Персия при Наср-эд-Дин-шахе (9)

Слово «тамаша» выражает у перса все то, что делается перед вашим взором интересного или для удовольствия, или что вы сами делаете перед взорами другого интересного или необыкновенного. Так, например, въезжает посол в город — его поезд представляет тамашу; двое персов подрались на улице, это — тамаша; даются церковные мистерии или простой фокусник делает фокусы на улице — тоже тамаша; произошел с вами какой-нибудь скандал на улице — опять тамаша. На основании вышесказанного я и сгруппировал в настоящем очерке под общим названием тамаши мои заметки о скачках, театрах, танцах и т. д., вообще о публичных зрелищах.



Кукольный театр показывает сцены из шахской жизни. Начало XX века.

Начну с театра. В Персии вообще нет отдельных зданий для сценических представлений, за исключением одного только театра, имеющегося в училище — медерсе, в Тегеране. В нем есть партер и два яруса лож, но стулья для лож вы должны принести с собой, — такое правило. Этот, скорее, театральный зал, нежели театр, содержится весьма грязно; в нем изредка дают концерты проезжее музыканты или какой-нибудь заезжий шарлатан показывает фокусы. Разрешение для пользования театральным залом нужно спрашивать не иначе как у самого шаха. Артистических, драматических, опереточных, балетных и т. п. представлений в этом театре не бывает, хотя есть отлично составленные для домашних представлений и для тазие частные труппы, в которых роли женщин исполняют переодетые красивые мальчики.



Придворные комики

Эти труппы дают представления по желанию на дому у ханов и даже у европейцев. Декораций не ставится, а все представление идет в той комнате, где вы сидите, или прямо на дворе под деревьями. Актеры отлично, до комизма копируют европейцев, и в особенности европейских инструкторов. Такие домашние представления большею частию скабрезны, в некоторых местах очень даже неприличны, но в этом то и есть смак для необразованного, сладострастного перса. Представления эти сопровождаются, разумеется, танцами, музыкой и даже пением.

Танцуют большею частию хорошенькие мальчики «ракасы», переодетые женщинами. Они так хорошо гримируются, что иллюзия о женщинах почти полная. Самые национальные танцы персов далеко не грациозны, к тому же циничны и для европейца неприличны. Главное искусство в персидских танцах заключается не в выделывании вольтов и не в хождении на носках, как у нас, а в колебании бедрами стоя на растопыренных согнутых ногах или во время самого движения, а также в сладострастных позах, в движении животом и руками. Вообще персидские танцы безобразны, безо всякого изящества, и с турецкими по грациозности нельзя сравнить, хотя есть меж ними немного общего.



Знаменитая театральная труппа

Музыка во время таких представлений гремит немилосердно. Она обыкновенно состоит из неизменного барабана, двух маленьких барабанчиков, на которых играют двумя тоненькими палочками, разных фасонов скрипок или, вернее, гитар, которые держатся на ноге и по которым пилят смычками, дудок и неизбежной дайры (бубны). Шум, производимый таким оркестром, невыносимый, но чтобы еще больше удовлетворить публику, один из музыкантов обязательно подпевает ей, дико выкрикивая своим хриплым голосом. Среди персидских мелодий есть чудные, их можно заслушаться; они действуют иногда на самую черствую душу, но все — печальны: в них слышна песня рабства и угнетения. Особенно хороши они, когда их играют на одном из персидских инструментов или поют, а не при барабанах и с шумом. Персидскую песню нужно послушать в открытом месте, где-нибудь в горах, среди зелени, а не в комнате: вот тогда только вы поймете всю прелесть этих мелодий. Собственно же музыканты, сидящие перед вами на вечеринках и надрывающиеся, чтобы угодить вам, покажутся вам только смешными и от их игры слух ваш сильно пострадает. На вечеринках они играют большею частию веселые песни, и очень часто неприличные по содержанию; любимая персами из последних — всем известная в Перси песня «Леля-ханум», где говорится о любви и похождениях героини. Музыканты с нахальными рожами шарлатанов «фузули», как называют их сами персы, т. е. мошенники; в песнях они расхваливают гостей, за что и требуют от них подачек.

Персидские артисты в большой праздник Навруза, Новый год (9 марта), танцуют перед шахом на дворцовой площади, а также перед зданием скачек, когда сам шах восседает в открытой ложе в ожидании начала скачек. Танцуют мальчики (одетые девочками), в коротких балетных юбочках, с довольно неприличными для европейцев жестами, перед самим шахом, зная, что из-за закрытых решетками лож смотрят на них женщины и даже нередко европейские дамы. На вечеринках же у ханов женский пол, конечно, отсутствует, но все-таки любуется на танцы откуда-нибудь из потайного окна или прямо из щелочки двери.





Праздничное выступление атлетов из зурхане на площади Мейдан-и-Арг

Кроме вышесказанных представлений, на площади в присутствии шаха, в день Навруза и в другие праздники, дают представления силачи, «пеглеваны», и акробаты. Они же приглашаются иногда и ханами на вечеринки, но что это за акробаты! Они так же жалки, как у нас ходящие по дворам, — в грязном трико и с страдальческими лицами. Между силачами, впрочем, есть недюжинные, но зато они не имеют понятия ни о каких правилах борьбы.







Атлеты из зурхане

Любимой тамашой персов является бой баранов. Зачастую вы увидите на улице: ведут огромного барана, разукрашенного, в красивом ошейнике, — это значит, что перед вами хороший боец. Затем, на улицах же можете видеть уличных фокусников, факиров и рассказчиков сказок, стоящих перед огромными, развешанными на стенах, заборах и домах размалеванными картинами.

Но раз в год происходит самая любопытная тамаша в Тегеране — это скачки, на которые стекаются десятки тысяч народу.

Заранее приблизительно известно, когда скачки будут назначены шахом, и потому месяца уже за три начинают тренировать лошадей и приготовляться. В Персии тренируют лошадей своеобразно. Приготовляемых для скачек лошадей держат в теплой конюшне и выводят на круг обернутыми с головы до ног в войлочные попоны, сверх которых намотаны бесконечно длинные бинты, так что, по-видимому, они обязательно должны всегда потеть и от этого слабеть; но персы уверяют, что от этого лошадь делается лучше и легче выдерживает скачку. В корм лошади дают меньше сухого фуража, а больше ячменя. Каждый день лошадей выводят на скаковой круг; сначала начинают на них тихо скакать в попонах, а затем через некоторое время снимают попоны и производят скачку уже без них. Первое время на кругу каждый раз, как доезжают до трибуны, лошадь прикармливают — это, говорят, для того, чтобы она стремилась скорее к трибуне. Перед началом же упражнений лошадей не кормят.



Баг-и Шах (Шахский сад) в Тегеране

Скаковой круг в Тегеране устроен за городом, в две с половиною версты окружностью, и весьма неудобно. Во-первых, середину круга занимает сад, среди которого стоит высокий памятник шаха Наср-Эдина на коне, отлитый весьма недурно в тегеранском арсенале под руководством министра искусств Джангир-хана по рисунку одного перса. Сад этот окружен высоким глиняным забором, так что даже из ложи шаха, находящейся в высоком здании у круга, не видно всего круга, по которому скачут лошади. Здание, в котором помещается шахская ложа, в два этажа, и крайние помещения в нем к кругу не имеют стен, так что представляют собою ложи, выходящие прямо на скаковой круг, который у самого здания гораздо шире, чем вокруг сада. В этих ложах во время скачек помещается гарем шаха, для которого открытую сторону завешивают решетками, чтобы «жемчужины гарема» не были видны для посторонних взоров, а в свободных от гарема ложах помещается дипломатический корпус, по приглашению шаха. В день скачек здание это убирается флагами, и по бокам его над кругом ставятся шатры и палатки для лиц военных по старшинству: ближе всех находится шатер Наибе-Султане, военного министра, сына шаха, затем начальника штаба и т. д. В шатрах хозяева устраивают угощения и приглашают к себе гостей, чтобы оттуда смотреть на скачки.



Шатер Наср-эд-Дин-шаха на скачках

Наконец желанный день, назначенный шахом, настает. Еще с рассветом толпы народа стремятся за город, к скаковому кругу и на валы города, расположенные недалеко от него. Толпа эта, весьма пестрая, в несколько десятков тысяч, стремится к скачкам с шумом, как будто весь народ одинаково в них заинтересован. В толпе вы увидите массу женщин, конечно, закутанных с ног до головы в свои чадры, вроде савана, большею частью синие и с рубендами, вроде полотенец с дырочками для глаз, на лицах. Они идут обыкновенно группами: это значит, что одной из них, самой пожилой, мужья поручили своих молодых жен. Все время в толпе раздаются всевозможные возгласы, — это разносчики с разными сластями и провизией; они спешат туда же, на скачки, зная, что толпа до вечера не разойдется и раскупит у них всю дрянь. Главный продукт у них — конфекты на бараньем сале, жареные орехи, печеная свекла, тухлые яйца и аршина в полтора длинной лаваши, персидский обыденный хлеб, в виде полотенец. Но вот с 8 часов утра становится еще шумнее и пестрее на улицах, потому что через толпу скачут коляски богачей и дипломатов, экспортируемые конными слугами, вооруженными длинными хворостинами для того, чтобы толпа давала дорогу. Народ, хорошо знакомый с назначением хворостины гуляма или фераша (наименование слуг), спешит очищать путь. Иногда кареты окружены евнухами — значит, едут жены вельмож, и, несмотря на то, что лица у них закрыты и все они укутаны в свои чадры, правоверные обязаны от них отворачиваться. Для европейцев это не обязательно. Наконец раздается музыка, — это идут в полной форме пехотные полки, стоящие в Тегеране, и персидская конная казачья бригада, обучаемая русскими инструкторами. Конечно, последняя, со своими сотенными саженными значками, в цветных бешметах и черкесках, более всех привлекает внимание толпы. Затем слышится скрип и бряцание колес: это идет на своих клячах и немазаных осях персидская пешая артиллерия. Войска, прибыв к кругу, расстанавливаются вокруг него, составив ружья в козлы. Лавки и магазины в день скачек все закрыты, и улицы, идущие к кругу, по-персидски «асп-дивани», убираются флагами и коврами, а на крышах появляется масса закутанных женщин, любующихся толпой. Вот наконец войска расставлены по местам, а за ними теснится тысячная толпа зрителей. Палатки и ложи трибуны заняты приглашенными, но скачки еще не начинаются. Все головы постоянно обращаются к городским воротам, откуда должны прибыть шахские жены, а за ними и сам его величество шах. Наконец в двенадцатом часу из ворот города показывается вереница карет, штук тридцать, запряженных цугом и несущихся в карьер на клячах к каменному зданию, т. е. трибуне. Кареты окружены евнухами и ферашами с неизменными хворостинами, готовыми пройтись по спине каждого правоверного, имеющего нескромность не отвернуться при приближении карет. Это прибыли «жемчужины гарема» — жены шаха. Вскоре после того из ворот показывается шествие шаха. Впереди попарно едут полицейские в своих пестрых персидско-гусарских костюмах, на клячах, взятых напрокат с базара. За ними идут скороходы в красных кафтанах, в длинных чулках и в шапках, убранных цветами. За ними уже золотая карета с шахом, сбоку которой едет полицеймейстер, а сзади около 150 человек стражи шаха, гулямов. При приближении шаха к кругу и при входе его в собственную ложу войска берут на караул и музыка играет встречу.

В это время все лошади, предназначенные для скачки, выстраиваются со своими наездниками перед ложей шаха на кругу, а напротив становится отличный хор духовой музыки, обучаемый европейцами. Скаковые лошади оседланы азиатскими (персидскими) ленчиками, без подушек; уздечки, к удивлению, с простыми удилами, которые персы ненавидят, предпочитая им всегда свои варварские мундштуки. Обыкновенно на шеях у скаковых лошадей в виде ошейников одеты цветные шнурки или ожерелья из раковин или золоченых блях с «амулетами» (ладонками). Хвосты заплетены в одну косу. Подкованы они на обыкновенные азиатские подковы. Ездоками на них сидят все мальчики от 13 до 15 лет, в цветных рубашках, широких шароварах, с шапочками или платками на головах; через плечо у них бывает обыкновенно одета перевязь из монет для украшения, но замечательно то, что у каждого наездника на руках перетянуты мускулы: это, говорят, для сохранения при скачке силы в руках; сидят они все на коротких стременах. Вес ездоков для скачек не уравновешивается.

Между тем шах вошел в ложу и уселся на золотое кресло. Вокруг него стали его приближенные и распорядитель скачек. Музыка замолкает; начало скачек. Сперва все наездники по одному проезжают мимо шаха, кланяясь ему почти до лошадиной шеи, причем мирза, грамотей, называет имя наездника и чья лошадь. Лошади большею частью принадлежат самому шаху, его евнухам, остальные — богатым ханам. Коннозаводство плохо поощряется в Персии, а потому мало и желающих принять участие в скачках. Затем назначенные на первое состязание лошади остаются перед ложей шаха, а остальных уводят с круга до их очереди. Всех состязаний обыкновенно бывает около пяти. Оставшиеся на кругу выравниваются по веревке, которую держат двое людей. Наездники нарочно горячат своих коней, чтобы они с места взяли в карьер; не успеют они выровняться, как подан сигнал к скачке; персидские лошади с места берут очень быстро. И вот скачка началась. Пока на назначенную дистанцию происходит скачка, все занимаются закусками, фруктами и кальяном. В то же время на круг против шахской ложи выводят двух слонов, разукрашенных в дорогие попоны, которые ровно нечего не делают, а выводятся только для красы. С ними же на круг выходят мальчики, одетые в женские и мужские костюмы, и начинают танцовать персидские танцы, делая по временам очень двухсмысленные телодвижения, причем в народе раздаются радостные, поощрительные возгласы, а дипломатические дамы конфузливо закрываются веерами. Окончивши дистанцию, все скакавшие наездники останавливаются у ложи шаха и победитель получает от шаха приз в виде красного мешочка с деньгами, который он и везет с круга на голове, чтобы показать, что удостоился такой чести. Призы вообще бывают небольшие; самый крупный приз — около 150 туманов (500 р.). О тотализаторах нет и помину. Таким же образом продолжаются и следующие состязания. Дистанции назначаются обыкновенно на 5 верст, 7½ верст, 10 верст, 12½, верст и 15 верст. Нельзя при этом не упомянуть, что в то время, как ханы и все важные лица хладнокровно смотрят на скачущих лошадей, простой народ входит в экстаз и нередко начинает кидать камни и палки на круг, под ноги скачущим, чтобы задержать некоторых и чтобы выиграла лошадь самого шаха или кого-нибудь из его приближенных. Дорожка на половине круга, вообще со стороны трибуны ровная, но с противуположной стороны в ухабах и даже с разбросанными по нем камнями, так что лошади часто портят себе ноги.



Ежегодные скачки

В 1883 году я записывал результаты скачек. По ним каждый может вывести результат скорости пробежки персидских лошадей: в 1-м состязании 5 в. из 12 лош. первою пройдено в 9 мин. 19 секунд; во 2-м — 7½ вер. из 17 лош. первою пройдено в 13 минут 1 секунда; в 3-м — 10 верст из 13 лошадей первою пройдено в 17 минут 26 секунд; в 4-м —12½ верст из 14 лошадей первою пройдено в 22 минуты 10 секунд; в 5-м — 15 верст из 13 лошадей первою пройдено в 31 мин. 8 секунд.

Скачек с препятствиями в Персии не бывает, вследствие чего и несчастий с наездниками бывает мало, несмотря даже на то, что круг плохо выровнен. Конечно, лошади после скачки моментально укутываются и забинтовываются вновь в войлочные попоны от простуды.

Состязания окончены; войска проходят мимо шаха церемониалом; шах направляется в свою золотую карету и начинается общий разъезд; народ спешит шумно домой в какой-то экзальтации, рассуждая о скачках.



Лошадь из шахских конюшен

Ко всему этому я должен кстати добавить, что в ханских конюшнях можно бы найти много хороших, породистых лошадей для скачек, но их не выпускают, боясь, что они понравятся шаху, он их похвалит, и тогда придется преподнести их ему в бешкеш, т. е. даром, в подарок за похвалу. Вообще, что касается породы лошадей на скачках, то я ожидал встретить породистее. За все шесть лет я видел на скачках только нескольких чистых арабов, и то, как я помню, это были лошади самого шаха. Большею частию приходилось встречать помеси кегланов, карабахов и туркменов с арабской кровью, но случалось видеть и таких, породу которых нельзя было скоро или точно определить, но можно было почти наверное сказать, что в них ни капли не было арабской крови. Говорят, что Персия снабжает лошадьми индийские и английские войска, но я верю этому с трудом, так как в Персии, хотя и есть кое-где табуны, — но коннозаводство там очень мало развито; да это и понятно, если принять в соображение, что, помимо отсутствия поддержки, самая почва не представляет удобств для коннозаводства, — за недостатком пастбищ. Персы, видимо, любители лошадей; они их холят, раскармливают до безобразия, но не умеют их воспитывать в смысле укрепления выносливости. У перса считается неприличным быстро ездить: скачут у них только курьеры (слуги); поэтому они и не заботятся о тренировке лошади. Кобылу редко кто продаст, если она еще производительна; холощение жеребцов почти совершенно не практикуется в Персии. У шаха есть табун, в котором все лошади с хвостами на сторону, что у нас считается безобразием, а у них, персов, обозначает хорошую породу; вот их понятие о достоинстве лошади. В богатых конюшнях персы держат огромных боровов (что, кажется, как раз против мусульманского закона), как у нас козлов. Они говорят, что боров сохраняет лошадь, отгоняя от нее нечистую силу (домового) из конюшни. Об иппологии и лечении лошади они не имеют ни малейшего понятия, в доказательство чего приведу два любопытных примера их лечения. Раз заболел у меня мой любимый жеребец. Он все стоял понурив голову и ничего не стал есть. Я не знал, что с ним. Мне посоветовали обратиться к знаменитому ханскому коновалу, за которым я сейчас же и послал. Ученый муж явился и сообщил, что вылечит: он знает, что это за болезнь, и просил ему не мешать в том, что он будет делать. Я согласился и стал издали наблюдать за его приемами. Поставив под понуренную морду моего (всегда злого) жеребца большую медную чашку с водой, в которую предварительно выпустил яйцо, он на края ее положил крестообразно две лучинки, а на них два тлеющие уголька, которые, в свою очередь, посыпал каким-то порошком, так что дым от него стал подниматься к ноздрям жеребца; сам же, взяв какую-то книгу с заклинаниями, сел наклонившись перед мордою лошади и стал что-то вполголоса причитывать. По прошествии нескольких минут моему злому жеребцу, видно, наскучило его бормотанье, он мордой сбил шапку с ученого и, схватив книгу губами, стал ее трепать. Ученый же стал кричать и выручать свою книгу. Тогда я уже более не вытерпел, разругал ученого мужа и стал его гнать вон; но тот пресерьезным образом уверял, что своим лечением он спас мне жеребца и потребовал за это туман, т. е. 3 рубля. Жеребец, действительно, дня через три поправился, что случилось бы, вероятно, и без его лечения. Другой случай был такого рода. У нашего посланника заболел отличный жеребец. Должно быть, у него болело что-нибудь внутри. Посланник позвал тоже одного хваленого персидского коновала, который, растопив сало, залил горячим оба уха жеребцу, после чего тот вскоре и околел. Сапатых лошадей у них нет закона уничтожать, а если лошадь засапатеет, то ее отдают дервишу, который на ней и едет в паломничество, пока она не падет.

Иногда персы делают тамашу, выезжая за город верхами и играя на лошадях палкою в 1—1½ аршина, которую они пускают друг в друга концом как стрелой, и тот, в кого пускают, должен схватить ее на лету или увернуться. Часто получаются такие удары, что седоки выпадают из седла. Не правда ли, невинная, но дикая тамаша! В карты и шахматы персы мало играют, а если играют, то не по-нашему — у них совсем другие правила игры.


(Продолжение следует)