Письмоносица Манька

Летний берег Белого моря. 1958 г.

Немного о литературе. Прочитал намедни замечательный рассказ писателя Юрия Козакова. Главная героиня — диковатая сирота Манька, живущая одна в северном посёлке.
Привожу тут отрывок текста, где повествуется о Манькиной работе.

Года полтора уже работает Манька письмоносцем. В свои четырнадцать лет она прошла так много верст, что, наверное, до Москвы хватило бы. Но работой своей она довольна. Дома неприглядно, пусто, скучно: скотины нет, сквозь давно не чиненную крышу повети глядит небо, печь полгода не топлена.
Худая, высокая, голенастая, ходит она легко и споро, почти не уставая. Выгорают за лето ее волосы, краснеют, а потом темнеют ноги и руки, лицо истончается, худеет, и еще зеленей, пронзительней становятся глаза. Дует в лицо ей ровный морской ветер, несет удивительно крепкий запах водорослей, от которого сладко ломит в груди. По берегам темных речушек, заваленных буреломом, журчащих и желто пенящихся, зацветают к августу пышные алые цветы. Рвет тогда их Манька, навязывает из них тяжелые букеты. Или, отдыхая в тени старых, серых, изуродованных северными зимними ветрами елок, украшает себя ромашками, можжевельником с темно-сизыми ягодами, воображает себя невестой.
Легко, сладко, вольно ходить ей, когда мало почты. Но иногда приходит много посылок, бандеролей, журналов. Тогда надевают за спину Маньке большой пестерь и плотно, тяжело нагружают его.
— Ну как, девка? — кричит тенором начальник почты. — Ну как? Дойдешь ли? Может, за лошадью послать?
— Ничего… — сипло отвечает Манька, розовеет лицом и шевелит лопатками, поудобнее устраивая пестерь.

Уже через версту начинает ломить у нее спину и тяжелеют ноги. Зато сколько радости в эти дни у рыбаков на тонях. Какое оживление приносит она, как медленно, старательно, с каким смехом заполняются квитанции и как любят рыбаки Маньку в эти дни!
— А ну, девка! — кричат ей. — Скидавай пестерь-то, поспеешь еще… Садись-ка с нами уху хлебать! Митька, ложку!
И кидается какой-нибудь белобрысый Митька со всех ног в чулан за ложкой, торопливо обтирает ее полотенцем, с шутливым низким поклоном подает ее Маньке.
— Семужки, семужки ей поболе! — покрикивают с разных сторон. И краснея, опуская глаза, Манька садится и ест, стараясь не глотать громко, с благодарностью чувствуя доброжелательность, заботу и любовь к себе рыбаков.

Зато с газетами и письмами идти хорошо, не режут плеч лямки пестеря, чего только не насмотришься в дороге, о чем не надумаешься! В три рыбачьих тони нужно зайти Маньке по дороге в Золотицу. Каждый раз ждут ее там с нетерпением, и она не обманывает ожидания: вовремя зайдет, попьет чаю, расскажет новости, отдаст почту, к вечеру приходит в Золотицу и ночует там. А утром идет к себе в Вазинцы, захватывая обратную почту.

А вот дальше начинается уже романтическая история, в которой есть и бессонная ночь, и карбас, и буря на море, и танцы в сельском клубе, много сёмги и любовный треугольник, и вместе с тем удивительное ощущение природной нравственной чистоты.
Первая от Вазинцев тоня называется Вороньей. Жили там четверо рыбаков со стряпухой, а с лета, когда ночи стали золотеть, прибавился пятый — Перфилий Волокитин.

Дальше можно прочитать самостоятельно, если будет к тому охота. :: Читать - МАНЬКА - Оглавление - Книга "Манька" - Казаков Юрий Павлович - ЛитЛайф - книги читать онлайн - скачать бесплатно полные книги (litlife.club)
Есть и неплохой короткометражный фильм.
Правда, обстановка там чуть осовременена по сравнению с 1958 г.: у Маньки вместо лыкового пестеря — кожаная почтальонская сумка, а рыбаки ездят на казанке с мотором, а не гребут на вёслах.
Но интрига и атмосфера переданы с любовью и пониманием.

Вот, собственно, и вся заметка.
Не всё же только про письма писать, нужно и о почтальонах. А если кто это уже талантливо сделал, то грех о том не сообщить доброму читателю.
А ещё рассказ этот идеально соответствует названию рубрики журнала «Любовная лодка», где уже собралось порядочно разных историй, счастливых и не очень.

А письмо будет, куда ж без него. Вернее, маленькая из него выдержка:
"Задумал я , дядя, не более не менее, как возродить жанр русского рассказа. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Задача гордая и занимательная. Рассказ наш был когда-то силён необычайно. До того, что прошиб даже самонадеянных западников. А теперь, мы льстиво и робко думаем о всяких: Сароянах, Колдуэллах, Хемингуэях. Позор на наши головы. Давай напряжём наши хилые умишки и силишки и докажем протухшему западу, что такое советская Русь".
Из письма Юрия Казакова своему другу, писателю Виктору Конецкому.
