Пироги с капустой

kisunika — 26.03.2016 Рабочее название у этого рассказа было другое. "Червь и его музы". Но для публикации выбрали более нейтральный вариант. И в самом деле, кому ж интересно читать про Червя, даже если он и книжный?
Эта история немного не такая, как другие мои житейские истории. Для разнообразия.



Червь и его музы

Книжным червем его стали дразнить еще в школе. Прозвище было подходящее, так что Червяков не обижался. Он вообще мало внимания обращал на одноклассников – галдят, бегают, толкаются, хлопают крышками парт, швыряются книгами. Варвары. Они были фоном, только шумным фоном, мешающим читать. Потом фон сменился со школьного на университетский, и книжный червь получил в.о., кажется, на экономическом факультете. Сдавать сессии было легко – знай себе читай да пересказывай прочитанное, это ли не самое легкое и логичное занятие в жизни? Математика тоже не пугала, ведь цифры любили строгий порядок и никогда не предлагали двусмысленных решений.

Червяков ходил с книгой под мышкой, таскал книги в портфеле, дома они копились везде: на подоконниках, под кроватью, на кухонном столе, на маминой швейной машинке. Мама радовалась. Сама была без образования, с буквами близкого знакомства не водила, посему читающего сына возвела в ранг, близкий к божеству. Читай, читай, сыночек. И он читал, а мама обеспечивала чистую одежду и сытную еду. Они прекрасно жили вдвоем. Им никто не был нужен.

После института Червяков поступил на службу. Кажется, на какой-то завод. Кажется, экономистом. Он был на хорошем счету, поддерживал образцовый порядок в документах, никогда ничего не забывал. В верхнем ящике стола аккуратно лежали текущие дела, в нижнем томились, дожидаясь обеда, судочки с маминым супом, курицей и макаронами. А в среднем ящике всегда лежала книга. Новости, сплетни, интриги, веселым потоком курсирующие из кабинета в кабинет, были ему совершенно неважны. Не интересовали книжного червя ни карьера, ни сослуживцы, ни флирт, и, быстро расправившись с планированием, ценообразованием, расчетами и нормативами, он доставал из среднего ящика очередную книгу. Читать, читать. Все остальное тлен и суета.

Если бы он имел привычку посматривать в зеркало, то наблюдал бы перемены в собственной внешности, - редели волосы, прорезывались морщины на лице, все более сутулой становилась фигура, привыкшая с утра до вечера склоняться над книгой. Но Червякова не заботили подобные мелочи. Лишь бы только глаза не подводили. Окулист был единственным врачом, к которому он ходил ежегодно и с тревогой всматривался в таблицу Сивцева. Б. К. Ш. М. И. Ы. Н. Зрение было второй главной ценностью после книг.

По выходным книжный червь отправлялся на охоту. Свои трофеи выискивал всюду: в книжных магазинах, на барахолках, в пыльных стопках у букинистов, а вечерами сидел перед мерцающим экраном старенького компьютера, пролистывая лоты с антикварными, редкими, забытыми книгами. Иногда получалось ухватить раритетную вещицу из-под носа других коллекционеров, и это доставляло особую тихую радость. В такие дни Червяков выходил к маме на кухню и наливал по рюмочке домашней смородиновки. Мама не понимала, что такое интернет, но охотно разделяла сыновью радость. От наливки ее лицо румянилось, и она привычно вздыхала, подперев рукой щеку: «Женился бы ты, сыночек».

Жениться. Тысячи персонажей в книгах женились – одни счастливо, другие нет. В теории он знал о женитьбе все. На практике – медлил. Ждал чудного мгновенья, высматривал тургеневскую барышню, незнакомку, прекрасную даму, - свой идеал. Читающие девушки притягивали его внимание. На скамейке, в библиотеке, в троллейбусе, книжный червь заглядывал им в книгу, пытаясь по случайно прочитанным строчкам угадать характер и предсказать будущее. Но незнакомки и прекрасные дамы, поймав его настойчивый взгляд, недовольно захлопывали книгу, вставали и уходили.

Червяков не переживал. Чужого счастья не надо, а свое он не упустит. Вот и весь сказ. А пока ему и с мамой было неплохо – она знала все привычки, все его нужды, и чай всегда был в меру сладким и в меру горячим, и в супе не плавали перышки вареного лука, и ботинки словно сами собой оказывались начищенными, а рубашки - выглаженными. Он оставлял деньги на хозяйство в ящичке кухонного стола, и этим его участие в домашних делах, почитай, было исчерпано.

Но потом матери не стало. Книжный червь вынырнул из своего призрачного мира книг и обнаружил разительные перемены. Ботинки жаждали щетки и крема, чистых рубашек не оставалось, угрожающе росла гора немытой посуды. Дом зарастал пылью. Червяков попробовал ее вытирать. Прикосновение мокрой тряпки оказалось неприятным. Он брезгливо и второпях, лишь бы как, протер подоконник. Швырнул тряпку в таз и больше к этому не возвращался.

Со стиркой оказалось проще: он отыскал алгоритм нажатия кнопок в инструкции и запомнил его с первого прочтения, как запоминал любой увиденный глазами набор символов и букв. С едой тоже проблем не возникло: горячие обеды книжный червь ел в столовой, а утром и вечером довольствовался бутербродами, коржиками из «Кулинарии» и растворимым кофе.
Жить одному, вопреки ожиданиям, было тоскливо. Казалось бы, он и не обращал внимания на мать, порой за неделю и двух слов не говорили, а вот – нет ее, и ему до боли не хватает звяканья посуды на кухне, тихого покашливания, приглушенного бормотания телевизора из соседней комнаты. Безмолвие в квартире было невыносимым, и он стал по вечерам включать материн телевизор, чтобы создать иллюзию присутствия, чтобы не вздрагивать от тишины.

Червякову хотелось домашнего тепла. Чтобы кто-нибудь снова заботился, хлопотал на кухне, засучив рукава. И чтобы пирогами пахло, блинами, овощным рагу. Чтобы просили его вынести мусор, торопили мыть руки и садиться обедать, пока горячее, велели снимать ботинки, чтоб не топтать свежевымытый пол. Он жаждал слушаться. Он хотел жену, которая как мама. Без мамы книжный червь оказался беспомощен перед бытом.

Когда прохудилось белье, впервые за долгие годы зашел в магазин одежды – и остановился в растерянности: он не знал свой размер и рост. Забывал, что каждый месяц нужно оплачивать счета за электричество, воду, газ, интернет. Понятия не имел, где покупать стиральный порошок, кофе и сахар, туалетную бумагу и зубную пасту. По инерции складывал часть зарплаты и аванса в кухонный ящичек, а потом сам же и вытаскивал, чтобы пойти в магазин. Пришлось на время прекратить охоту за книгами, посвящать выходные хозяйственным делам. Это раздражало, это было неправильно. Червяков не желал заполнять голову бытовыми хлопотами. И стал присматриваться даже к тем женщинам, которые не держали в руках книгу.

В столовой, где он обедал, властвовала буфетчица, разбитная бабенка неясных лет. Посмеивалась над тем, что он всегда читает за едой. Добавку приносила и денег за это не брала. И приговаривала то ли с насмешкой, то ли с уважением: «Не портили б вы себе зрение, мил человек». «Заботится?» – думал книжный червь. Оценивающе глядел на ее полные руки, румяные щеки – кустодиевская натура, небось, вкусно готовит, пироги да плюшки печет, не на столовских же харчах так раздобрела?

Но вскоре он забыл про буфетчицу, привлеченный новым видением. В его отделе появилась особь того же книжного роду-племени, что он сам. Червяков выхватил ее взглядом сразу, определил по всем видовым приметам: сутулые плечи, очки на переносице, книга в руках и затуманенный взор, ясно показывающий каждому, что она сейчас не здесь, а там, внутри очередной захватывающей истории…

Книжная моль – не идеальная ли пара книжному червю? И он воспрянул духом, и впервые в жизни пригласил женщину на свидание. Кажется, для нее это тоже было впервые, судя по растерянным глазам и вспыхнувшему румянцу. «Может, только от растерянности и согласилась?» – гадал Червяков, рассматривая ее тщедушную фигуру, бледную кожу, гладко зачесанные волосы тусклого мышиного цвета. Она не была в его вкусе, но ведь книги твердили, что внешность второстепенна, главное – родство душ.

Ничтоже сумняшеся он привел даму к себе домой. Уборкой не отягощался – знал из книг, что настоящая женщина, попав в логово холостяка, сразу принимается наводить порядок и варить борщ. Но книжная моль, видно, тех книг не читала. Не замечая пыли и хаоса, напрямик прошагала к этажерке, где стояли мемуары и воспоминания, и стала хватать книгу за книгой, восторженно ахая. Червяков был вроде и рад, они говорили о литературе, час за часом, перескакивая и обрывая фразы, как голодные, которым наконец дали хлеба. Когда урчание в животе стало неприлично громким, он принес кофе. Ломти батона намазал маслом, посыпал сахаром. Она сжевала, не глядя. А он глядел, чтоб масло с ее пальцев не попало на книгу, не запачкало страниц.

Посуду помыть она тоже не предложила, и он возился сам, оставив ее с книгами в гостиной. «Стесняется? - думал Червяков. - Еще не чувствует себя тут хозяйкой, чтобы прибраться или приготовить обед?». И в следующий раз напросился к ней в гости. Тут уже он завистливо ахал и рылся в книгах, а она стояла рядом, показывала свои сокровища: «А вот еще, редкое издание, с подписью автора». Поправляла очки, улыбалась несмело, а потом сама зарывалась в очередную книгу и забывала обо всем.

Книжный червь втихомолку оглядывался. Пыль. Неуют. Стопки книг повсюду. Когда прошло два или три часа, оба вспомнили, что нужно поесть. Моль усадила его на старенький диванчик и стала поить чаем. Неумело нарезала хлебу и сыру, достала подсохший мармелад в пластиковой упаковке. Да, пирогами не пахло. Червяков загрустил. Затосковал. Оказалось, напрасно все эти годы он мечтал о такой спутнице жизни. Оказалось, тургеневские барышни и прекрасные дамы не пекут пироги и не лепят пельмени. Питаются буквами. А он-то хотел первое, второе и компот. Смотрел на нее пристально, мучительно осознавая и проживая каждую секунду своего глубокого разочарования. А дама, видимо, неверно истолковала его неподвижный взгляд. И когда она вдруг отложила книжку и, сняв очки, приблизилась к нему, явно жаждая поцелуя, Червяков испуганно схватил пустые чашки и понес их на кухню.

Прошел год. Книжный червь пополнел, раздобрел, обрюзг. Сменил место работы. Трудился теперь приемщиком на складе. Сидел, завернувшись в тулуп, пересчитывал, расписывался, бдил. Свободного времени было много, и новая книга всегда лежала в ящике стола, рядом с целлофановым запотевшим пакетом, где ждали обеденного часа горячие с пылу-жару пирожки, котлетки с чесночком, жареная курица с макаронами, совсем как при маме. А дома книжного червя ждала его незнакомка, его прекрасная дама. Повязав старый мамин фартук на свои кустодиевские бедра, она заботливо смахивала пыль с книжных полок. В кухне пахло щами, пирогами, капустой, завелся толстый наглый кот, а пыль куда-то пропала.
Червяков сидел, прихлебывая щи и уткнувшись в книжку, а буфетчица сидела напротив и любовалась. Ведь идеал же. Пусть неказист и немолод, зато не пьет, не курит, получку в дом несет. А что книжками балуется, ну так книжки – не бабы, вреда от них нет.

С книжной молью червь сталкивался пару раз у букинистов. Всякий раз она вздрагивала, мучительно краснела от его пристального взгляда, пряталась за книгой, и он ревниво смотрел, что там она держит в руках, что ухватила, не перекупит ли из-под носа у него какую ценность? Об остальном и думать забыл. Родство душ – это, конечно, хорошо, романтично, это подходяще для книжных героев. А ему пироги милее. Особенно с капустой. Вот и весь сказ.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив