Перечитывая бесноватых вождей

sozecatel_51 — 09.09.2022

По просьбе трудящихся блогеров и с дозволения Профессора представляю отрывок из его выходящей в свет книги.

Кто убил?

И либералы, и коммунисты сейчас, как и прежде, трогательно единодушны в своих потугах вывести из-под удара Ильича и свалить всю вину в худшем случае на Свердлова, а лучше на Уралсовет, именем которого была жестоко умерщвлена Царская Семья. Причем Уралсовет изображается как чуть ли не самостоятельная властная единица в системе той самой диктатуры пролетариата, которая была установлена в результате Октябрьского переворота. Документальных свидетельств о кровавом приказе из аполитичной Москвы, куда правительство Ленина перебралось по тайному решению, принятому после разгона Учредительного Собрания, из пролетарского революционного Питера, естественно, не было найдено. Да и вряд ли их кто-то оставил бы. И сам Ленин, и его сообщники были предельно осторожны в вопросах личной ответственности за свои деяния. Ярким примером тому стал упомянутый нами разговор Железняка с Лениным насчет письменного приказа о разгоне Учредительного Собрания. Никакого письменного распоряжения матрос Железняк от вождя не дождался. Ильич был не столь глуп, чтобы оставлять после себя документальные следы.Но вот читаем дневник Л. Троцкого. Запись от 9 апреля 1935 г.: «Белая печать когда-то очень горячо дебатировала вопрос, по чьему решению была предана казни царская семья... Либералы склонялись, как будто, к тому, что уральский исполком, отрезанный от Москвы, действовал самостоятельно. Это не верно. Постановление вынесено было в Москве. Дело происходило в критический период гражданской войны, когда я почти все время проводил на фронте, и мои воспоминания о деле царской семьи имеют отрывочный характер. Расскажу здесь, что помню.В один из коротких наездов в Москву – думаю, что за несколько недель до казни Романовых, – я мимоходом заметил в Политбюро, что, ввиду плохого положения на Урале, следовало бы ускорить процесс царя. Я предлагал открытый судебный процесс, который должен был развернуть картину всего царствования (крестьянск[ая] политика, рабочая, национальная, культурная, две войны и пр.); по радио (?) ход процесса должен был передаваться по всей стране; в волостях отчеты о процессе должны были читаться и комментироваться каждый день. Ленин откликнулся в том смысле, что это было бы очень хорошо, если б было осуществимо. Но... времени может не хватить... Прений никаких не вышло, так [как] я на своем предложении не настаивал, поглощенный другими делами.Да и в Политбюро нас, помнится, было трое-четверо: Ленин, я, Свердлов... Каменева, как будто, не было. Ленин в тот период был настроен довольно сумрачно, не очень верил тому, что удастся построить армию... Следующий мой приезд в Москву выпал уже после падения Екатеринбурга. В разговоре со Свердловым я спросил мимоходом: Да, а где царь?Конечно, – ответил он, – расстрелян.– А семья где?– И семья с ним.– Все? – спросил я, по-видимому, с оттенком удивления.– Все! – ответил Свердлов, – а что?Он ждал моей реакции. Я ничего не ответил.– А кто решал? – спросил я.– Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях.Больше я никаких вопросов не задавал, поставив на деле крест. По существу, решение было не только целесообразным, но и необходимым. Суровость расправы показывала всем, что мы будем вести борьбу беспощадно, не останавливаясь ни перед чем. Казнь царской семьи нужна была не просто для того, чтоб запугать, ужаснуть, лишить надежды врага, но и для того, чтобы встряхнуть собственные ряды, показать, что отступления нет, что впереди полная победа или полная гибель. В интеллигентных кругах партии, вероятно, были сомнения и покачивания головами. Но массы рабочих и солдат не сомневались ни минуты: никакого другого решения они не поняли бы и не приняли бы. Это Ленин хорошо чувствовал: способность думать и чувствовать за массу и с массой была ему в высшей мере свойственна, особенно на великих политических поворотах...В “Последних новостях” я читал, уже будучи за границей, описание расстрела, сожжения тел и пр. Что во всем этом верно, что вымышлено, не имею ни малейшего представления, так как никогда не интересовался тем, как произведена была казнь и, признаться, не понимаю этого интереса».Даже в дневниковой записи Троцкий всеми силами уходит от ответственности за расправу в Екатеринбурге, оставляя ее Ленину. С одной стороны, он, известный своим искусством пропаганды и агитации, рассматривает судьбу царской семьи как важнейший для власти политический вопрос, облеченный в юридическую форму «суда». С другой – он не имеет «ни малейшего представления» и «никогда не интересовался тем, как произведена была казнь». Однако в понимании «необходимости» казни Троцкий особо акцентирует ее роль в терроре, т.е. устрашении не только врагов, но и массы своих сторонников, среди которых было много нерешительных и сомневающихся в своей готовности к смертельной борьбе за власть. Логика Ильича и его сообщников чисто бандитская: повязать всех кровью, дабы не было дороги назад. Особый цинизм заключался в том, что на тот момент самодержавия уже не было в России более четырнадцати месяцев, да и серьезных монархических настроений в ходе начавшейся гражданской войны не проявлялось. Убийство всей Царской Семьи, арестованной давно и совсем не ими, а еще масонским Временным правительством, было совершено с целью повязать кровью не столько убежденных большевиков, сколько всю ту самую народную массу, которая в душе уже покинула Помазанника Божьего, но, под влиянием разворачивавшейся страшной братоубийственной войны, еще могла попытаться вернуться к вере и искать спасения в прежде отвергнутых и забытых убеждениях, как это уже происходило в истории России. Именно народной массе красные вожди хотели отрезать этим преступлением путь назад.На следующий день Троцкий запишет: «Сегодня во время прогулки в горы с Н[аташей] (день почти летний) я обдумывал разговор с Лениным по поводу суда над царем. Возможно, что у Ленина, помимо соображения о времени (“не успеем” довести большой процесс до конца, решающие события на фронте могут наступить раньше), было и другое соображение, касавшееся царской семьи. В судебном порядке расправа над семьей была бы, конечно, невозможна. Царская семья была жертвой того принципа, который составляет ось монархии: династической наследственности».

Писалось это для себя, не для публикации, а потому написанному можно верить.  Верить, но с учетом ряда тонких обстоятельств. К моменту написания воспоминания и дневников, у Троцкого (например, в Норвегии) доброхоты порылись в его жилище и не было (и не могло быть!) никаких гарантий неприкосновенности архивов. Разумно предположить, что писались дневники как раз на случай их извлечения на свет Божий. И тут любопытно другое: лютый атеист Бронштейн заботился о своем «добром имени» в памяти потомков, совершенно не веря в загробную жизнь! Какой в таком случае смысл сохранять по себе добрую память, если «сдохнешь и лопухи вырастут»? А ведь явно свербило что-то в сознаньице бесноватого вождя, раз уж так хотелось выглядеть, как минимум, прилично!

Когда же на тему убийства Царской Семьи Троцкий писал для публики, то стиль и содержание написанного становились совершенно иными, и в числе виновников гибели Царской Семьи вдруг оказывался… Сталин, в то время как Ленин и Троцкий выступали за то, чтобы Царь находился в революционном Петрограде! Любопытно, что ссылался он при этом на Г. З. Беседовского.

По словам этого дипломата-невозвращенца, Сталин считал, что Николай II «будет притягивать белогвардейцев и пр. “12 июля 1918 года Сталин сговорился со Свердловым, обычным председателем съезда Советов. 14-го июля он посвятил в свой план Голощекина, который 15 июля шифрованной телеграммой известил комиссара Белобородова, который вел наблюдение за царской семьей, о намерениях Сталина и Свердлова. 16-го июля Белобородов телеграфировал в Москву, что через три дня Екатеринбург должен пасть. Голощекин повидал Свердлова, Свердлов — Сталина. Положив в карман донесение Белобородова, Сталин сказал: “Царь ни коим образом не должен быть выдан белогвардейцам”. “Эти слова были равносильны смертному приговору”, — пишет Беседовский». Таким образом, ответственность за ее убийство Троцкий возлагал и на своего лютого врага – товарища Кобу. Впрочем, говорилось это лишь в черновиках его сочинения о Сталине. Но если, по Троцкому, соучастие в убийстве Царя и его Семьи как минимум, не комплимент большевистской головке, то в каком свете должны представать Ильич со своими подельниками? Похоже, Троцкому этого и в голову не приходило. Зато совершенно неотвязной становилась мысль о судьбе собственного потомства. И действительно, если убиваешь чужих детей, то где гарантия, что не убьют твоих? Что, собственно, с детьми Троцкого и произошло.

И ответом на вопрос «Кто убил?», звучит известная реплика героя Ф. М. Достоевского: «Вы и убили-с».

Оставить комментарий

Популярные посты:

sabinus

Интерфейс и функциональность Swapzone: руководство для пользователей

pryanik

Кем не быть?

val000

Церковь Святого Иоанна Милостивого

id77

Анекдоты в понедельник

gornomari

13 июля 1934 г. родился Алексей Елисеев, дважды Герой Советского Союза,

colonelcassad

О разнице между бордюром и поребриком

irina_chisa

В санаторном парке. Войти в образ

antisemit_ru

Я следил за выборами во Франции.

matsam

Утреннее. Боже, храни Америку

• Ранее
• Архив