ПИСЬМА ОБ ЭВОЛЮЦИИ (21). Победа "стиляг"

maysuryan — 25.10.2018
Карикатура 1963 года. В советской печати гневно-бичующие рисунки против стиляг и модников постепенно сменялись добродушно-юмористическим подтруниванием

Вернёмся к истории заката "модели Ленина-Рахметова" и окончательной победы модели "стиляги" (в широком смысле) в СССР и странах социализма. Это происходило исподволь, сразу по нескольким направлениям. Советские школьники, включая и автора этих строк, в середине 80-х годов ещё зубрили наизусть знаменитый панегирик "новым людям" типа Рахметова: "Мало их, но ими расцветает жизнь всех; без них она заглохла бы, прокисла бы... это цвет лучших людей, это двигатели двигателей, это соль соли земли".
Но в реальности "модель Ленина-Рахметова" в СССР уже стала достоянием истории, и даже на этом борьба с ней отнюдь не закончилась. Оппоненты этой модели стали украдкой подбрасывать мысль, что не только в настоящем, но и в прошлом такой социальной модели просто не существовало, это был выдуманный миф, сказка. Появилась целая серия шокирующих на первых порах анекдотов про Ленина и даже про Рахметова, где они (как и другие революционеры) изображались противоположностью аскетов, этакими эпикурейцами, изнеженными, капризными и самовлюблёнными. Особенная волна таких анекдотов была связана со столетним юбилеем Ленина в 1970 году. Вот типичные примеры:

"Рахметов был сильной личностью: он мог обходиться месяц без пищи, неделю без воды и день без женщин".

"Ко дню рождения Ленина музей Петропавловской крепости выставил одну из несъеденных чернильниц Владимира Ильича. Чернильница выполнена из хлебного мякиша, пропитанного сливками, и инкрустирована красной и чёрной икрой из тюремного рациона."

"Зима. Hачало ХХ века. Сибирь. Метель, тёмный вечер, по полю мчатся три тройки. Hа первой тройке — цыгане, песни поют, веселятся. Hа второй — женщины, все в песцах, соболях, жизни радуются. Hа третьей — барин, в обнимку с двумя женщинами. Подлетают к постоялому двору, из дверей выбегает трактирщик с подносом. На нём — хрустальный графинчик с водочкой, хрустальный бокальчик. С поклоном подносит барину, тот выпивает графин из горла, затем со всего размаха — хрясь! — разбивает его о голову трактирщика.
— За что, барин?! — стонет окровавленный трактирщик.
— Не барин я, Ленин. В ссылку еду."

"Горький спрашивает у Ленина:
— Владимир Ильич, где костюмчик брали?
[Жест, отворачивающий борт пиджака и показывающий "лэйбл"]:
— В Швейцаг'ии, батенька, в Швейцаг'ии."

"Гражданская война, зима, голод, холод. Ильич сидит в кабинете в Кремле и пьёт чай вприкуску с сахаром. Входит Дзержинский и спрашивает:
— Владимир Ильич, а почему вы сахар в чай не положите?
— Так ведь не растворяется больше!"

"Пришли ходоки к Ленину и говорят:
— Владимир Ильич, с голоду пухнем, есть совсем нечего. Что делать?
— А вы соломку кушайте.
— Так мы же так и мычать начнём!
— Неправду, неправду говорите: мы давеча с Феликсом Эдмундовичем бочонок медку навернули и ничего — не жужжим!".

Вероятно, достаточно... Кроме фольклора, та же самая битва шла и в легальной литературе. Братья Стругацкие, которые, как рассказывалось выше, ещё в 60-е годы в своём творчестве выступали в защиту стиляг, предприняли интересную попытку создать литературную модель "анти-Рахметова", своеобразного "идеального стилягу". Само слово к 70-м уже вышло из употребления, но "ценности" стиляжничества никуда не делись. Речь идёт, конечно, о повести "За миллиард лет до конца света" (написана в 1974-м, опубликована в 1976 году) и выведенном в ней образе учёного-математика Филиппа Вечеровского.



Вот как выглядит внешне этот герой-эталон "Миллиарда...", интеллигентский рыцарь без страха и упрёка образца середины 70-х: "Как всегда, у него был такой вид, словно он собирается в консульство Нидерландов на приём в честь прибытия её величества и через пять минут за ним должна заехать машина. Был на нём какой-то невероятной красоты кремовый костюм, невообразимые мокасины и галстук. Этот галстук Малянова всегда особенно угнетал. Не мог он представить себе, как это можно работать дома в галстуке." Ещё о нём же: "Невыносимо уверенный, подтянутый, элегантно небрежный, как на дипломатическом приёме. Он и чашку-то держал — словно какой-нибудь там занюханный пэр на файвоклоке у королевы...". Что это, интересно, за настойчивые упоминания коронованных и титулованных особ — отнюдь не самых частых гостей СССР середины 70-х? Они вовсе не случайны, конечно, именно эта позднесоветская любовь к феодальным титулам и "ценностям" средневековья и подарила нам нынешнюю эпоху "святых царей и цариц". Но это, конечно, выходит за рамки настоящей темы...
А что этот блистательный персонаж ест и пьёт на протяжении повести? "Ахтамар", очень редкий в наших широтах армянский коньяк с легендой". Ещё кофе — "волшебный напиток "а ля Вечеровский" из "хрупкой, как розовый лепесток, розовой чашечки". А вот как обставлена скромная кухня этого светского денди: "В этой сверкающей ароматной кухне, где было так прохладно, несмотря на ослепительное солнце, где... всё было самого высшего качества — на мировом уровне или несколько выше..." Стоп-стоп-стоп, "было так прохладно", говорите? Но ведь повесть с того и начинается, что "белый июльский зной, небывалый последние два столетия, затопил город. Ходили марева над раскалёнными крышами, все окна в городе были распахнуты настежь, в жидкой тени изнемогающих деревьев потели и плавились старухи" и т.д. И позднее тема летней жары рефреном повторяется на протяжении всей повести, и даже усиливается — "такой жары, говорят, двести пятьдесят лет не было". Так откуда же подобная роскошь — прохлада — в разгар небывалого зноя? Нет ли тут какого-то чуда? Может быть, это волшебная аура гения Вечеровского, распространяющего вокруг себя прохладу? Нет, ларчик открывается гораздо проще: "Здесь прохладно, тихо. В каждой комнате кондиционер". "Полно, князь, душа моя, это чудо знаю я". Даже сейчас, спустя 40 с лишним лет, кондиционеры, тем паче в каждой комнате, доступны далеко не всем. В середине 70-х годов это была совсем уж экзотическая роскошь. Да, это не Томас Санкара, который приказал не устанавливать кондиционер даже в своём кабинете, не то что "в каждой комнате", поскольку ему было «стыдно перед людьми, которым недоступна такая роскошь». А тут — старухи пусть себе "плавятся"... Иначе говоря, Филипп Павлович по советским меркам весьма, весьма обеспечен, чтобы не сказать — богат. Однако более существенно — что быть богатым в интеллигентской среде уже отнюдь не стыдно, это вызывает вовсе не презрение к "мещанству" и насмешки, как всего десятилетием ранее, а наоборот, почтительное восхищение и желание в меру сил подражать и приобщаться. Тянуться к вещам "самого высшего качества — на мировом уровне или несколько выше". А ведь тогда, десятком лет раньше, за такие штучки на ушах у героев Стругацких росла шерсть, и почтенный Филипп Павлович должен был бы зарасти ею до самого потолка! Неужели всего за 10 лет такое изменение отношения к вещам выросло из безобидных "гаваек" Корнеева?..

Ну и, наконец, ещё одно измерение этого же процесса заключалось в смене господствующей модели поведения руководящего слоя советского общества. Которая в 50-80-е годы плавно дрейфовала от модели поведения "галстучника" к модели поведения... "стиляги", впитывая всё новые и новые её элементы. Что очень облегчалось тем, что младшее поколение этого самого социального слоя давным-давно уже приняло для себя эту модель (вспомним "папину "Победу""). Между прочим, в высшем советском руководстве рубежа 60-х и 70-х годов своеобразными антиподами по части стиля оказались Леонид Ильич Брежнев и Михаил Андреевич Суслов.
Возможно, некоторых удивит, но ещё десятилетием ранее внимательные западные журналисты стали одобрительно отмечать "портняжную отточенность" и элегантность одежды и манер Леонида Ильича. Посол США Фой Колер как-то заметил, что Брежнев "должно быть, имеет лучшего портного в Москве". Западногерманский журнал "Шпигель" назвал Брежнева "самым элегантным" из кремлёвских руководителей. "Когда в июле 1975-го мы прилетели в Москву, — вспоминала Рут Брандт, — нас встретил элегантный Генеральный секретарь в модном тёмно-синем костюме". Алексей Аджубей писал: "Брежнев всегда был подтянут, любил хорошо одеваться, не чурался моды, что выдавало в нём человека современного". Президенту США Никсону запомнились французские галстуки и золотые запонки генсека. Иногда на галстуке посверкивала золотая искорка булавки. Впрочем, модные галстуки, запонки и булавки Леонида Ильича оставались малозаметны широкой публике. И поэтому некоторым шоком стало появление на руке у генсека золотого перстня. Евгений Чазов вспоминал: "Однажды... у него на руке появилось массивное золотое кольцо с печаткой. Любуясь им, он сказал: "Правда, красивое кольцо и мне идёт?". Я удивился — Брежнев и любовь к золотым кольцам! Это что-то новое. Возможно, вследствие моего воспитания я не воспринимал мужчин, носящих ювелирные изделия вроде колец. Что-то в этом духе я высказал Брежневу... Посмотрев на меня почти с сожалением, что я такой недалёкий, он ответил, что ничего я не понимаю и все его товарищи, все окружающие сказали, что кольцо очень здорово смотрится и что надо его носить. Пусть это будет его талисманом". Чекист Вячеслав Кеворков: "Брежнев тщательно следил за своей внешностью: костюмы его были безупречно сшиты, к подбору галстуков и туалетной воды он относился куда серьёзнее, чем к некоторым государственным проблемам. Каждое утро не менее часа он занимался своим туалетом, подолгу оставаясь у зеркала, тщательно выискивая среди бесчисленных флаконов и баночек необходимые и соответствовавшие случаю аксессуары".


Меню кремлёвского приёма. 1971 год

Тут можно припомнить, что тот же Леонид Ильич в 20-е годы был убеждённым "антигалстучником", о чём прямо написано в его официальных мемуарах. А от слов Кеворкова невольно вспоминается уже приводившийся монолог героя пьесы "Галстук" Анатолия Глебова: "Мы не видим, как галстучки, баночки, скляночки, пудра, флакончики разъедают самую сущность нашей коммуны!.. Не в галстуке дело как таковом. Нынче галстучек, завтра булавка, послезавтра часы золотые, колечки!.. Галстук! Он проникает всюду! Он удавная петля на шее социализма".

То есть отметим простой факт: одна модель поведения, принятая в обществе после революции, к 70-м годам сменилась другой, диаметрально ей противоположной. Эта нечувствительная передвижка настроений, вкусов и господствующих манер, между прочим, показывает, что отнюдь не власть имущие диктовали обществу его вкусы (как принято это изображать среди критиков СССР), а скорее, наоборот, власти следовали меняющемуся общественному мнению. Напомню, что точно так же было и с "Черёмушками", которые советское общество вначале приветствовало, а потом стало ругать... и власти тоже чутко подстроились под эту перемену.


Рисунок А. Баженова. 1957 год. Тогда советская печать ещё высмеивала любовь к иностранным галстукам

А антиподом Брежнева в смысле стиля был "второй секретарь" ЦК Михаил Андреевич Суслов. По словам А. Аджубея, в облике Суслова чувствовалось "некое небрежение в одежде, особенно в будни". Символом его поведения стали немодные тогда резиновые галоши. Говорили, что он последний из москвичей, кто их ещё надевает. Режиссёр Марк Захаров вспоминал, как впервые увидел эти знаменитые галоши: "Галоши в то время нормальные люди уже давно не носили, и на меня напал приступ несвоевременного веселья". Несколько десятилетий подряд Суслов носил одно и то же старомодное габардиновое пальто покроя 50-х годов: длиннополое, тёмного цвета, наглухо застёгнутое на все пуговицы. Однажды Леонид Ильич не выдержал и пошутил:
— Давай мы в Политбюро сбросимся по червонцу и купим тебе модное пальто.
Суслов понял намёк и сменил пальто, но от галош так и не отказался до конца жизни. Своего водителя Суслов просил строго соблюдать все правила уличного движения. По Москве Суслов ездил со скоростью около 40 километров в час. Когда его спрашивали об этом, он спокойно возражал: "Суслов и при такой скорости никогда и никуда не опаздывает". (Рассказывали легенды о его пунктуальной точности: на службу он приходил ровно за пять минут до начала рабочего дня, и уходил минута в минуту с его окончанием). А Брежнев, если попадал в пробку из медленно двигавшихся машин, шутил:
— Михаил, наверное, едет!
После зарубежных поездок Михаил Андреевич сдавал оставшуюся валюту в партийную кассу. Никогда не принимал никаких подарков... По словам А. Н. Яковлева, "он как-то увидел по телевизору, что после хоккейного матча команде-победителю вручили в награду телевизор. На другой день был снят с работы директор телевизионного завода. Суслов спросил: "Он что, свой собственный телевизор отдал?" И всё".
Не знаю, надо ли пояснять очевидное: что Суслов представлял собой по стилю поведения, возможно, одного из последних могикан раннесоветской эпохи. А теперь задумаемся: за что, собственно говоря, все окружающие так потешались над вторым секретарём ЦК? Даже над его галошами, ставшими притчей во языцех: что в них плохого? Прекрасная вещь, позволяющая сохранить обувь и продлить срок её службы. Но в том-то и дело, что "стиляжная" модель поведения не только не допускала, но и всячески высмеивала подобную бережливость и расчётливость. Так что всеобщие смешки над галошами Михаила Андреевича показывали всем зрячим простой факт: модель "стиляги" в верхах советского общества не только завоевала себе права гражданства, но и победила...

(Продолжение следует).

Посты по теме:
ПИСЬМО 1.
ПИСЬМО 2.
ПИСЬМО 3. Красота — это повторение
ПИСЬМО 4. Всегда ли красота целесообразна?
ПИСЬМО 5. Есть ли в природе реклама?
ПИСЬМО 6. Есть ли у животных эстетическое чувство?
ПИСЬМО 7. Почему красота может "погубить мир"?
ПИСЬМО 8. Красивы ли "Черёмушки"?
ПИСЬМО 9. Аскеты и жизнелюбы
ПИСЬМО 10. Аскетизм и жизнелюбие в истории классов
ПИСЬМО 11. Аскетизм Рахметова
ПИСЬМО 12. Аскетизм Ленина
ПИСЬМО 13. Аскетизм Ленина (окончание)
ПИСЬМО 14. "Модель Ленина-Рахметова" после революции
ПИСЬМО 15. "Великая галстучная дискуссия"
ПИСЬМО 16. Сражение вокруг канарейки
ПИСЬМО 17. "Стиляга" против "Рахметова"
ПИСЬМО 18. Папина "Победа"
ПИСЬМА 19. Стиляги, инкруаябли, мервейёзы и "балы жертв"
ПИСЬМА 20. Модель "Ленина-Рахметова" в 60-е и 70-е годы

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив