Пётр и Софья: борьба за реформы — кому перестраивать Россию? Часть 1

sergeytsvetkov — 23.09.2023

Алексей Михайлович умер от сердечного приступа в январе 1676 года, всего 47 лет от роду. Его ранней смерти нельзя было предусмотреть, поэтому придворные партии были застигнуты врасплох. Расстановка сил была такая. Враждующие боярские роды группировались вокруг Милославских и Нарышкиных — родственников двух цариц, жён Алексея Михайловича: Марии Милославской, которая родила царевичей Фёдора и Ивана, и Натальи Нарышкиной, матери Петра. Иван и Пётр были ещё малолетки, поэтому на престол был возведён 14-летний Фёдор Алексеевич — юноша образованный, но хилый и болезненный, едва передвигавшийся на своих опухших ногах.

Едва уладили вопрос о престолонаследии, как заволновался кремлёвский терем, где обитали 6 молодых царевен: Евдокия, Марфа, Софья, Екатерина, Мария и Феодосья. После смерти Алексея Михайловича надзирать за его дочерьми стало некому, ибо царь Федор Алексеевич и сам нуждался в присмотре. Впрочем, никому и в голову не приходило ожидать бури из всегда тихого царского терема. А тут началось: царевны почуяли волю и расходились вовсю, словно стремясь единым махом наверстать все упущенное за годы постылого девичества. Вмиг нарядились они в польские платья и завели любовников, некоторые — так даже нескольких.

Но больше всего пересудов вызывало поведение царевны Софьи. А между тем она не носила неприличных платьев и не водила в опочивальню дюжих молодцов. Она совершила другое неслыханное дело — вышла из терема и появилась в кремлёвских хоромах. Придворные неодобрительно шептались: чего лезет на люди? Тоже нашлась красавица! Красавицей Софья точно не была, хотя многие иноземные послы находили Софью привлекательной. По русской же мерке она была и вовсе недурна — полнотелая, широкой кости, пышущая здоровьем, коса толщиной в руку. Во всяком случае зеркало не причиняло ей особых огорчений.

В отличие от своих сестёр, Софья обладала одним качеством, которое если не привлекало мужчин, то остро ими чувствовалось: она была умна. В юности она получила неплохое образование, в разговоре обнаруживала начитанность в светской и духовной литературе, сама дерзала сочинять вирши и орации (речи). Церковный писатель Симеон Полоцкий, воспитатель царских детей, звал её своей любимой ученицей и посвятил ей книгу «Венец веры кафолической».

Фёдор Алексеевич процарствовал всего шесть лет и умер в 1682 году. Вот тут-то Софья и показала свои незаурядные ум и характер. 15 мая она подняла московских стрельцов на мятеж, во время которого были вырезаны десятки сторонников Нарышкиных. Затем Софья добилась для себя от боярской думы титула «правительницы», то есть регентши при малолетних царях Иване и Петре. Но в мыслях у неё было гораздо большее: недаром на своих портретах, которые распространялись за границей, она приказывала писать: «Самодержица всероссийская». Так Москва, ещё не забывшая царей-самозванцев, неожиданно увидела воссевшую в Кремле царицу-самозванку.

Но даже такой умной женщине, как Софья, для того чтобы достичь желаемого — высшей власти, было необходимо крепкое мужское плечо, на которое она могла бы опереться. И она нашла подходящую кандидатуру.

Важнейшие государственные дела сосредоточились в руках её фаворита — князя Василия Васильевича Голицына, человека замечательного во многих отношениях, своеобразного предтечи Петра I в деле преобразования России.

Россия никогда не была изолирована от Западной Европы. Московские государи вели с ней дела, дипломатические и торговые, призывали к себе на службу западных специалистов, военных, инженеров, врачей, пользовались плодами просвещения и культуры. Это было общение, а не влияние. Во внутренней жизни Московского государства всецело господствовали местные традиции и обычаи. Затруднения преодолевали без чужой помощи, из материалов и средств, какие давала народная жизнь, руководствуясь опытом своего прошлого. В XV—XVI вв. правительство верило, что заветы отцов и дедов способны стать прочной опорой нового порядка. Поэтому любая государственная перестройка только укрепляла авторитет родной старины, поддерживала в строителях сознание своих сил, питала национальную самоуверенность.

Но в течение XVII в. характер отношений России и Западной Европы качественно меняется. В умонастроении значительной части русского общества происходит коренной перелом. Если до сих пор русские люди были свято уверены в превосходстве своих туземных порядков и обычаев над иноземными, то с наступлением XVII в. в русской истории становится заметным новое явление — вторжение чужеземных идей и понятий в жизнь Московского государства. Очень многим на Руси стало очевидно, что Московская держава отнюдь не является совершенным образцом государственного устройства. Причина изменившегося отношения к себе и западноевропейскому миру крылась в самом ходе исторического развития. XVI–XVII вв. в Европе – это время Великих географических открытий, создания централизованных государств, первоначального накопление капитала и зарождения научных представлений о мире. Все эти факторы вместе взятые привели к значительным успехам в развитии военной техники, финансов, торговли, промышленности, принципов рационального администрирования и т. д. Россия не участвовала во всех этих успехах западного мира, тратя свои силы и средства на внешнюю оборону, а также кормление двора, правительства и привилегированных классов. Поэтому в XVII в. она казалась современникам более отсталой от Запада, чем в конце XVI в. Вследствие этого в правительственной среде и обществе постепенно нарастали критические настроения. Весь XVII век на Руси не смолкают голоса, призывающие к отходу от привычной старины и заимствованию чужеземного опыта.

Например, в начале 20-х гг. этого столетия был арестован по доносам князь Иван Андреевич Хворостинин. Во время Смуты он был заметной фигурой при дворе первого самозванца, сблизился с поляками, выучился латыни, начал читать католические книги. При обыске у него нашли собственноручные «книжки», рукописи, в которых он выражал скуку, тоску по чужбине, презрение к доморощенным порядкам, жаловался, «будто в Москве людей нет, все люд глупый, жить не с кем, сеют землю рожью, а живут все ложью», и даже титула государева писать не хотел, как следует, именовал его не царём и самодержцем, а «деспотом русским».

Другой пример. В 1664 г. заграницу бежал подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин. Найдя приют в Швеции, он, как человек знающий, по заданию шведского правительства написал книгу о московских порядках. В ней сквозит пренебрежительный взгляд на покинутое отечество. Русские люди, пишет он, «породою своей спесивы и непривычны ко всякому делу, понеже в государстве своём научения никакого доброго не имеют… для науки и обычая (обхождения с людьми) в иные государства детей своих не посылают, страшась того, что, узнав тамошних государств веры и обычаи и вольность благую, начали б свою веру бросать и приставать к иным и о возвращении к домам своим и к сродичам никакого бы попечения не имели и не мыслили». Котошихин рисует карикатурную картинку заседаний Боярской думы, где бояре, «брады свои уставя», на вопросы царя ничего не отвечают, ни в чем доброго совета дать ему не могут, «потому что царь жалует многих в бояре не по разуму их, но по великой породе, и многие из них грамоте не учёные…»

Лица, лояльные к правительству, тоже указывали на неудовлетворительное состояние вещей в отчизне и необходимость широких заимствований у Запада. Так, ближайший сотрудник царя Алексея Михайловича боярин Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, блестящий дипломат, о котором даже иностранцы говорили, что это великий политик, который не уступит ни одному европейскому министру, советовал государю во всем брать образец с Запада, все делать «с примеру сторонних чужих земель». Правда, не все, по его мнению, нужно брать без разбора: «Какое нам дело до иноземных обычаев, — говаривал он, — их платье не по нас, а наше не по них».

За этими словами скрывается главное опасение москвича XVII в.: что западное влияние может привести к повреждению православных устоев русской жизни. Поэтому в московском правительстве выработался такой взгляд: у Запада следует брать только то, что удовлетворяет частные практические нужды государства, главным образом в области военного дела и обороны, где отсталость чувствовалась больнее всего, и не уступать иноземному влиянию ни пяди в заветной области чувств, нравов и верований. В Москве появились полки иноземного строя, Немецкая слобода — место поселения иноземных специалистов, были сделаны шаги к учреждению заводов, созданию собственного флота.

Но власть не смогла удержать западное влияние в этих узких рамках. Именно западноевропейская культура находила все больше приверженцев среди высших классов, и в конце XVII в. в правительстве царевны Софьи появляется настоящий европеец по образу мыслей и образу жизни. Это князь Василий Васильевич Голицын, фаворит царевны, игравший роль её первого министра.

Обстоятельства знакомства Голицына с Софьей неизвестны. Впрочем, женатый Голицын, кажется, был в этом деле пассивной стороной. Во всяком случае оба они как нельзя лучше подходили друг другу: Софья обрела в князе Василии деятельного государственного мужа, а Голицын получил великолепную возможность раскрыть свои государственные способности.

Князь Василий ничем не напоминал старомосковского боярина. Это был европейски образованный человек, следовавший во всех мелочах жизни западноевропейским образцам. Между прочим, он не пил водку и не заставлял по русскому обычаю напиваться до бесчувствия своих гостей, за что иностранцы были ему бесконечно благодарны. Его великолепный дом в Охотном ряду был построен и отделан в итальянском вкусе, с дорогими венецианскими зеркалами, со стенами и потолками, расписанными картами звёздного неба. В голове Голицына роились широкие преобразовательные планы и нововведения, ломавшие извечные формы московской жизни, как устаревший хлам. Он твердил боярам о необходимости учить своих детей, понуждал их строить каменные дома с элементами западноевропейской архитектуры, призывал дворян ездить заграницу учиться военному делу, вынашивал проект освобождения крестьян от крепостной зависимости, проповедовал довольно широкую по тем временам религиозную веротерпимость. По словам французского путешественника Невиля, Голицын был великим человеком, который «хотел населить пустыни, обогатить нищих, дикарей превратить в людей, трусов в храбрецов, пастушьи шалаши в каменные палаты».

Внутренние мероприятия Голицына отличались редкой по тем временам гуманностью. Он смягчил законодательство о несостоятельных должниках, ослабил некоторые уголовные кары, отменил варварскую казнь для жён, убивших своих мужей (прежде таких преступниц закапывали живыми в землю — отсюда выражение «стоять, как вкопанный»). Но основной сферой деятельности Голицына была дипломатия. Главной его заслугой на этом поприще был заключённый в 1686 году «вечный мир» с Польшей, по которому поляки уступили Москве все ее приобретения на Украине включая Киев. Как полководец Голицын действовал с меньшим успехом. Дважды — в 1687 и 1689 годах — он водил московское войско против крымского хана, но только понапрасну переморил людей в степном походе. Впрочем, правительство Софьи пыталось скрыть очевидную неудачу и осыпало Голицына незаслуженными наградами.

Под конец правления Софьи Голицын пользовался огромной, почти неограниченной властью. Он начальствовал над Посольским, Судным, Челобитным, Иноземским, Рейтарским и Пушкарским приказами, управлял делами Украины, Новгородом, Смоленском, Галичем, Великим Устюгом и Пермью, крупнейшими монастырями, Немецкой слободой в Москве и иностранными факториями в других русских городах. В прочих приказах сидели его родственники и клевреты. Несмотря на это, Голицын не смог надолго удержать власть. Преобразование России было продолжено другими людьми и уже без его участия.

У правительства царевны Софьи и князя Василия Голицына имелся один крупный недостаток: оно было незаконным, фактически узурпировавшим власть у несовершеннолетних государей Ивана и Петра. Правда, Ивана Софья и Голицын могли не опасаться: этот сын Алексея Михайловича страдал, говоря современным медицинским языком, задержкой развития. Реальная угроза их власти исходила от живого, бойкого и не по годам умного Петра.

После победы Софьи в 1682 году 10-летний Пётр вместе со своей матерью Натальей Кирилловной Нарышкиной был вынужден покинуть кремлёвский дворец и поселиться в Преображенском — загородной царской усадьбе. Здесь опальный царь получил полную волю. Мать не слишком стесняла его в ребячьих забавах. Что касается «дядьки» Петра, то есть его воспитателя, Бориса Голицына, то он, по свидетельству современников, не только сам «был весь налит вином», но и рано приохотил к зелью своего воспитанника. Царский учитель Никита Зотов тоже не отличался трезвостью, недаром впоследствии Пётр назначил его патриархом «всешутейшего и всепьянейшего собора». Впечатления детства, проведённого вне кремлёвских стен, в достаточно свободной обстановке, превратили Петра в ярого противника придворного этикета.

Своей мальчишеской свободой Пётр поначалу распорядился вполне предсказуемо: набрал «потешных ребяток» и дни напролёт играл с ними в войну. Но потеха быстро переросла в серьёзное дело. В 1683 году он формирует Преображенский полк из охочих людей, список которых открыл придворный конюх Сергей Бухвостов — «первый русский солдат», по определению Петра. Скоро в Преображенский полк стали записываться и сыновья московской знати. Для преображенцев, простых и знатных, Пётр был не государем, а соратником, учившимся наравне с прочими военному делу; на них он впоследствии опирался как на самых преданных своих сотрудников.

Другое увлечение Петра было необычно для предоставленного самому себе юнца. Лет с 15-ти им овладела неудержимая тяга к самообразованию. Голландец Франц Тиммерман из Немецкой слободы преподал ему начала математики и геометрии, а корабельный мастер Карштен Брант научил ходить под парусами. С этих пор искусство навигации стало сильнейшей страстью Петра.

Правительство Софьи долгое время не видело для себя ничего опасного в военных потехах Преображенского царя. А когда спохватилось, было уже поздно: потешные превратились в солидную военную силу. С 1687 года отношения между Кремлем и Преображенским стали накаляться. Каждая сторона ожидала от другой всего наихудшего. И как это обычно бывает, первое резкое движение сделала та сторона, которая больше всего перетрусила.

7 августа 1689 года Кремль был взбудоражен пущенным кем-то слухом, что ночью Пётр с потешными явится в Москву и лишит царевну власти. Вечером Софья собрала в Кремле верных ей стрельцов. Приверженцы Петра дали знать в Преображенское о военных приготовления царевны, но сильно преувеличили опасность, представив дело так, что Софья задумала перебить всех Нарышкиных. В результате Пётр посреди ночи прямо с постели бросился на коня и в одном нижнем белье ускакал в Троице-Сергиеву лавру. На следующий день туда же последовали все Нарышкины и их сторонники. Открытый разрыв царя с «правительницей» обнажил шаткое и нелегитимное положение Софьи. Стрелецкие и иноземные полки, поразмыслив, предпочли встать на сторону законного царя и в течение двух-трех недель один за другим добровольно явились в лавру, чтобы принести присягу Петру. Оставленная всеми Софья была арестована и заключена в Новодевичий монастырь, а князя Василия Голицына сослали в Каргополь.

С падением царевны Софьи осенью 1689 года закончилось троевластное правление двух царей, возглавляемых правительницей. А вскоре прекратилось и двоевластие: царь Иван передал Петру всю власть и остался «выходным», «церемониальным» царём. Думаете, Пётр тут же бросился преобразовывать Россию? Ничуть не бывало. «Потешный период» его царствования растянулся ещё на добрых 8 лет.

Дорвавшись до власти, партия Петра прежде всего повымела метлой всех людей Софьи и князя Голицына из приказов и других государственных учреждений. На освободившиеся места расселась честная компания из потешных. Вертели боярской думой как хотели, мздоимствовали, крали, разоряли города и села, зато были люди верные, весёлые и «пьяныя по вся дни», и потому любезные сердцу молодого государя Петра Алексеевича. Им-то и перепоручил Пётр все дела. Достаточно сказать, что за первые два года правления он не издал ни одного указа касающегося общественного благоустройства.

Чем же он в таком случае занимался, спросите вы? Да тем же, чем и любой юноша в его возрасте: устройством личной жизни сообразно своим желаниям и вкусам. Петра и прежде тянуло к иноземцам, а теперь он сделался завсегдатаем Немецкой слободы. Здесь он нашёл двух людей, которые стали его друзьями, сотрудниками и наставниками, а также товарищами в пирушках и веселье.

Первым из них был пожилой шотландец Патрик Гордон, в то время генерал русской службы, участник многих походов, образованный инженер и артиллерист. Всегда серьёзный, но любезный и остроумный, следящий за европейской наукой и политикой, Гордон привлёк Петра своими познаниями, умением обходиться с людьми и стал его руководителем во всех серьёзных начинаниях.

Другим товарищем Петра заделался полковник Франц Лефорт, швейцарец французского происхождения, человек уже немолодой, но всегда живой, весёлый, душа компании и незаменимый собутыльник. На Москве Лефорт слыл «забавным и роскошным французским дебошаном» (от слова «дебош»). С ним Пётр сошёлся особенно близко и, как склонны думать историки, именно Лефорту Пётр обязан своим преклонением перед западноевропейской культурой и пренебрежительным отношением к родной старине.

В Немецкой слободе Пётр, к тому времени уже женатый на Евдокии Лопухиной, нашёл и предмет сердечного увлечения — дочь виноторговца Анну Монс. Короче говоря, Немецкая слобода явилась для Петра первым уголком Европы и завлекла его к дальнейшему знакомству с ней.

Между тем не забывал он и прежние свои увлечения — военные потехи и кораблестроение. В 1690 году царь провёл большие манёвры в селе Семёновском, в следующем году — под Пресбургом, потешной крепостью, выстроенной на берегах Яузы. Сражались нешуточным боем, пушки стреляли деревяшками, обёрнутыми в кожаные пыжи, солдаты дрались с ожесточением, нанося друг другу тяжёлые увечья, нередко со смертельным исходом. Позднее Суворов скажет: тяжело в ученье, легко в бою. Лето 1692 года Пётр провёл в Переяславле, на Плещеевым озере, где подготовил к спуску на воду два больших корабля. В 1693 году царь совершил поездку в далёкий Архангельск и основал первую в России морскую верфь. Смерть матери, Натальи Кирилловны, ненадолго вернула его в Москву, но после похорон он вновь возвращается на Белое море и чуть не гибнет во время бури по дороге на Соловки. А в октябре 1694 года Пётр устраивает грандиозное потешное сражение под Москвой у деревни Кожухово, которое стоило жизни и здоровья 30-ти его участникам.

Возвращаясь в Москву с манёвров, войска ещё не знали, что только что разыграли перед государем Петром Алексеевичем последнюю потеху. Впереди их ждали великие дела, которые с лихвой оправдали то, что поначалу казалось простым сумасбродством.

Продолжение следует

Для проявления душевной щедрости

Сбербанк 2202 2002 9654 1939

Мои книги на ЛитРес

https://www.litres.ru/sergey-cvetkov/

Вышла в свет моя новая книга «Суворов». Буду рад новым читателям!

https://dzen.ru/.../poluchil-tiraj-suvorova-naletai-i-eto...

«Названный Лжедмитрием».

https://sergeytsvetkov.livejournal.com/2363558.html

Последняя война Российской империи (описание)

https://sergeytsvetkov.livejournal.com/476612.html

Заказы принимаю на мой мейл [email protected]

Оставить комментарий

Популярные посты:

gellius

Погружение в виртуальный азарт: как Gizbo переопределяет стандарты онлайн-гемблинга в 2024 году

yoursoulmate

В воскресенье..

pink_mathilda

Песчаные скульптуры в парке Зоолетия

blagowesch

Две хорошие новости подряд

red_nadia

Лучший день в году!!!

fem_books

Короткий список Букера-2024...

jjnatt

Здравствуй, школа сентябрь! Здравствуй, осень!

orientalist_v

На площади Тяньаньмэнь, Пекин

schnapstrinken

Центральный Лесной Заповедник

• Ранее
• Архив