обхватив колени руками, закрыла в них лицо и расплакалась. Первые минут пять не покидала тревога, что сейчас подойдут, начнут успокаивать, но меня никто не трогал. Не знаю сколько эмоций, зажатых в себе, в тот день выплакала, но вышла я заново рожденной. Ни одной молитвы я не прочла, ни разу к Богу не обратилась. Но что-то внутри все равно перевернулось.
Следующий месяц Рамазан я встретила в юбке до пят, кофте с рукавами до кистей и платке. Постилась весь месяц, делала намаз и дважды съездила в Агыч-аул.
Нет, ни тогда, ни позже, я не собиралась превращать все это в образ жизни. Просто мне хотелось именно так провести тот месяц и я его именно так провела.


Брат продал квартиру, папа машину, залез долги, поддержали родственники и нужная сумма была собрана к срокам.

С собой папа из детей никого не забрал. В день отъезда дома негде было сесть, человек двести пришли проводить точно. И мама, которое все это время держалась, скрывая эмоции и головные боли, пока не дойдут до неконтролируемых ею приступов, не выдержала. Мама прислонилась к стене в своей спальне и расплакалась. И впервые стукнуло в голову, что может мама тоже ни во что не верит, просто также как мы ее, не хочет нас лишать надежды, вот и улыбалась, шутила, ходила в гости и занималась домашними делами? Все казалось таким обманом, мысли об упущенном за масками времени вместо того чтобы быть рядом, сказать все, что накопилось, раздирали.

Успокоившись, спросила: «Где моя внучка?».
Обняла Миланку, расцеловала, положила на землю, опять подняла.

Наконец тяжелая сцена обниманий и пожеланий счастливого пути была завершена и можно было идти в машину, как вдруг сестра вскочила: «Стойте! Зика, выходи!»
Все, включая маму, залились смехом. А Зику вытолкали за ворота.
Есть такие люди, которых хочешь видеть первыми при выходе из дома, собираясь на важную встречу. Зика, наша соседская девочка, была одной из них. Весь двор радовался если встретит ее при отъезде.
По дороге на вокзал (маме запретили лететь, могло стать плохо от высоты), мы шутили, обсуждали какие-то мелочи, что там Миланка сделала, как рассмешила и прочее.

Приехав, посидели немного на скамеечке возле поезда, поели мороженое, смеясь над маленьким мальчишкой, пляшущим лезгинку за деньги. Подошла девочка, с которой я снимала комнату. Долго не понимала нашего настроения: она то пришла поддержать, думала там шекспировские сцены.
А вместо них жалобы на преподавателей и анекдоты от соседки Салихат.

Время. Папа занес вещи. Обнял. Мама пол минуты не выпускала из объятий, целовала щеки и глаза.
На языке вертелось «мама, я тебя люблю», но застряло и так и не вырвалось.
Поезд тронулся.
Разум помутился.
Несколько шагов вслед ушедшему поезду. Затем все потемнело. Проснулась вся мокрая, дрожащая от холода: это привокзальные тетеньки привели в чувство. Методом вылитого ведра холодной воды. Помогли подняться. Капли крови со лба стекались к глазами и размазывались по ним вытирающей рукой.
Затем какая-то женщина вытащила со лба какой тог камушек и приложила ватку со спиртом. Вторая вытерла полотенцем, кто-то подал чай. Десятки зевак с интересом наблюдали за действием. Вся заплаканная издерганная Саида причитала рядом сквозь слезы: «Зачем ты меня пугаешь так, зачем, зачем».

Не знаю, что мне напихали в чай и воду, но спала я всю ночь как убитая. Только маленький едва заметный шрам на лбу до сих пор напоминает временами о падении на рельсах.


Через два месяца мама была дома. Живая. Еще через некоторое время она уже ходила, а спустя полгода, даже выходила в солнечную погоду. Минут на 5. Но все-таки.

А в июле мы отметили ее день рождения. Без шума, без музыки и пьянок, но всей семьей, мы говорили тосты и «очень люблю».

Маме уже намного лучше. В этот день ее рождения мы играли во дворе в баскетбол.
Наверное, это кажется мелочью. Для вас. А для нас каждая ее улыбка счастье.
И каждый день, который мы проводим семьей – тоже счастье.

Сомневаюсь, что кто-то дойдет до этого места моего гигантского поста, ну и ничего. Не хочу ничего сокращать. Это для меня, для самой, Пусть будет.
Я очень хочу, что все ценили мам и вовремя говорили им о своей любви. Потому что можно не успеть.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив