"Поэты Палестинской Автономии" в израильских школах?
tuchiki — 18.10.2023Неисчислимое число раз бывая в Израиле, слышала от кого-то из моих тамошних знакомцев, может быть даже, от Шмуэла Мушника, что в систему школьного образования Израиля введен новейший курс под названием "Поэты Палестинской Автономии". Наверняка, таковые существуют, и не исключено - пишут вполне достойные стихи. И если они есть в русском переводе, не лишним будет к ним как-нибудь приложиться. Исключительно, как попытку постичь загадочную душу этой еще совсем недавно несуществовавшей на земле разновидности арабов, близким проживанием с которой наказан мой без вины виноватый народ.
Но не сегодня.
Я все-таки надеюсь, что израильские школьники заучивают наизусть другие стихи. Ури-Цви Гринберга, Натана Альтермана, Хаима Бялика. Ну, а те из них, кто разумеет по-русски, наслаждаются в оригинале поэзией Зеева Жаботинского — нашего национального гения.
В эти черные для Израиля дни захотелось вспомнить что-нибудь не слишком расхожее из этих поэтов. А именно, что-то из их любовной лирики. Счастливцы, знающие иврит, могут читать это в оригинале.
Из Ури-Цви Гринберга
Когда любимый покидает нас,
не о душе, как правило, мы плачем –
о ласке рук, о нежном взгляде глаз,
о теле – вожделенном и горячем.
Мы обнимали по ночам его,
мы по нему в разлуке тосковали,
боготворили, ждали, целовали,
считали частью тела своего.
И нам казалось: в этом лишь беда –
в уходе плоти, а не в чём-то странном,
невидимом, бесплотном и туманном…
Но суть-то в том, что за стеной дурмана
совсем не плоть любили мы тогда.
(пер. с иврита Алекса Тарна)
********************
Хаим Бялик
Эти жадные очи с дразнящими зовами взгляда,
Эти алчные губы, влекущие дрожью желаний,
Эти перси твои - покорителя ждущие лани, -
Тайны скрытой красы, что горят ненасытностью ада;
Эта роскошь твоей наготы, эта жгучая сила,
Эта пышная плоть, напоенная негой и страстью,
Все, что жадно я пил, отдаваясь безумному счастью, -
О, когда бы ты знала, как все мне, как все опостыло!
Был я чист, не касалася буря души безмятежной -
Ты пришла и влила в мое сердце отраву тревоги,
И тебе, не жалея, безумно я бросил под ноги
Мир души, свежесть сердца, все ландыши юности нежной.
И на миг я изведал восторги без дна и предела,
И любил эту боль, этот яд из блаженства и зною;
И за миг - опустел навсегда целый мир надо мною.
Целый мир... Дорогою ценой я купил твое тело.
Перевод Жаботинского, 1899
**********************************
Владимир Жаботинский
Мадригал (из письма жене Анне в день «серебряной свадьбы»)
"Стихи - другим", вы мне сказали раз,
"а для меня и вдохновенье немо?"
Но, может быть, вся жизнь моя - поэма,
И каждый лист в ней говорит о вас.
Когда-нибудь - за миг до той зари,
Когда Господь пришлет за мной коляску,
И я на лбу почую божью ласку
И зов в ушах - "Я жду тебя, умри", -
Я допишу, за час до переправы,
Поэмы той последние октавы.
В ней много будет глав. Иной главы
Вам мрачными покажутся страницы:
Глухая ночь, без звезд, - одни зарницы…
Но каждая зарница - это вы.
И будет там страница - вся в сирени,
вся в трепете предутренней травы,
в игре лучей с росой: но свет, и тени,
и каждая росинка - это вы.
И будет там вся боль моих страданий,
все родины, все десять языков,
шуршание знамен и женских тканей,
блеск эполет и грязь тюремной рвани,
народный плеск и гомон кабаков:
мой псевдоним и жизнь моя - качели…
Но не забудь: куда б ни залетели,
Качелям путь - вокруг одной черты;
И ось моих метаний - вечно ты.
Да, много струн моя сменила скрипка.
Играл на ней то звонко я то хрипко, -
и гимн, и джаз; играл у алтарей,
и по дворам, и просто так без толку…
Но струны все мне свил Господь из шелку
Твоих русалочьих кудрей.
Жаботинский, 1932
*************************
И вот, чтобы «отделять зерна от плевел», то есть, что бы не пострадали «невинные», затесавшиеся среди оскаленных палестинских зверьков-убийц, склонных, кроме зверслох убийств, лишь к по-кроличьи безудержному размножению, еврейские юноши и мужчины будут ставить на кон свои бесценные жизни, и вместо того, чтобы стелить Газу ковровыми, будут входить в ее вонючие норы...
А несчастный Биби будет стареть не по дням, а по часам перед страшной дилеммой с заложниками, которые на роликах, запущенных в инет зверьками, умоляют спасти их. Нельзя вести переговоры с террористами — убийцами твоего народа. Но нельзя и не вести...Ведь с 7 октября у них в плену на обмен грудные младенцы, юные девушки, старухи, инвалиды...
Вот эта бибина дилемма и есть тотальная победа Зла, что бы вы не говорили.
Ведь мир, на второй день забыв о вспоротых животах еврейских женщин и отрезанных головах еврейских младенцев, вопит о превышении Израилем пределов «пропорционального ответа», об обязательной защите незыблемых прав «палестинских детей и женщин»...
Совершенно особенным образом звучит в эти страшные дни 88-й псалом Давида. Им и закончим.
Песнь отчаяния и упрёка
Господь-мой-Спаситель, День криков и Ночь одиноких,
услышишь ли голос молитвы – последней, безвестной –
души, захлебнувшейся в боли, в кромешной мороке
разбитого сердца у края дымящейся бездны…
Как воин, утративший Бога, как лист отлетевший,
я падаю в яму меж трупов, лежащих вповалку –
погибших, усопших, моливших, как я, безутешно,
сметённых Тобой на ужасную вечную свалку.
Друзья отвернулись. Я сохну, гнию и болею.
Я брошен в темницу – слезами выплакивать душу…
Зачем Тебе мёртвые, Боже? Живые нужнее –
мертвец никогда не сумеет ни верить, ни слушать.
Неужто для трупов творишь Ты великое дело?
Неужто для мёртвых встаёт на востоке светило?
Зачем же губить нас так дёшево, быстро, умело,
как будто иссякла спасенья заветная сила?
К Тебе поднимаются взоры, молитвы и храмы,
Тебе благодарность возносят живыми словами…
Зачем же Ты сводишь живых в эти чёрные ямы?
Зачем отказался от нас Прославляемый нами?
Неужто в погибели чудо Твоё воссияет,
и холод могилы – горячего сердца дороже?
Взгляни, как я руки к Тебе – лишь к Тебе! – простираю,
в последней надежде, в предсмертной убийственной дрожи.
Ты бил меня с детства, хлестал нелюбимого сына –
Отцовская ярость гремела, круша и корёжа...
Я верю, на это, конечно, имелась причина –
ведь Ты не бываешь неправым, всеведущий Боже.
И вот – сокрушён я. Отчаянье мир поглотило.
Смотри: я тону, задыхаясь в его круговерти.
Любимых и близких веленье Твоё отвратило,
и друг мой единственный – тьма наползающей смерти.
(литературный перевод с иврита Алекса Тарна)
P.S.
Лучший израильский (совместно с US) фильм, который мне довелось увидеть, называется «The little traitor», 2007.
Есть русская версия — «Маленький предатель».
Обрыдалась вчера, глядючи. Палестина, 1947, за несколько месяцев до голосования по Израилю в ООН. 11-летний мальчик, репатриант из Польши, привязался к английскому солдату, всем сердцем, ненавидя англичан как оккупантов своей возлюбленной Палестины.