Пылится в моей передней взрослый велосипед (к первой книжке Мандельштама)
jenya444 — 05.08.2025
Осипа Мандельштама держали на Любянке недолго: через 10
дней после ареста, 26 мая, поэта приговорили к ссылке на три года в
город Чердынь на Каме (под Пермью). Жене разрешили с ним поехать. В
ссылку они уехали 28 мая. В Чердыни Мандельштам вновь попытался
покончить собой, выбросившись из окна второго этажа местной
больницы. Он упал на клумбу под окном и отделался вывихом и
переломом правого плеча. С первого дня ареста за освобождение поэта
хлопотали Борис Пастернак, Анна Ахматова, Николай Бухарин.
Последний в начале июня пишет Сталину письмо, на котором есть
резолюция вождя: “Кто дал им право арестовать Мандельштама?
Безобразие”. 10 июня особое совещание при коллегии ОГПУ
пересмотрело дело, отменило ссылку и разрешило Мандельштаму
провести оставшийся срок в любом месте, кроме Московской и
Ленинградской областей и десяти других городов. 16 июня
Мандельштамы приезжают в Москву из Чердыни на несколько дней и едут
в Воронеж, где живут до мая 1937 года, когда закончился трехлетний
срок ссылки.
Трудно сложились для поэта и житейские обстоятельства.
После кратковременного пребывания в Чердыни-на-Каме он поселился в
Воронеже. Начался последний, воронежский период (1935-1937)
творческой жизни поэта.
13 мая 1965 года на мехмате МГУ прошел первый после
реабилитации Мандельштама вечер, на котором председательствовал
Эренбург. Шаламов был на этом вечере и выступил на нем. 17 мая 1965
г. он
подробно описал его в письме другу молодости
Я.Д.Гродзенскому:
«Вечер Мандельштама состоялся 13 мая в университете,
только не у филологов, а на механическом факультете, на Ленинских
горах. В аудитории на 500 мест было человек шестьсот – дышать
нельзя было. Четверть из них – гости, пожилые и молодые, а три
четверти – студенты с лицами очень осмысленными, чего не может дать
философское образование. Проводил вечер Эренбург – очень толково,
сердечно и умно. Говорил, что рад и видит знамение времени, что
первый вечер Мандельштама в Советском Союзе, председательствовать
на котором он, Эренбург, считает большой честью для себя, –
состоится в университете, а не в Доме литераторов. Что это даже
лучше, так и надо. Мандельштама печатает алма-атинский альманах
“Простор” (№4 за этот год), и это тоже показательно и хорошо. И
Эренбург надеется, впрочем, дожить до того времени, что и в Москве
выйдет сборник стихотворений Мандельштама. Читал стихи Осипа
Эмильевича, говорил живо, кратко.
“Скамейка запасных – как говорят в баскетболе – была “
короткой ”. Сидели только Чуковский (Николай), Степанов и
Тарковский. Чуковский прочел вслух свою статью о Мандельштаме,
напечатанную в журнале “Москва” – статья трафаретная, но для
первого вечера о Мандельштаме годилась. Потом вышел Степанов,
профессор Степанов, хлебниковед, и характеризовал работы
Мандельштама со всем бесстрашием академичности. Цитаты, ссылки
только на печатные произведения и т.п. Зато порадовали чтецы
стихотворений – студенты и артисты. (Студенты – лучше, сердечней,
актеры казенней, хуже) И те, и другие держали в руках только
списки, только листки журнальные, листки с перепечатанными стихами.
То была воронежская тетрадь и кое-что еще. Эти чтецы выступали
после каждого оратора.
После Степанова вышел Арсений Тарковский и произнес речь
о том, что слава Маяковского и Есенина громче, но у Мандельштама –
особая слава, а когда весь народ будет грамотным, интеллигентным,
тогда и Мандельштам будет народным, и т.д.
После Тарковского вышел чтец, а потом слово дали мне, и
я начал, что Мандельштама не надо воскрешать – он никогда не
умирал. Упомянул о судьбе акмеистов, список участников этой группы
напоминает мартиролог, указал, что и в учении акмеистов было
какое-то важное, здоровое зерно в самой их поэзии, которая дала
силу встретить жизненные события. Упомянул о Надежде Яковлевне как
не только хранительнице заветов Мандельштама, но и самостоятельной
фигуре русской поэзии. Потом прочел свой рассказ “Шерри-бренди”.
Еще раньше, в середине вечера, Эренбург сообщил, что Надежда
Яковлевна в зале. Приветственные хлопки минут 10, но потом Надежда
Яковлевна поднялась и резко и сухо сказала: “Я не привыкла к
овациям – садитесь на место и забудьте обо мне”. Моим выступлением
Надежда Яковлевна была довольна, кажется. Сам вечер собирался с
тысячью предосторожностей и хитростей. Дату сменили на более
раннюю, но по квартирам звонили, что вечер не
состоялся.
Те, кто приезжал на вечер без приглашения, встречали у
входа студенты, вели к вешалке, лифту, доводили до аудитории,
которая всякий раз запиралась организатором вечера на
ключ…».
... Вечер закончился словами Эренбурга – говоря о
необходимости издания книги стихов Мандельштама, он сказал:
«Может быть, как капля, которая ест камень, наш вечер
приблизит хотя бы на один день выход той книги, которую все мы
ждем. Я хотел бы увидеть эту книгу на этом свете. Я родился в одном
году с Мандельштамом. Это было очень давно. Впрочем, после того
периода, который называется периодом беззаконий, тоже прошло уже
много времени. Подростки стали стареть. Пора бы книге
быть».