Почему в США извращения и марихуана разрешены, а протесты против войны - нет?

foto_history — 14.03.2023

Привет, Джонни, паренек из Оклахома-сити! Давненько написано это письмо — в далеком 1971 году. А теперь, в 1991-м, пентагоновская повестка, наверное, приказала тебе явиться на призывной пункт. Извини, дружище, что называю тебя Джонни. Вполне возможно, что ты вовсе Майкл, Джозеф, а то и Уильям — тезка лейтенанта Уильяма Колли.

Журнал «Тайм», опубликовавший 12 апреля 1971 года это фото, не удосужился назвать твое имя. Так что уж прости, если ошиблись. Мы не просто так, Джонни, вспомнили лейтенанта Уильяма Колли. По странной прихоти твоих родителей твоя судьба сплелась с судьбой этого изверга. На снимке ты запечатлен в картузике с лихо заломленным козырьком и с плакатиком на груди: «Будут ли меня судить в 1991-м?

Помогите Колли, чтобы помочь мне». Не знаем, кто нацарапал эти слова на фанерке—мать или отец. За их поступки ты, конечно, не отвечаешь. Но они-то обязаны были отвечать за твою судьбу. Чтобы ты не угодил на скамью подсудимых, Джонни, мы хотим рассказать тебе, что творилось в твоей стране в 1971 году.

Америка ощупью брела во тьме бездуховной пустыни, чавкая сапогами в кровавой жиже неправедной вьетнамской войны. Непрошеная и незваная, вломилась она в чужой и далекий дом. Велеречивые деятели, любившие поболтать про мораль, справедливость и права человека, растоптали во Вьетнаме и первое, и второе, и третье...

Если твоя матушка находила время не только для изготовления глупых плакатиков, то она, видимо, читала тебе детские стишки про Шалтая-Болтая, того, что сидел на стене и упал во сне. Помнишь, что было дальше: и вся королевская конница и вся королевская рать не могли поднять этого самого Шалтая-Болтая. Так вот, парень, представь себе, что Шалтай-Болтай—это престиж твоей страны.

Весь Пентагон со Ьсеми его напалмами, шариковыми бомбами, дефолиантами и «тигровыми клетками» был не в состоянии поднять престиж Америки, ведшей разбойную, грязную войну. Солдафоны из каменной пятистенки, которые сегодня прислали тебе повестку, тогда, в пору твоего младенчества, оставляли за собой в Индокитае пустынные пепелища.

Но возникала ещё и другая мертвая зона — зона выжженных душ, которую оставлял за собой Пентагон в Америке. В эту зону угодила и твоя матушка, парень. Иначе зачем бы она стала выводить на куске фанеры такой опасный вздор — «Помогите Колли, чтобы помочь мне»? Да, видно, маху дал старик Моисей, не выбив на скрижали маленькое примечание к своим заповедям: «Не чти Отца своего и мать свою, если говорят они тебе: «Убий неповинного».

Всерьез Колли нуждался тогда лишь в одном виде помощи — нужно было помочь ему поскорее сесть на электрический стул. Вместо этого президент подарил ему свободу. Чудные вещи творились в твоей стране, мальчик!

Однажды в 1970-м по улицам Нью-Йорка прошла демонстрация половых извращенцев. Они требовали равноправия с нормальными людьми. Полицейские любезно улыбались. Естественно, обошлось без избитых и арестованных. Наркоманы, психопаты, насильники, извращенцы давно стали нормой американской жизни. Для сотен тысяч американцев дух марихуаны заменил духовную жизнь. «У нас пермиссивное общество»,— говорили буржуазные американские социологи. Пермиссивное значит «разрешительное».


Джон Кеннеди отправил в отставку главного врага марихуаны комиссара Гарри Анслингера, и отказался ратифицировать Единую Конвенцию ООН 1961 года, включившую марихуану в Список опасных наркотиков. Президентская надзорная комиссия по наркополитике в 1963 году изложила свою позицию: «...продажа и хранение марихуаны являются малозначительными правонарушениями»

То есть общество, где всё разрешено, всё дозволено. Но почему же, когда на улицы выходили нормальные люди с наинормальнейшим требованием прекратить войну во Вьетнаме, воздух оглашался свистом дубинок, хрустом костей, шорохом волочащихся по мостовой ног арестованных?

«У нас репрессивное общество», — объясняли другие философы.

То пермиссивное, то репрессивное. Противоречие? Ничуть. В мире извращенных представлений о добре и зле все наоборот—дурное разрешалось, доброе подавлялось. Больное общество физически репрессировало президента Джона Кеннеди. К заговорщикам, организаторам убийства отнеслись пермиссивно — их постарались не найти.

Застрелили Мартина Лютера Кинга — репрессия за руководство освободительной борьбой чернокожих американцев. Его убийце Рею судьи сказали: «Если действовал с сообщниками — электрический стул. Один — пожизненная тюрьма. Выбирай». Суд длился минуту. Рей выбрал жизнь. К заговорщикам подошли пермиссивно. Они остались на свободе.


Уильям Кэлли - военный преступник, осужденный за убийство 22 безоружных южновьетнамских гражданских лиц во время резни в Момлае 16 марта 1968. Был освобожден по приказу президента Никсона и отбыл три года под домашним арестом

Но если пермиссивно убивать своих национальных лидеров, то кто же станет репрессировать за убийство чужих людей, желтых по цвету кожи и красных по убеждениям? И лейтенантик Уильям Колли по прозвищу «Рыжик» стрелял в женщин и детей. У него, понимаешь ли, были плохие цифровые показатели. Его взвод отставал в соревновании с другими подразделениями.

У тех была лучшая «трупная статистика». А Рыжик не хотел заниматься очковтирательством. Рыжик был че-стненький. Так его воспитали. В других подразделениях антенны на бронетранспортерах напоминали наколку для чеков в универмаге «Мэйси» вечером под рождество—почти доверху унизаны отрезанными ушами убитых вьетнамцев.

У Колли же антенны болтались, как голый осенний ивняк на ветру. Капитан Медина в целях улучшения статистики велел стрелять «во все, что дышит». 102 человека из деревни Сонгми перестали дышать. Колли не забыл пристрелить из пистолета двухлетнего ребенка, который плакал в придорожной пыли.

Он стоял приблизительно так же, Джонни, как ты на снимке из «Тайма», с той только разницей, что он не улыбался и не было на нем плакатика с призывом помогать Колли. В ту минуту Колли не нуждался в помощи. Он сам хорошо управлялся. Когда вести о Сонгми выползли на газетные полосы, твоя страна, Джонни, разноголосо загомонила. Одни ужаснулись, другие полезли на рожон.

Ура-патриоты вступились за Колли: «Во-первых, этого не было, а во-вторых, так им и надо». Хрипло взревела орда воинствующих шовинистов и дре мучих мещан, свихнувшихся на почве антикоммунизма. Правда, сквозь их рве раздавались и кое-какие осмысленные силлогизмы типа «Почему только он, а не стоящие над ним капитаны, полковники, генералы и президенты?», «Мы ветераны войны, у каждого из нас за плечами свов Сонгми, но нас награждали, а не судили.

Если мы герои, то и он герой. Если он убийца, то и мы преступники». Кто-то засучил рукава, обнажив поросшие жестким волосом руки, где-то отметили повышение спроса на оптические прицелы. Возможно, кому-то привиделось 22 ноября 1963 года. 12 часов 43 минуты дня. Даллас.

Перекресток Хьюстон-стрит и Эльм-стрит, семиэтажное морковного цвета здание книжного склада, сухие щелчки выстрелов, полузадушенный крик женщины, сменившей позднее фамилию на Онассис: «О нет, нет...» Президент освободил Колли. Подошел с пермиссивных позиций. Ах, Джонни, ты был тогда слишком мал, чтобы понимать смысл происшедшего!

Ты бегал в своем жокейском картузике и, наверное, не понял толком, по какому такому поводу твоя матушка заливалась счастливым смехом и на радостях испекла праздничный яблочный пирог, изобразив на нем цветными кремами американский флаг. Да что там мамин пирог!..

Ты бы видел, Джонни, что творилось на Капитолийском холме — конгрессмены и сенаторы, враз позабыв любимые цитатки из Шекспира и Библии, в плотоядном восторге повскакали со своих мест. Наконец-то они объединились — либералы и консерваторы, ястребы и белые в кровавую крапинку голуби.

Были забыты все межпартийные дрязги, свершилось трогательнейшее слияние на общей почве — на пропитанной кровью и закапанной серым мозговым веществом почве деревушки Сонгми. Слетели фиговые листки, упали на капитолийский паркет вконец измызганные хитоны цивилизации.

Чуть не четверть Америки понеслась в непристойном, обезьяньем хороводе, припевая: «Бей желтых, бэби, жги красных, дарлинг!»
Но внезапно словно легкая тень пала на ликующую толпу. Нечто темное и пугающее, покачиваясь, нависло над головами. То выплыл из коллективной памяти огромный вопрос, чем-то напоминающий свитую из манильского каната петлю.

Да, то был вопрос вопросов, всем силлогизмам силлогизм: «Так ли уж отличаются военные преступления нацистов, карой за которые стал приговор Нюрнбергского трибунала, от преступлений американской военщины во Вьетнаме? А если не столь уж отличаются, то почему же нет второго Нюрнбергского процесса? И почему за Хатынь, Орадур, Лидице вешали, а за Сонгми милуют?»

Теперь, в 1991 году, ты взрослый парень, Джонни. В руках у тебя пентагоновская повестка. Поразмысли, Джонни. История не президент. Она не помилует.

М. Виленский. Письмо мальчику с плакатиком. Крокодил, 1971

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив