«Почему я такой взрослый, что все понимаю?»

Война в Донецке странная. Открыты кафе в центре, работают магазины, даже театр. Но стоит проехать на маршрутке всего полчаса, и попадаешь в пустынные районы с разрушенными домами. С подвалами, где прячутся насмерть перепуганные дети. Без света, без воды, с минимумом еды.

Убежище в подвале разрушенной школы №106 в Петровском районе

Саша, 5 лет

Петровский район — один из трех в Донецке, которые подверглись наибольшим разрушениям при обстрелах. Школа, куда мы приехали, разрушена почти полностью, остались только стены. То есть буквально — ни одного целого кабинета. Перед входом в подвал — воронка.

«Минут за пятнадцать до вас за домом упал снаряд, — говорит завхоз школы Ирина Николаевна. — Бывают моменты, когда мы боимся даже в туалет пойти».

В подвале два ребенка — Елизавета и Александра. Одной годик, другой пять лет. В убежище они проводят почти все время. Моют их тоже здесь. В те редкие моменты, когда есть вода. Нагревают чайник и купают как могут.

Это старое бомбоубежище, еще с послевоенных времен. Света нет, не так давно появился газ, стало можно готовить. Мама девочек Светлана рассказывает: «Когда не было газа, муж бегал под бомбежками домой, готовил и сюда приносил».

Они с девочками здесь с июля, уже больше трех месяцев. Дома, когда стреляли, она брала маленькую и накрывала своим телом. Старшая уже сама знала, что делать: при первых же звуках пряталась и падала на пол. «Дома страшно, — говорит Саша, — а тут хорошо, спокойно». Ночью выстрелов в подвале почти не слышно, ну только если прямо во дворе разорвется.

Спит она прямо здесь, на старой школьной парте.

— Что тебе снится, Саша?

— Очень часто вампиры снятся.

Большинству донецких детей, с которыми мы говорили, снятся вампиры и установки «Град», которых они никогда не видели, но хорошо определяют по звуку.

Пока мы говорим, раскаты не прекращаются. Возле входа в подвал — несколько бродячих собак. Собаки в Донецке добрые. Ни одна не лает, не кидается — все льнут к ногам. Мы долго не могли понять, почему, пока нам не объяснили: это они после обстрелов такие — пришибленные.

Суки приносили сюда щенков и подкидывали к убежищу. Щенки бежали за ними, просились, но их отшвыривали обратно: сиди здесь, здесь люди, здесь жизнь.

Кнопка, маленькая черная собачка, как раз из таких щенков. Когда не стреляют, Саша все время проводит с ней, других игрушек у нее нет.

«Кнопочка, — говорит Саша, — бедная ты моя».

Убежище возле шахты Трудовская

Даша, 8 лет

Этот подвал — один из самых густонаселенных. Воздух сырой, спертый, дышать нечем. Все кашляют — и дети, и взрослые. Очень шумно, даже ночью. Многие жалуются, что спать невозможно. Свет периодически пропадает. Мужчины чинят проводку, потом ее опять разбивает во время обстрела, но они опять чинят.

Даша просидела в этом убежище почти все лето. Дом рядом, всего полчаса пешком. Но идти страшно, за полчаса может случиться многое. «Когда первый раз услышала стрельбу, я подумала, что кто-то молотком гвоздики прибивает». Теперь она знает, что это не гвоздики. На кровати перед Дашей целая россыпь гильз и осколков. Она их перебирает, берет в горсть и снова высыпает на одеяло. Такая вот игра.

Никита, 7 лет

Семь лет ему исполнилось уже здесь, в убежище. На день рождения Никите подарили машинку, ее заранее отложили из гуманитарной помощи на такой случай. Было весело. Цыгане, которые тоже здесь прятались, пели Никите песни и даже потанцевали немного. Говорили на трех языках: по-русски, по-украински и по-цыгански. «А еще мы ели торт». Если бы… Мама намазала варенье на коржик, а ему сказала, что это торт. Для праздника. И был праздник.

Убежище на хлебозаводе

Илья, 11 лет

Этого завода больше не существует, обстрелы превратили его в руины. Илья приехал сюда недавно. Они с бабушкой прятались в селе в 40 километрах от города. Приехали — и поняли, что дома жить невозможно. Стекла выбиты взрывной волной, кухня сгорела, снаряд упал на крыльцо.

— Ненавидишь их?

— Немножко. Они в дома попадают. Если б в их дома попадали, они бы тоже нас ненавидели. И завод жалко. Знаете, мне сон хороший приснился. Выхожу из дома, а завод целый. Раньше мы за хлебом горячим сюда бегали. Всегда такой свежий, вкусный… А вообще у нас все в порядке. У многих гораздо хуже.

Максим, 10 лет

Когда он первый раз попал под обстрел, стал задыхаться от страха. «Меня трясло минут пять. Успокоился, только когда была перезарядка. А потом снова начали, и я снова трясся». Выйти из убежища его не может заставить даже мать. Только на крыльцо и обратно. Каждый раз, когда стреляют, он говорит: «Мамочка, давай уедем отсюда, я жить хочу. Мамочка, ну почему я такой взрослый, что все понимаю? Почему я не маленький?»

— Кто по вам стреляет, Максим?

— То эти, то те. Все стреляют.

Ополченец, весь обвешанный гранатами для подствольника, торопит: «Надо идти. Скоро опять начнется, не выберемся». Мы уходим, а они остаются.

Ян ШЕНКМАН,
Максим ГРОМОВ,
Владимир ТЕЛЕГИН (фото)

Благодарим за помощь в организации материала Александра Шнайдера из благотворительного фонда «Белый ангел», Сергея Пчелинцева из движения «В защиту детства» и Наталью Аксенову из городской администрации Миллерова. Согласие законных представителей на съемку имеется в редакции.