Учился Лешка в школе хорошо и историю любил. В детстве его увлекала такая бесхитростная игра: он представлял себя воином разных исторических эпох. То дружинником древнерусского князя Святослава, прибившего щит к вратам Царьграда, то Засадного полка, топившего псов-рыцарей на Чудском. Под командой Суворова одним из его чудо-богатырей он штурмовал «Чертов мост» и уже в другой войне с другими командирами отчаянно бился на Шевардинском редуте с непобедимой дотоле лучшей армии Европы на Бородинском поле.

Иногда так разыгрывалась его фантазия, что мог в комнате и стул опрокинуть в «схватке» с врагом, а однажды и вазу на столе разбил случайно. Родители не ругали его, и даже потворствовали увлечению военной историей — в доме было много книг. И практически все, что издавалось на эту тему во времена его детства, было изучено им вдоль и поперек. Вспомнив родителей, Лешка улыбнулся — все его друзья говорили, да и сам он знал, что повезло ему с ними. А им? Вот завтра и узнаем, сказал он сам себе и снова подумал про то, что завтра нужно будет сделать этот шаг.

И тут вспомнилось ему, как жили они в большом кирпичном четырехэтажном доме. Семья занимала двухкомнатную квартиру на последнем этаже. Вечно запыленные окна выходили на шумную, выложенную брусчаткой мостовую. По ней, примерно раз в три месяца, на учения продвигался стрелковый полк, который дислоцировался в казармах метрах в трехстах дальше по улице. Бывало это всегда по ночам, и Лешка прилипал лбом к оконному стеклу и считал-пересчитывал бойцов во взводах и ротах, жадно вглядывался в их строй, пытаясь в ночной темноте рассмотреть их лица. Они, представлялось ему, наверняка были спокойны и похожи на лица непобедимых воинов из кинофильмов. В кровать он возвращался лишь тогда, когда последняя шеренга последнего взвода скрывалась за плавным поворотом улицы. Но перед тем как выключить свет в комнате, чтобы залезть под одеяло, он обязательно включал ночник — в детстве Лешка панически боялся темноты.

Чего он там в темноте боялся, он для себя не определял, боялся — и все. Вернее, умом-то своим мальчишеским понимал, что там нет ничего страшного, ведь всегда, когда включали свет, ничего страшного не обнаруживалось, но ум не был в состоянии побороть страх. Страх жил сам по себе. Скорее даже спал — и просыпался мгновенно, когда маленький Лешка один оказывался в темноте или должен был войти в темное помещение. Страх замещал собой волю и вводил Лешку в ступор.

Самым страшным было для Лешки носить дрова из подвала. Дом не имел центрального отопления, и весь подвал под домом был разделен на клетушки-сараюшки, в которых жильцы дрова и хранили. Ими и отапливались всю зиму до тепла. Подвал был большой, разветвленный на несколько рукавов и очень темный. Это приносило радость всем мальчишкам дома, ведь о лучшем месте для игр в войнушку даже и мечтать было нельзя. Но во время игр Лешка был не один и знал, что ждать от темноты подвала. Да и сама темнота была условием интересной игры. А вот за дровами ему приходилось ходить в одиночку. С холщовым мешком и ручным фонарем — своим единственным союзником в войне с темнотой.

Идя по подвалу к их клетушке-сараюшке, он всегда освещал фонариком все боковые ответвления-рукава, а подойдя к своему сараю обязательно резко поворачивался и освещал подвал позади себя, и лишь затем открывал дверь клетушки. Туда, внутрь клетушек, освещение было проведено и нужно было только открыть дверь сарая и повернуть выключатель внутри. Тусклый свет лампочки, свисавшей на проводе в патроне, и был для Лешки как глоток воздуха после длительной задержки дыхания. А потом путь назад, снова в темноте с мешком на плечах и фонариком в левой руке. И снова — осветить все рукава и убить темноту позади себя лучом света из фонаря.

Лешка посмотрел в темное небо, устроился поудобнее и продолжал вспоминать. Он вспомнил, как победил в своей войне с темнотой.

В тот раз, когда Лешка уже был на «передовой» — занырнул в очередной раз с холщовым мешком и фонарем в темноту подвала на пару ступенек, его оружие — фонарик — отказал. После нескольких судорожных нажатий на кнопку включения рефлектор не направил пучок света в темноту, что-то там сломалось, и Лешка оказался один на один со своим мгновенно проснувшимся страхом.

Страх впился в ноги, приковав их к первой ступенке лестницы, ведущей в подвал, мгновенно высушил губы и язык и сжал в тиски грудную клетку. Лешка всматривался в темноту и представлял себе, что пройти нужно целый пролет лестницы вниз, затем повернуть в главный проход и в полной темноте пройти по нему мимо двух боковых рукавов до последнего поворота и лишь в самом-самом конце будет дверь их сараюшки, а за ней — выключатель и лампочка. Он подумал, что не сможет пройти этот путь. Надо возвращаться, рассказать родителям, а они знают об этих его страхах, и отец сходит за дровами. А потом, когда-нибудь, фонарик починят — и все снова станет как всегда. Как было до сегодняшнего дня.

А хорошо ли это — «как всегда»? Ведь ему уже скоро 12 лет. И он единственный мальчишка из их дворовой компании и класса, кто так безотчетно боится темноты. Вот и получалось, что не хорошо это — «как всегда». Но что же Лешке было делать-то? Знал он, что в таком состоянии тело позволит либо сделать лишь несколько шагов назад, чтобы потом развернуться и дать деру, либо сразу быстро развернуться и дать деру. Все прочие свободы тело получало только на достаточном от темного пространства удалении. Самая сильная волна страха, даже не страха, а жути накрывала его в момент разворота, когда темень была прямо за спиной. Лешка беспомощно стоял на границе темноты, периодически пытаясь включить фонарик. Все эти попытки не приводили ни к какому результату, лишь росло отчаяние. Нужно было уступить страху...

И вдруг он понял, что вот сегодня уже и не сможет просто драпануть отсюда. Неожиданно впервые мальчишка почувствовал, что ему стыдно уже и сейчас из-за своей беспомощности, и будет еще более стыдно в этот раз после такого привычного ранее отступления, нет-бегства. Стоя на той же злосчастной ступеньке он пытался понять, что же изменилось сегодня? Идти вперед он не мог как и прежде, но и убежать уже почему-то не мог. И тут Лешка понял. Все дело в них. В тех придуманных им образах древних воинов и российских солдат, в боях заслуживших себе славу на полях Европы.

Им тоже бежать? Вместе с ним? Но они не бегали от врага никогда, всегда делая свой первый шаг вперед. К победе и славе.

Сердце мальчишки и так бешено колотилось, но тут стало бить в ребра, как молоточек. Вдруг появилось новое чувство — злость. Эта злость на собственный страх и привычный страх темноты боролись за Лешкино сердце. Злость оказалась умелым тактиком — в помощь себе она разбудила рефлексы и Лешка почувствовал слюну во рту. Влажным языком он облизнул губы и... сделал первый шаг на одну ступеньку вниз. Тут же второй. И третий...


Когда он принес домой мешок с дровами, то просто сказал отцу, что фонарик сломался и он разберет его и попробует починить. Ведь без фонарика неудобно.

До сих пор Лешка помнит, как сказал тогда сознательно небрежно: «Без фонарика неудобно». «Неудобно», а не «страшно». Страха темноты уже не было. Он исчез и не возвращался больше никогда. Тот первый шаг уничтожил страх.

Но сейчас, спустя семь лет, Лешке было опять очень страшно. Не темноты этой летней ночи, нет.

Страшно было от понимания, что завтра первый шаг нужно будет сделать, но так же страшно было и не сделать его. Лешка, как и тогда, в детстве, разозлился на себя за свой страх и понял, что он сделает этот шаг, не может не сделать. Из окопа. Завтра будет его первый бой. Атака. Собственно, это будет и не шаг, а прыжок скорее. Да уже и не завтра, а сегодня. Лешка посмотрел на часы, которые получали все молодые командиры взводов после краткосрочных курсов, прозванных «Выстрел». Часы показывали ноль часов пятнадцать минут двенадцатого июля тысяча девятьсот сорок третьего года.

Это был день начала контрнаступления cоветских войск под Курском.