Поездка в Новороссию: два года спустя. Часть 4

colonelcassad — 11.08.2016 Поездка в Новороссию: два года спустя. Часть 4

Продолжение рассказа

navy_korabel о своей поездке добровольцем на войну в Новороссию.

Часть №1 - http://colonelcassad.livejournal.com/2860121.html
Часть №2 - http://colonelcassad.livejournal.com/2860347.html
Часть №3 - http://colonelcassad.livejournal.com/2864241.html

Поездка в Новороссию: два года спустя. Часть 4

Продолжение воспоминаний о службе в ВС ДНР, явившееся на свет, главным образом, благодаря положительным отзывам в комментариях к первым трём частям (ссылка).

Поездка в Новороссию: два года спустя. Часть 4

Огневая позиция у Верхнекальмиуского водохранилища на Картах Google 2014. При желании, на поляне в нижней части карты можно разглядеть две боевые машины, сориентированные на северо-запад. По масштабу они соответствуют САУ 2С9 "Нона-С" (длина порядка 6 м). С большой степенью вероятности можно утверждать, что мы видим самоходки нашего артдивизиона (1-й или 2-й батареи ‒ не такая уж большая разница)

Вторая попытка

Мой "отпуск по болезни" продолжался около трёх недель (07-25.08.2014). Нового паспорта я дожидаться не стал и поехал со временным удостоверением личности, благо по нему можно было купить билет на поезд (правда, случались проблемы при проверках на блокпостах ‒ документы такого рода мало кому были знакомы). Главной проблемой выздоровления оказался даже не отёк ног, а то, что я стёр их донельзя, когда имел глупость выйти из рейсового автобуса на подъезде к Саратову, чтобы поймать попутку (для тех, кто планирует путешествие автостопом по России ‒ забудьте, это практически невозможно), а потом пройти по этому "длинному", вытянувшемуся вдоль Волги городу, из конца в конец (не менее 15 км до автовокзала), сняв ставшие слишком тугими ботинки и надев шлёпанцы!

Для тех, кому интересно: несмотря на неработающий "автостоп", проехать без документов по России вполне возможно ‒ водители междугородних автобусов охотно берут "левых" пассажиров (проблем с этим не было вообще), известные неудобства причиняют нестыковки расписания, когда приходится ждать до полусуток, и то, что некоторые автовокзалы закрываются на ночь ‒ в этом случае приходилось спать на лавочках, что приемлемо только в тёплое время года и неизменно привлекает внимание полиции. Что касается стёртых ног, то ссадины никак не хотели заживать, боль при ходьбе была мучительная, я перепробовал все мази, но так и поехал в бинтах ‒ ждать не было времени, т. к. укры начали новое наступление.

Дорога до границы была калькой с первой попытки: поездом до Каменска-Шахтинского, автобусом до российского Донецка, звонок координатору. Отличие состояло в том, что присланный им человек отвёз меня на небольшой пункт пропуска с упрощённы режимом, обустроенный специально для тех, у кого был родственники в приграничных украинских населённых пунктах. Пришлось подождать Абхаза, который некоторое время уговаривал офицера на КПП пропустить меня: "Одно ведь дело делаем, брат!" ‒ говорил ополченец майору погранслужбы. Прошёл с провожатым метров 150 до блокпоста ВС ЛНР, с удовлетворением отметив весьма основательный, хорошо видный со всех сторон, указатель "Республика Новороссия". Это была уже не украинская граница.

Около часа пробыл на блокпосту, ожидая какой-нибудь оказии, чтобы продолжить путешествие. Видел сторожевую вышку и наблюдателя на ней ‒ границу охраняли (её ни в коем случае нельзя было позволить заблокировать украм). Видел бойцов Бэтмена с летучей мышью на шевронах ‒ подходили, здоровались со всеми братским рукопожатием (даже со мной, одетым по гражданке). Заметил, что ужесточился контроль за мужчинами призывного возраста, направлявшимся к российской границе ‒ пропускали только тех, у кого была уважительная причина подтверждённая документально (хотя, насколько мне известно, мобилизация так и не была объявлена). Когда понял, что надо поторапливаться (светлого времени суток оставалось всё меньше), попросил парней договориться с кем-нибудь из проезжавших блокпост в западном направлении, чтобы подбросили меня до Донецка или хотя бы Св'ердловска. Довольно скоро выяснилось, что лучшее, на что я могу рассчитывать ‒ это Краснодон.

Двое мужчин, которые согласились подбросить меня до Краснодона (отказать бойцу на блокпосту было затруднительно, на что и был мой расчёт), ездили в Россию за деньгами, т. к. банковская система в ЛНР не функционировала, причём одному из них снять деньги со счёта так и не удалось (если мне не изменяет память, у него была проблема с паспортом, а получить новый украинский в Донбассе было нереально). Ехали с шиком на синих "Жигулях". По пути водитель сделал остановку у продуктового магазинчика, взял тайм-аут и распил в одиночестве (мне предлагали, но я отказался) 0,25 л водки, после чего, как ни в чём не бывало, снова сел за руль. ГИБДД де-факто в Луганской республике отсутствовала (было не до этого), машин на дороге практически не наблюдалось, поэтому подвыпивший водитель не представлял особого повода для беспокойства. Я вышел на перекрёстке у автобусной остановки, где меня ожидал неприятный сюрприз ‒ автобусы из Краснодона в Св'ердловск (откуда я планировал уехать в Донецк) не ходили и, пройдя квартал, я стал ловить попутку на дорожной развилке.

Так получилось, что оба раза, когда я ехал в Донецк, шли активные боевые действия (по сути ‒ на выживание обеих республик), и автомобильное движение замирало ‒ можно было ехать днём по весьма просторной магистрали и за полчаса не встретить ни одной встречной машины. По той же причине мне удалось остановить попутку (ехавшую на юг), наверное, только через час. Водитель надеялся немного заработать, но денег у меня почти не было (чтобы уехать в Донбасс, мне пришлось залезть в долги), тем не менее, он взял меня и бесплатно довёз сначала до автовокзала в Св'ердловске (с нулевым результатом ‒ в отличие от прошлого раза автобусы в Донецк не ходили), а потом и до развилки на Ровеньки, где начинался южный тракт, ведущий на запад. Там был маленький придорожный магазин с пустыми полками (такого я не видел со времён позднего СССР) ‒ ни пирожков, ни хлеба, только плавленые сырки с символическим названием "Дружба".

Машины не останавливались, рейсовые автобусы были ближнего радиуса действия. Было далеко за полдень, и шансы попасть в Донецк к вечеру таяли на глазах. Я встал на остановке и стал спрашивать у водителей изредка подходивших автобусов, не идут ли они мимо какого-нибудь блокпоста. Наконец таковой нашёлся. Я купил билет за несколько гривен (супруга водителя, подбросившего меня "за спасибо" до Св'ердловска любезно поменяла мне немного рублей) и, когда автобус остановился для досмотра, нагло вышел прямо на блокпосту. Крику было много: "Ты чего?! Зачем вышел?" и пр. Я сказал, что я из ополчения, направляюсь в Донецк к месту службы и без их (ополченцев) помощи никогда до него не доберусь. Меня, разумеется, обыскали, с недоверием изучили временное удостоверение личности и поначалу относились почти как к украинскому шпиону, какового они, якобы, задержали накануне. По ходу дела отношение несколько улучшилось, потом подъехал кто-то из командиров, меня посадили в машину и мы тронулись в нужном мне направлении ‒ на запад.

Сокращённая версия изложенного в первых трёх частях воспоминаний не произвела на сидевших в машине впечатления достоверной истории, и мне сказали, что повезут меня в контрразведку к Мотороле. Познакомиться с легендой повстанческого движения в Донбассе было в высшей степени интересно, и я искренне порадовался такому повороту дела. К сожалению, подразделения Моторолы не оказалось на месте (в штатном расположении) ‒ оно убыло брать Мариуполь (на дворе было 27.08.2014). Мало-помалу отношение ко мне начало теплеть и потеплело настолько, что меня отвели в столовую, дали поесть, подвезли до следующего (поближе к Донецку) блокпоста и оставили дожидаться попутной машины.

Завершение того дня совершенно не соответствовало обстановке военного времени, серьёзности момента (украинского наступления) и моему тогдашнему мироощущению. Сначала я оказался в красивом загородном доме с прудом, лебедями и журавлями, где собирались жарить только что подстреленного кабана и вообще вели себя как на каком-то пикнике. Потом двое из присутствовавших там людей (родные братья) решили поехать домой (в Снежн'ое) и взяли меня с собой, чтобы утром отвезти в Донецк, т. к. один собирался туда с товаром (или за товаром). Братья не служили в ополчении, но были как-то связаны с ним (точно не помню, но, скорее всего, занимались снабжением). Мужчины в Донбассе были четырёх сортов: 1) те, кто служил в ополчении (воевал); 2) те, кто помогал ополчению; 3) те, кто не помогал ополчению, и продолжал жить привычной жизнью, как будто ничего не произошло; 4) те, кто бежал от войны за границу. О пропорциях судить не берусь, но боюсь, что третьих и четвёртых было достаточно много. С братьями пили водку под хорошую закуску (тот самый кабан), говорили о том, о сём. Один из них читал мне стихи Шевченко в оригинале ‒ красивый певучий язык (не тот нацистский лай, который мы слышим по телевизору). Выехали рано, ещё не успел протрезветь и опасался, что это будет замечено и повлияет на отношение ко мне со стороны командования бригады, но Бог миловал.

Назначение

Знакомые ворота, родная "четвёрка". В наряде у ворот ‒ мальчишка с автоматом допризывного возраста, как оказалось ‒ детдомовец ("сын полка"). Дождался провожатого, дошли до казармы. Из знакомых ‒ только Медведь, теперь ‒ командир учебной роты. Чика ‒ в зелёнке, на передовой (о чём мечтал), командует боевым подразделением. Медведь, озабоченный новой должностью (не тот расслабленный оружейник, каким был раньше), не слишком разговорчивый, сообщил, что Чика бывает на базе почти каждый день, и, если повезёт, увидимся ближе к вечеру. Чика был нужен мне, чтобы отчитаться за "самоволку", и чтобы похлопотал за меня в штабе о назначении в часть.

Часы ожидания прошли незаметно. Это было тревожное ожидание ‒ самую малость, но тревожное. Я по-прежнему не знал, что будет со мной вечером, завтра, через неделю, и это придавало течению жизни непривычную остроту. Из случайных собеседников запомнился армянин с географически сложной биографией, который, как помнится родился на Кавказе, жил где-то здесь, на Юго-Востоке, а на войну приехал из России. Он был далеко не единственным из знакомых ополченцев, живших когда-то в Донбассе и вернувшихся туда в нелёгкий час.

Показавшаяся странной безлюдность двора казармы сменилась столпотворением ‒ рота вернулась с занятий. Желающих послужить Новороссии не убавлялось, и это радовало. Встретил Арчи (одного из своей "самосвально-полигонной" десятки) ‒ по форме, с оружием, уже обстрелянного (и, как узнал позже ‒ отчаянного корректировщика, не кланявшегося "градам"). От взаимной неприязни времён полевого лагеря (чего греха таить) не осталось и следа, вместо этого ‒ обмен улыбками, рукопожатиями, планами на ближайшее будущее (я собирался в артиллерию, Арчи ‒ из артиллерии в разведку). Попрощавшись, вспомнил навыки разборки и сборки автомата, послушал, что говорят новобранцы, а потом приехал Чика.

Было приятно слышать, что он рад меня видеть. Объяснил, как смог, конфуз, случившийся со мной на полигоне. Чика рассказал, что, как и собирался, поездил по шахтам и весьма успешно провёл там агитационную кампанию за службу в ополчении. Забегая вперёд, скажу, что служба эта всегда была делом сугубо добровольным: захотел ‒ записался, захотел ‒ уволился (если только ты не на "боевых"). В штаб, куда меня привёл Чика, после очередного рассказа о моих похождениях был вызван командир артиллерии бригады, который сказал, что есть вакансия на должность командира самоходного орудия "Нона-С". Разумеется, я обеими руками ухватился за эту возможность, и через каких-то четверть часа уже разговаривал с Юниором ‒ командиром своей батареи, которая совсем недавно (на прошлом боевом выезде) понесла потери, попав под огонь "градов" ‒ к счастью, ранеными (один ‒ тяжело, трое ‒ легко).

Юниор был действительно юн, но мужественен, собран и выглядел как офицер ‒ офицер французского Иностранного легиона (эта мысль пришла мне в голову позже, на позиции). Первое, что он спросил: "Готовы воевать?", второе (после утвердительного ответа на первый вопрос): "Поедете с нами?" (имелось в виду: на позицию и прямо сейчас). У меня не было личного оружия и формы. Вопрос с формой решить быстро было нереально, а вот лишний ствол у Юниора как раз был (как оказалось впоследствии, автомат принадлежал Манго ‒ заряжающему, который за дисциплинарную провинность был посажен "в подвал" (на гауптвахту). Это было моё первое боевое оружие не только в Новороссии, но и в жизни (на полигоне мне выдали АК-74, но без патронов, и его пришлось вскоре сдать, а тут целых четыре рожка ‒ 120 "молний Зевса"!). Юниор попросил меня разобрать и собрать оружие (сказал, что он должен быть уверен), после чего я помчался за вещами, попрощался с Медведем и Чикой и спустя короткое время уже сидел в кузове внедорожника начальника штаба артдивизиона.

Первый выезд

Мы ехали на "зелёнку" (в бригаде "зелёнкой" называли расположение артдивизиона из-за растительности вокруг, где базировалась часть техники, стояли лагерем некоторые подразделения и иногда ‒ к сожалению, очень редко ‒ проводились учения). В крытом кузове джипа кроме меня сидел Юниор и ещё один боец с РПК (если я правильно помню его оружие), в кабине ‒ водитель, он же замначштаба (позывной "Доброполье") и начальник штаба Киря. Киря выезжал практически на все стрельбы батарей дивизиона (в крайнем случае, командовал по телефону) и был, наверное, самым грамотным артиллерийским офицером бригады.

По прибытии Юниор ушёл в батарею, а Киря, который знал меня как недоучившегося СОБа, задал мне вопрос по специальности, на который я не смог ответить. Было видно, что он недоволен мной, но ещё больше был недоволен собой я сам ‒ несмотря на то, что я не собирался быть СОБом, не готовился быть СОБом, но всего лишь командиром орудия ("попугаем и считалкой", как впоследствии охарактеризовал мою должность мой юный наводчик). Тем не менее, я должен был знать, какими соображениями руководствуется командир батареи, отдавая мне ту или иную команду, в чём собственно и заключалась причина моего раздражения собственной персоной. Впрочем, всё это было на втором плане. На первом ‒ волнение пополам с воодушевлением (чистый адреналин) от предстоящего прямо сейчас ночного выезда на боевую работу.

Вышли три "Ноны-С" ("единица", "тройка" и четвёрка"), и мы тронулись. Выехали за ворота, построились в походный порядок с выключенными фарами, но с включёнными габаритами, и двинулись в неизвестном мне направлении. На шоссе случилась небоевая потеря ‒ у "тройки" полетел фрикцион (поломка, которую невозможно устранить в полевых условиях), и дальнейшее движение мы продолжили с двумя САУ. У нужного нам поворота джип встал поперёк полосы, и "Ноны" свернули на просёлок. Одновременно произошёл забавный инцидент: часть шедшей в одном направлении с нами большой военной колонны из тентованных КамАЗов, "градов" и пр. (своего рода олицетворения возросшей военной мощи ВС ДНР), которая разворачивалась в обратном направлении чуть дальше в разрыве разделительной полосы, стала поворачивать вслед за нашими "Нонами", приняв их "за своих". Ошибка выяснилась довольно скоро, в результате чего какое-то время на просёлке царила изрядная толчея.

Далее мы ехали с выключенным габаритами в кромешной тьме, и я до сих пор не понимаю, как нам удалось добраться до места. Я ехал в кузове джипа, но мог смотреть в лобовое стекло и не видел там вообще ничего ‒ ни дороги, ни травы, ни кустов, ни деревьев, ни даже неба (такое может быть только в комнате без окон с плотно запертой дверью). Тем не менее, Доброполье вёл машину медленно, но уверенно безо всяких приборов ночного видения ‒ каким-то непостижимым шестым чувством. Одной из "Нон" повезло меньше (это была моя будущая "четвёрка") ‒ она выкатилась на обочину, съехала боком в кювет и заглохла. Каким образом обнаружилось её отсутствие в строю: тем же самым шестым чувством Доброполья иди Кири, или командир орудия просто позвонил по сотовому кому-то из них ‒ мне не ведомо. "Единица" подцепила "четвёрку" тросом и вытащила на дорогу, в процессе чего представилась возможность выйти из машины, размять ноги и подышать свежим воздухом. Далее ехали при той же полной светомаскировке и с личным оружием наизготовку. Спустя некоторое время, уже глубокой ночью, остановились на огневой позиции.

Ночь на позиции

Установили буссоль с подсветкой и построили орудия в параллельный веер (при моём участии в качестве наблюдателя). Помню, как Штык (наводчик "единицы") ругался, что хождения с фонариками вокруг прибора мешают ему навестись в буссоль. Затем пошли (спустились) в зелёнку (не путать с базой артдивизиона), где позже был разбит лагерь. Сели на снарядные ящики (позиция, как ни странно, функционировала на постоянной основе), поели тушёнки, познакомились. Кроме Штыка, там был Мадьяр (служил в группе советских войск в Венгрии), Индеец, Кащей и другие. Назначили караульных: первым дежурил Кащей, потом я. Там была палатка (любезно оставленная предыдущей батареей), в которой я и расположился на короткий ночлег. Часа через четыре, но, скорее всего, раньше меня разбудил, и я заступил в первый в своей жизни караул.

Тёмная ночь в зелёнке. Видимость ноль, зато море всевозможных звуков ‒ шелест листвы, потрескивание веток, дуновение ветра. Обладая известными навыками бесшумного передвижения по лесистой местности и прибором ночного видения, подкрасться сзади и перерезать горло не составляло особого труда. При всём желании я не смог бы выделить чью-то лёгкую поступь и шелест задеваемых при ходьбе кустов на фоне естественного шума леса. Позже, когда я нашёл нашу позицию на карте, оказалось, что от занятой украми Авдеевки до нас было всего каких-то шесть километров ‒ полтора часа ходу разведывательно-диверсионной группы, которая легко могла вырезать всю батарею. РДГ и снайперов лично я в глубине души боялся больше всего (при том, что страха как такового я не испытывал вовсе), часто думал о них, старался принимать меры (например, передвигаться перебежками по открытой местности), но, как и все остальные, временами совершенно забывал об опасности и вёл себя по-детски беспечно.

Между тем, ночь подходила к концу, и, по мере того как светало, неуверенность и беспокойство уходили прочь, уступая место прямо противоположным чувствам (назовём их подъёмом боевого духа). Окрестности моего наблюдательного пункта хорошо просматривались, я контролировал ситуацию, был вооружён и занят благородным делом ‒ охранял отдых моих товарищей по оружию. Сделав обход, я обнаружил, что мой НП расположен у подножия ската просёлочной дороги, отделявшей поляну, на которой находилась огневая позиция, от зелёных насаждений, простиравшихся, как оказалось позже, до южного берега Верхнекальмиуского водохранилища. Некоторое время спустя на поляне показался шедший в мою сторону человек небольшого роста в камуфляже и шлемофоне, которого я окликнул положенным по уставу "Стой, кто идёт?". Это был Индеец, ставший вскоре моим первым механиком-водителем.

Самоподготовка

Индеец разжёг костёр, вскипятил воду, угостил меня чаем. Отличный специалист и просто хороший человек, с которым было комфортно общаться ‒ мне искренне жаль, что наше знакомство длилось недолго. Постепенно подтянулись остальные. Мы прибыли на позицию в рамках ротации, никаких срочных задач с утра пораньше перед нами не стояло ‒ мы должны были просто быть там и ждать команды, поэтому не было и особой суеты. Познакомился с теми, с кем разминулся ночью ‒ с Балу и Шарапом (командирами орудий №1 и №4), совсем молоденьким наводчиком Андрюшей Громом и заряжающим Варой, ставшим впоследствии моим вторым (после Свата) разочарованием в людях, служивших (точнее ‒ оказавшихся) в ополчении. С учётом того, что все другие случаи относились, скорее, к недопониманию с тем или другим человеком или к его самобытности, статистика выглядит не такой уж скверной.

Спрашивали, что побудило приехать. Отвечал, что желание помочь отбиться от укров и остановить продвижение НАТО на восток, послужить Новороссии и России одновременно. Снарядные ящики образовывали некое подобие гостиной по одну сторону костра. Они были и стульями, и столом, и шкафами для провизии, а если было надо ‒ то и дровами, и лежанками, и ступенями для лестницы, ведущей к дороге и далее на позицию, а наполненные землёй ‒ укрытиями на брустверах окопов. С окопом вышла промашка. Мы со Штыком и Мадьяром начали копать его с самого утра, причём из-за малосовместимости моей хлипкой обуви (берцы ещё не выдали) с шанцевым инструментом они по очереди вскапывали землю штыковой лопатой, а я выбрасывал её на бруствер совковой. Окоп получился вполне сносный ‒ на троих и даже больше, не считая бродячих собак, которые во время обстрелов прятались там вместе с нами, но расположен он был не поперёк линии огня украинской артиллерии, а вдоль (точнее ‒ под острым углом). Не сориентировались.

Я прибыл на позицию стажёром и должен был как можно быстрее освоить должностные обязанности. События неожиданно ускорились тем фактом, что в первый же день батарею покинули Шарап и Вара. У первого сдали нервы после обстрела "градами" (когда были ранены четыре бойца, ни один из которых после ранения не вернулся в строй) ‒ такое бывает, у второго ‒ скорее всего тоже, но официальной причиной было осложнение после перенесённой ещё в мирное время хирургической операции. Таким образом, САУ №4 осталась без командира и заряжающего, место первого из которых надлежало немедленно занять мне. При этом я понимал, что учить меня (нянчиться со мной) никто не будет ‒ моё будущее целиком и полностью было в моих руках (если бы я не справился, меня в лучшем случае назначили бы заряжающим, в худшем ‒ прогнали из артиллерии пинком под зад). У меня был весьма приличный (правда, несколько сумбурный) багаж знаний, который мне надо было привести в соответствие с порядками, заведёнными в батарее. Для этого я начал дёргать за рукав всех, кто попадался мне на глаза и мог хоть как-то помочь решить проблему: Юниора, Балу, Грома, Штыка, Индейца.

Юниора я принудил продиктовать мне команды, которые он подаёт командирам орудий, и, поскольку до того, как стать комбатом, он был командиром орудия ‒ должностные обязанности номеров расчёта. Балу, который не слишком охотно шёл на контакт (думаю, просто было лень напрягаться), мне удалось проинтервьюировать касательно команд, которые он подаёт номерам расчёта, и тех же самых должностных обязанностей (по принципу: лишний раз не помешает). У Грома и Штыка я взял начальные уроки наведения орудия на цель с закрытой позиции (освоил позднее ‒ в перерыве межу первым и вторым выездами), душка Индеец очень обстоятельно рассказал и показал мне, как управлять машиной (разумеется, на стопе ‒ мы стояли в параллельном веере), про боеприпасы, их подготовку к заряжанию и само заряжание.

Затем я начал мучить машины (заниматься любовью с "Нонами"). Сначала это была машина Балу (№1), в которой я просто посидел и посмотрел по сторонам, потом ‒ моя "четвёрка", с которой я обошёлся примерно так же, как ранее с АК-74 ‒ излазил до полного привыкания. Для начала научился быстро забираться на броню: руками за бронещитки смотровых приборов командира, правую ногу ‒ на второй левый опорный каток, левую ‒ на щиток над гусеницей, правую ‒ на броню рядом с башней, левую ‒ рядом. Готово. Нырять в люки и вылезать из них ‒ проще пареной репы, сложнее ‒ перебираться из подбашенного отделения на место командира или механика, не выходя наружу, но освоил и это. Научился лёгким нажатием носка правой ноги включать массу, без которой не работает электрика (кроме освещения), замерять уровень топлива в трёх топливных баках (обязанности механика-водителя), включать и заряжать на ходу пневмосистему, устанавливать взрыватели на снарядах, укладывать снаряды в стеллажи, крепить их ремнями, доставать пеналы с зарядами, прикреплять заряд к снаряду, заряжать орудие (обязанности заряжающего), снимать со стопора и стопорить башню и ствол, открывать щиток панорамы (обязанности наводчика) и кое-что другое.

Призн'аюсь, что когда снова и снова выходил на "огневую поляну", чтобы залезть в "Нону", я кожей чувствовал опасность. Южнее поляны на несколько километров простиралось поле ‒ степь с высокой травой, которая заканчивалась терриконом (горой извлечённой из шахты породы ‒ характерной особенностью донбасских пейзажей). До террикона было далеко, а обустраивать снайперскую позицию в голой степи вряд ли разумно, но дело было не в снайперах. Мы стояли на одном месте по пять суток (и не просто стояли, а стреляли!), над нами кружили беспилотники, укры наверняка располагали американскими спутниковыми снимками местности, в хорошую оптику мы должны были наблюдаться с террикона, наконец, несмотря на охранение, пеших лазутчиков тоже нельзя было исключать. Мины, снаряды, РСы могли прилететь в любую минуту. Почему укры столь наплевательски относились к контрбатарейной борьбе (в нашем конкретном случае), а наше командование ‒ к смене позиций, мне непонятно до сих пор. Между тем, приехал Киря, и по команде "Орудия к бою!" мы начали готовиться к стрельбе.

http://navy-korabel.livejournal.com/140589.html - цинк

Плюс очередной выпуск "Солдатской правды" о жизни на передке.

Плюс если кто-то может и хочет помочь. У Сергея Паршикова, известного как "Лыня", который с весны 2014 года возил гуманитарку (в том числе и в Славянск с Краматорском) и амуницию на Донбасс, вывозил беженцев, помогал раненым сейчас совсем бедственное положение. Ногу после ранения под Широкино (лишился пальцев) он более-менее залечил, но лечение и реабилитация сожрали все семейные накопления. Нормальной работы с инвалидностью найти не получается. Сейчас фактически бедствует. Ниже карточка его жены, кому не жалко, закиньте копеечку.