"Пер Дюшен" и Эбер

pere0duchesne — 27.07.2023 Дмитрий Александрович Ростиславлев
ИЗ ИСТОРИИ ЖУРНАЛИСТИКИ ПЕРИОДА ЯКОБИНСКОЙ ДИКТАТУРЫ
(О НЕКОТОРЫХ ОСОБЕННОСТЯХ ГАЗЕТЫ Ж.-Р.Эбера «Пер Дюшен»)
Приведено по:
Европейское Просвещение и Французская революция.
М., 1988. С.72-94.
Веб-публикация: Eleonore, Э.Пашковский, 2003

Воздействие Великой французской революции на общественную жизнь страны сказалось и в подлинном расцвете журналистики этой эпохи. В словаре, изданном в 1790 г. и посвященном членам Коммуны Парижа, есть характерная запись: «Эти листки, некогда бывшие кормом для наших бездельников, сегодня стали пищей всех граждан. За ними гоняются, их вырывают друг у друга из рук и тут же проглатывают содержание... Музы умолкли, журналист один остался на сцене и пользуется огромным успехом. Газетный дождь проливается каждое утро наподобие манны небесной, и 50 листков, как солнце, выходят ежедневно, чтобы освещать все вокруг»1. Среди наиболее известных изданий того времени был и «Пер Дюшен» Эбера. «При одном упоминании об этой газете две трети населения Франции охватывал ужас», - вспоминал в 1815 г. бывший член Конвента Паганель2. Ф.Бреш, исследовавший «Пер Дюшен» в 20-е гг. нашего века, писал: «Это самый блестящий успех журналиста, к которому приближается лишь слава «Фонаря» Рошфора»3. Одним из великих журналистов всех времен назван Эбер в новейшей «Литературной истории Франции»4.
Автор «Пер Дюшена» был известным деятелем революции, видным членом Якобинского клуба, одним из вожаков клуба Кордельеров, Парижской Коммуны и народных обществ. С его именем связано сложное общественно-политическое течение - эбертизм, судьба которого тесно переплетена с участием в революции народных масс Парижа. Редкий историк французской революции не упоминал о газете Эбера, которая довольно регулярно выходила в течение трех с половиной лет и представляет собой важный источник для изучения взглядов автора и его соратников. Между тем, и в современной историографии нет сколько-нибудь определенной оценки эбертизма. Советские ученые рассматривали это точение в связи с проблемой классовой сущности якобинской диктатуры, вызвавшей немалые дискуссии в 70-х гг.5. Во Франции после 2-й мировой войны вышло несколько специальных работ, посвященных взглядам и деятельности Эбера. Если в книгах Ж.Вальтера6 и Л.Жакоба7 явно переоценивалась роль автора «Пер Дюшена» как вождя санкюлотов, то новейшие исследователи А.Летапи8 и М.Грей9 не без политического подтекста причисляли Эбера и других лидеров демократического движения к агентам роялиста барона де Батца.
Дальнейшее изучение эбертизма требует, видимо, не только привлечения дополнительных источников, но и новых методов анализа известных документов, в первую очередь, газеты «Пер Дюшен». Современники обращали внимание на особенности ее языка и формы10. Трудами историков и лингвистов создано 4 словаря листка Эбера, перечень образных выражений, намеренно неправильных грамматических форм11. Ж.Вальтер составил список лиц, предметов и географических названий, упоминаемых в «Пер Дюшен»12. Все же исследования такого рода ограничивались, как правило, задачами источниковедения и истории культуры. Сотрудник лаборатории изучения политических текстов института французского языка в Сен-Клу Ж.Гийому подверг словарь «Пер Дюшен» за 1793 г. обработке на ЭВМ и применил полученные результаты для анализа взглядов Эбера. Это позволило ему утверждать, что знаменитый журналист проводил курс на единство между народными массами и революционной буржуазией13. Указанный метод представляется нам весьма перспективным. В предлагаемой статье предпринята попытка осуществить комплексный анализ выделенных специалистами по истории культуры особенностей газеты «Пер Дюшен» для более всесторонней оценки деятельности Эбера на разных этапах Великой французской революции, в частности, в период якобинской диктатуры.
Жак Рене Эбер (1757-1794), родившийся в семье золотых дел мастера из Алансона; женатого на провинциальной дворянке, довольно рано почувствовал тягу к сочинительству. 16-ти лет, едва закончив коллеж, он опубликовал анонимный памфлетпо случаю одного из провинциальных скандалов, в основе которого была тривиальная любовная интрига. Виньетка из скрещенных кинжалов предваряла текст, полный угроз в адрес противника будущего автора «Пер Дюшен». Изобличенный в этой проделке и желая избавить семью от уплаты крупного штрафа, Эбер бежал из родного города в Париж. Оказавшись в столице без средств и связей, он вновь прибег к перу — и опять непредвиденные последствия: директор театра Варьете, отвергнув пьесы, предложил молодому сочинителю место контролера в ложах. Начало революции Эбер встретил выпуском новых брошюр и памфлетов, которые, впрочем, не выделялись на фоне массы печатной продукции того времени. Положение изменилось осенью 1790 г., когда он стал автором и редактором газеты «Пер Дюшен»14.
Эта газета состояла из 8-и страничек 11x16 и представляла собой типичное издание революционных лет, часто именуемое периодическим памфлетом. Наряду с «Другом народа» Марата и «Парижскими революциями» Прюдома «Пер Дюшен» была ярким представителем т.н. «прессы мнения» (в отличие от информационной и технической литературы)15. «Эти маленькие листки сражались, — писали в середине XIX в. братья Гонкур, авторы труда об истории французского общества во время революции. — Маленькие листки, которые в наши дни называют малой прессой. В этих маленьких листках были ярость, дерзость, смелость инициативы; они — первые в огне и последние в отступлении; и значимость борьбы заключалась в них»16. Известный историк журналистики Э.Атэн называл листки Фронды, знаменитые Мазаринады далеким предком малой прессы17. Но непосредственным предшественником газеты Эбера были памфлеты, наводнившие Францию после того, как стало известно о решении короля созвать Генеральные штаты. Среди них попадались листки, написанные от лица печника Папаши Дюшена, причем первый датируется еще февралем 1789 г. В апреле 1790 г. стал выходить периодический листок «Пер Дюшен», автором которого был некий Мон-Люси. Видимо, летом появились и первые отрывочные выпуски газеты Эбера. Однако эти издания просуществовали недолго из-за финансовых затруднений. Решительные перемены в судьбе периодического памфлета «Пер Дюшен» произошли в начале осени 1790 г. 26 сентября в типографии Трамбле вышел первый номер новой газеты Эбера, которая сразу же натолкнулась на жесткую конкуренции со стороны еще двух одноименных публикаций, авторами которых были почтовый служащий Лемэр и аббат Жюмель. В 1790-1791 гг. в Париже выходило по меньшей мере 5 газет «Пер Дюшен»18. Историки прессы объясняют этот феномен тем, что в начале сентября 1790 г. Произошел разрыв между умеренно-либеральным большинством Национального Собрания («конституционалистами») и левыми («демократами»), отстаивавшими всеобщее избирательное право. Те и другие усилили пропаганду с целью склонить на свою сторону народные массы19. Почему же форма листка «Пер Дюшен» оказалась наиболее приемлемой в этих условиях?
Беглого взгляда на газету Эбера достаточно, чтобы убедиться в ее необычности. Верхнюю часть первой страницы занимала лубочная картинка, на которой был изображен папаша Дюшен, персонаж балаганных представлений, с середины XVIII в. известный в литературе20. Чтобы привлечь внимание читателей, виньетка зачастую окрашивалась гуашью. Заголовок набирался особым шрифтом; с 1791 г. он открывался словами «Великий гнев» или «Великая радость» Папаши Дюшена, что соответствовало психологическому настрою революционеров21 и помогало читателям узнать этот листок среди других одноименных изданий.
Газеты распространялись уличными разносчиками, и Эбер, сознавая важность рекламы, столь тщательно шлифовал текст заголовка, что Ж.Вальтер обнаруживал в нем своеобразную рифму22. Заинтересовать читателя должна была первая же фраза текста, обычно отрывистое восклицание. Необычным был язык, в которой сочетались термины из старофранцузского языка с распространенными в XVI-XVII в. и XVIII в. разговорными формами, брань перепекалась с латынью и словами неизвестного происхождения, большая часть которых была, видимо, придумана автором. Безупречные литературные обороты сменялись намеренными стилистическими и грамматическими огрехами23. Каждый номер включал в себя одну или несколько сценок на злобу дня; Папаша Дюшен «наносил визит» королю, «исповедовал при помощи кулаков контрреволюционера аббата Мори», «беседовал» в раю с богом Отцом и Сыном», во главе санкюлотов «отправлялся» на защиту Парижа от войск австро-прусской коалиции, «объявлял войну» «клике бриссотинцев», «во сне» выслушивал наставления «убитого Марата»24 и т.д. Бок о бок с деятелями революции на страницах газеты Эбера мирно соседствовали герои древности и житий святых, знаменитости средних веков и философы Просвещения, персонажи известных сказок и выдуманные автором маски25. Смысловая нагрузка отдельного листка была невелика — 1-2 проблемы, но обязательно тех, что возбуждали жгучий интерес читателей: речь шла о политической борьбе и снабжении продовольствием, государственном устройстве и религии. Номер «Пер Дюшена», как и других подобных изданий, стоил очень дешево — 2 су. Особенности газеты Эбера позволяют охарактеризовать ее как революционный лубок — вариант городской культуры, т.н. «примитива», основной социальной базой которого в новое время являлась ремесленная среда. О том же свидетельствует и литературная традиция: образ Папаши Дюшена был заимствован Эбером из рассказа, впоследствии вошедшего в развлекательный сборник карнавальных шуток Карона26, исследователи отмечали преемственность между автором «Пер Дюшена» и Скарроном, писателем XVII в., создавшим жанр бурлеска, т.е. «снижения» мифов, а также маску площадного актера Жадле. Порой Эбера называли «сыном Ваде»28, имея в виду основателя стиля «пуассар» («языка торговок рыбой». — Д.Р.), использовавшего просторечье в драматургии. Литературоведы, лишь в наши дни вычленившие городскую культуру как особую, третью, находящуюся между «высокой», академической, и фольклором, называют лубок «бунтарским оружием примитива», популярным во времена народных волнений: в Германия — в эпоху реформация, в США — в период освобождения от английского колониального владычества; во Франции — в 1789-1794 гг.29.
Обращение к народным массам не свидетельствовало, однако, об определенной политической ориентации. Весной 1791 г. в Париже выходило два контрреволюционных периодических листка «Пер Дюшен»30. Герой-печник был изображен в них в качестве обманутого якобинцами очень недалекого человека, который, наконец, прозревает сам или при помощи аристократа. Пародийность образа, откровенная насмешка над революционером из народа проявлялась в особенной даже для жанра «Пер Дюшен» грубости. Контрреволюционные издания следует, видимо, рассматривать как реакцию на успех публикаций Лемэра, Эбера и Жюмеля; но и среди них не было единства: первый тяготел к умеренным и враждовал с Маратом, а последний, напротив, был поддержан «Другом народа», пожурившим его лишь за чрезмерную горячность31. Издание, выходившее у Трамбле, сближали с газетой Жюмеля простота языка при внешней вычурности, обилие образных «сниженных» в литературном отношении выражений и злободневных сценок. Что касается листка Лемэра, он был сложнее своих конкурентов по структуре и более походил на памфлет, нежели на лубок: пристрастие автора к неологизмам было чуждо Эберу. Изображение на виньетке, однако, вносило коррективы.
На первой странице газеты Эбера был изображен Папаша Дюшен в виде молодого человека приятной наружности, одетого в костюм национального гвардейца. В 1793 г. Эбер вспоминал о том, что в начале революции он записался в национальную гвардию, но позднее был исключен оттуда вместе с другими патриотами32. Однако в конце 1790 г., когда народные художники беспощадно разоблачали дворянство и духовенство33, подобная картинка выглядела нейтральной, свидетельствовала о неопределенности политической позиции издателей. Не случайно в виньетке заимствовались так называемые «мальтийские кресты» из умеренной газеты Лемэра. В № 13, вышедшем в конце января 1791 г.34, картинка изменилась: главный герой — грозного вида усатый человек — облачен в одежду простолюдина, вооружен двумя пистолетами и топором, который он занес над коленопреклоненным священником, имя жертвы было известно: аббат Мори, один из лидеров контрреволюционной части Учредительного Собрания, которого Эбер преследовал в газете35 и отдельных памфлетах36. Современники без труда определили, что эту картину Эбер почти целиком заимствовал у своего конкурента «слева» аббата Жюмеля37. В № 23 «Пер Дюшена» «мальтийские кресты» были заменены изображением жаровень. Исследователи отмечали, что Эбер стал придерживаться определенного политического курса лишь в январе 1791 г., когда вступил в клуб Кордельеров38. Еще в № 3 газеты, изданной у Трамбле, осуждались «завывания Марата» — сказывалась обида на автора «Друга народа», который 11 декабря 1790 г. с присущей ему резкостью назвал все листки «Пер Дюшен», за исключением выпускавшегося Жюмелем, контрреволюционными. Но в № 6 Эбер решительно поддержал Марата, против которого была развязана травля.
В какой мере изменение политического курса «Пер Дюшен» соответствовало эволюции во взглядах его автора? Это вопрос о правах Эбера в редакции. Подпись в конце двух первых номеров 1791 г. позволила Ф.Брешу выявить соавтора — некоего Грослея, который осенью того же года уехал в Лион и, вернувшись в столицу в апреле 1793 г., принялся выпускать листок, копировавший форму «Пер Дюшен», издававшейся у Трамбле. На легко объяснимое возмущение Эбера новоявленный конкурент заявлял в своей газете, что он принимал участив в составлении 3/4 из первой сотни номеров «его» (т.е. Эбера—Трамбле. — Д.Р.) издания. Бреш полагал, что сотрудничество Эбера с Гросслеем началось в январе 1791 г. и завершилось осенью того же года в связи с отъездом последнего39. Ж.Вальтер достаточно убедительно показал, что будущие соавторы были знакомы с весны—лета 1790 г.40. Следовательно, Грослей мог участвовать в издании сначала отрывочных, а затем и периодически выходящих, но неномированных листков лета—осени того же года. В этом случае исчезновение букв G.Н. в начале 1791 г. означает не начало, а конец сотрудничества. Такое объяснение рассеивает следующее недоумение: исчезнувшая начиная с № 3 подпись в конце листков объявлялась авторами в предыдущем номере отличительным признаком издания, по которому читатели должны были узнать его среди других конкурирующих памфлетов «Пер Дюшен». Все, однако, встает на свои места, если предположить изменение состава авторов. Мотивом ухода Грослея из редакция Трамбле в начале 1791 г. могли бить политические соображения: по мнению Бреша, взгляды соавтора Эбера были довольно умеренными41. Стычка на страницах газет, которая произошла по возвращении Грослея из Лиона, не свидетельствует о дружеском расставании. Все это остается, однако, лишь предположением. Бесспорно одно: изменение тона, содержания и формы листка «Пер Дюшен» объяснялись не только эволюцией взглядов Эбера, но и новой расстановкой сил в редакции.
Интересно, что подпись автора появилась лишь в № 130 «Пер Дюшена» 6 мая 1792 г., через 3 дня после того, как в Законодательном Собрании была резко осуждена газета Марата42. Трамбле, очевидно, решил избежать возможных неприятностей, ведь Эбер весной 1792 г. активно поддерживал автора «Друга народа»43. Тем более, у издателя «Пер Дюшена» был печальный опыт: двумя месяцами раньше он был арестован за № 115 своей газеты, содержавший крайне непочтительные выражения по адресу королевы44. Что касается Эбера, то, оповестив читателей о своем авторстве, он смог осуществить давно задуманный план: покинуть Трамбле и издавать газету самому. В письмо сестре он объяснял свое решение коммерческими соображениями: газета приносила большие доходы, между тем как прижимистый Трамбле регулярно не платил даже положенного автору вознаграждения и оказался должником своего сотрудника45. За этими расчетами отчетливо различима и политическая позиция: Эбер не страшился ответственности за выступления своей газеты накануне решительной охватки с роялистами, объединявшими вокруг себя все контрреволюционные силы. 158-й выпуск «Пер Дюшена» вышел 28 июля из типографии на улице Сен-Барб, 5 секции Бон-Нувель46. Совладельцами были Эбер и Жан-Шарль Марке, который впоследствии, 2 июня 1793 г., возглавил Центральный комитет, руководивший восстанием против жирондистов47. От секции Бон-Нувель автор «Пер Дюшен» и новоявленный предприниматель был избран вместе с фабрикантом по производству тесьмы Булэ в состав Повстанческой Коммуны 10 августа 1792 г.48
Воздействие газеты Эбера на общественную жизнь Франции было возможно лишь при условии больших тиражей и широкого распространения. Мы не располагаем прямыми сведениями на этот счет, однако, для периода 1790-1792 гг. ничто не позволяет выделить ее среди других парижских изданий. Положение, видимо, изменилось с осени 1792 г., когда Эбер стал одним из руководителей Коммуны. В начале января 1793 г., его листок называли в Якобинском клубе «муниципальным Пер Дюшеном»49. Это позволяет предположить, что он распространялся Коммуной в секциях. Не случайно, когда в конце мая 1793 г. Эбер был арестован жирондистской «комиссией 12-ти» за № 239 «Пер Дюшен», муниципалитет проявил просто лихорадочную активность в защиту принципа «свободы печати»50. После победы восстания 31 мая — 2 июня в Париже издание Эбера оказалось в исключительно благоприятных условиях: во-первых, вынуждены были замолчать конкуренты, а, во-вторых, «Пер Дюшен» в числе нескольких «патриотических» газет закупался военным ведомством для рассылки в армию51. К.Демулен утверждал, что в его распоряжении были выписки из Национального казначейства, свидетельствовавшие о том, что Эбер получил 135 тыс. ливров 2 июня и еще 60 тыс. в октябре за 600 тыс. экземпляров своей газеты52. С осторожностью относясь к свидетельству политического противника автора «Пер Дюшена», критически оценим и ответ последнего, не желавшего афишировать свои доходы перед читателями-санкюлотами. В январе 1793 г. Эбер утверждал, что первоначально (т.е. в июне 1793 г. — Д.Р.) подписка не превышала 3 тыс. экземпляров, затем достигла 6 тыс., а впоследствии (очевидно, с середины сентября 1793 г.53 — Д.Р.) - 12 тыс. экземпляров, причем и этот тираж был явно недостаточным и комиссары Конвента в армии вынуждены были переиздавать «Пер Дюшен» на местах54. Всего за полгода было выпущено 900 тыс. листков «Пер Дюшен», и вырученная от их продажи сумма, по словам Эбера, не превышала 90 тыс. ливров, причем половина принадлежала компаньону Марке, а из оставшихся нужно было еще вычесть жалование 10 рабочим, стоимость помещения и приобретенных прессов55. Следует, однако, учитывать, что отдельные номера этой газеты выходили огромными — до 600 тыс. экземпляров — тиражами в качестве официальных правительственных документов56; именно так она воспринималась в департаментах57. Целые части из «Пер Дюшен» перепечатывались иногда другими газетами58. Не следует забывать и о частной подписке, которая охватывала разные уголки Франции59.
Таким образом, взлет популярности листка Эбера относится к периоду якобинской диктатуры. И это не случайно, ведь на страницах газеты «Пер Дюшен» была создана целая галерея народных героев того времени: это кум Матьё, сапожники Крепен и Лемпен, аббат Куражё (Храбрец) и др.60. Жена папаши Дюшена — Жаклин — патриотка и отличная хозяйка, немного болтлива, но храбра до безумия — лучшая подруга для санкюлота. Главный герой Эбера — плебейский революционер, патриот и народный защитник. Он отважен, вспыльчив, но отходчив, доверчив, искренен и болтлив. Папаша Дюшен — моралист, любит поучать; непримиримый в отношении большинства пороков, он, однако, не прочь "пропустить" стаканчик вина. Запоминающейся была внешность: «Вообрази себе, прежде всего, молодца, квадратного, коренастого, представительного; представь пушистые усы, трубку наподобие печной трубы и широкую глотку, откуда непрестанно валят клубы дыма; взгляни на густые глаза и сверкающие от гнева брови61, когда он размышляет обо всех бедах, которые вы, людоеды (т.е. аристократы. — Д.Р.) причинили человеческому роду; да, черт возьми, этот ужасный облик даст тебе лишь слабое представление о папаше Дюшене»62. Уже упоминавшийся современник революции Паганель писал об Эбере: «Он составлял свои краски и картины с натуры, находя и изучая модели на набережных и рынках, наподобие того, как Мольер изучал маркизов при дворе, врачей в будуарах и ученых в академиях»63. Добавим, что автор «Пер Дюшена» регулярно встречал прототипы для своих персонажей на заседаниях Генерального Совета Парижской Коммуны, клуба Кордельеров, на собрании секции, наконец, в собственной доме, поскольку часть здания на Кур де Миракль, где с начала 1793 г. проживала семья Эбера, была занята под комитеты секции Бон-Нувель64. Английский исследователь Р.Кобб, составляя обобщенный психологический портрет плебейского революционера 1793-1794 гг., комментировал характерные черты при помощи цитат из «Пер Дюшен»65. А.Собуль, специально изучавший народные движения в Париже во 2-м году Республики, называл эту газету «эхом санкюлотов» и неоднократно приводил примеры из нее при рассмотрении политических и социально-экономических устремлений секционных борцов в период якобинской диктатуры»66.
Талантливо воплотив в образе печника панаши Дюшена характеры, присущие плебейским вожакам, Эбер при помощи огромных по тому времени тиражей своего листка навязывал соответствующий образ мыслей и действий значительной части населения Франции67. Стереотипы, созданные на страницах «Пер Дюшен», воздействовали и на активистов. Так, солдаты революционной армии, созданной осенью 1793 г., пытались копировать внешность печника-санкюлота, для чего отпускали себе усы, а офицеры усваивали его язык68. У арестованных после 9 термидора секционных активистов находили при домашнем обыске листки Марата и Эбера. Это показательный факт, поскольку обычно санкюлоты знакомились с новостями печати на собраниях секций, где наиболее грамотные люди зачитывали вслух свежие газеты.
Интересно, что сам Эбер был во многом полной противоположностью созданному им персонажу. «Как удивятся наши потомки, — писал Паганель, — когда узнают, что автор этой газета не был грубым, безнравственным и жестоким: нежное лицо, подкупающая веселость, живой ум выделяли его среди революционеров; и образованность вкупе с талантом обещали обществу нечто иное, нежели составление мятежного листка, а самому ему — конец не на эшафоте»70. По воспоминаниям современников, Эбер был невысокого роста, изящен, одевался с иголочки, носил напудренный парик и смеялся над прокурором Коммуны Шометтом, ходившим в деревянных башмаках71.
О его образованности свидетельствуют многочисленные цитаты из авторов древности, литературы Возрождения и нового времени, знание истории и мифологии, употребление множества географических названий72. Эбер знал латынь, стилистические совершенства отдельных фрагментов «Пер Дюшен» восхищали лингвиста Ф.Брюно, который в то же время называл автора этой газеты «Гомером грубости»73. Параллельно своему знаменитому листку Эбер выпускал совершенно корректную по форме и стилю «Вечернюю газету», отдельные его памфлеты, сохраняя воодушевление и образность речи, не обрушивали на читателей непристойности «Папаши Дюшена»74. Деженетт, известный своим участием в наполеоновских походах, однокашник Эбера по коллежу в Алансоне, описал любопытную сцену, свидетелем которой он был в доме знаменитого журналиста. Посреди изысканного обеда, оживленного непринужденной беседой, Эбера. вызвали в соседнюю комнату, где его ожидал некий санкюлот. Деженетт услышал, что к посетителю обратился не его приятный собеседник, а сам Папаша Дюшен75.
Практически все, писавшие об Эбере, подчеркивали различия между автором и героем знаменитой газеты, Ленотр, затронувший этот сюжет в своей серии книг «Картины Парижа», называл указанное противоречие причиной гибели Эбера76. Для Матера, д'Эстре и Бреша оно служило доказательством двуличия и демагогичности журналиста и заместителя прокурора Парижской Коммуны77. А.Собуль и Ж.Вальтер призывали абстрагироваться от личности автора и изучать лишь газету78. Летапи и М.Грей черпали в этом основания для того, чтобы сделать возможными свои обвинения в адрес Эбера как агента роялистов79. Между тем, уже в сценке, описанной Деженеттом, обращает на себя внимание тот факт, что санкюлот не был поражен внешностью вышедшего к нему Папаши Дюшена. Возвратившийся позже в комнату Эбер подтвердил, что он обычно так говорил в общественных местах80. Документы сохранили рассказ простой работницы о том, как она повстречала «Папашу Дюшена», пожаловалась на несправедливость хозяина мастерской, и он обещал помочь81. В материалах революционного трибунала к имени Эбера обычно прибавлена: «прозванный Папашей Дюшеном»82. Изысканно одетый, в напудренном парике, политический деятель, изъяснявшийся на языке «Папаши Дюшена» был, таким образом, реальной фигурой Великой французской революции и пользовался особой популярностью во время якобинской диктатуры.
Для объяснения этого феномена важно, прежде всего, отметить неоднозначность образа, созданного Эбером. Ж.Гийому определил, например, что слово «санкюлот» в устах «Папаши Дюшена» имело двоякое толкование: в узком, «социальном смысле» оно означало трудящегося, причем не обязательно бедняка, а чаще мелкого собственника, лицо свободной профессии, зарабатывающее себе на жизнь; широкое же, «политическое» понимание этого слова позволяло причислить к санкюлотам любого сторонника революции, включая крупного буржуа, вроде Камбона, возглавлявшего финансовую комиссию Конвента83. Стилистический анализ газеты позволил предположить, что она выполняла функции связи между народными требованиями и их теоретическим оформлением политическими группировками, будь то якобинцы или «бешеные»84. Подмеченная неоднозначность проявляется и в литературных особенностях «Пер Дюшен», например, в отношении раблезианской традиции. Следуя за литературой XVIII в., утратившей понимание народно-праздничного смеха, составлявшего суть философии Рабле85, Эбер трактовал образ Гаргантюа как чисто сатирический. В представлении «Пер Дюшена» — это король- толстяк, который много ест и пьет, а потому дорого обходится своему народу86. Прозвищем «Гаргантюа» Эбер «наградил» своего политического противника дантониста Делакруа, намекая тем самым на смертельно опасное во времена якобинского террора сходство между тучным по комплекции защитником нуворишей с казненным Людовиком XVI87. Но утраченный в образе главного героя романа раблезианский мир народной культуры воскресал в образном языке «Пер Дюшен», в смешении жанров, например, при описании сцен террора, когда, как отмечал французский историк М.Вовель, к убийству «примешивается насмешка, своего рода мрачный юмор и едва ли не праздник»88. Об особенностях юмора газеты Эбера писал и Р.Кобб89. Именно на ее страницах появились и популяризировались названия, вроде «национальная бритва», «форточка» (гильотина. — Д.Р.), «национальный укорачивателъ» (палач. — Д.Р.), «корзинка» для отрубленных голов и др.90
Разнообразные проявлении социального дуализма, выявленные при анализе лингвистических и литературных особенностей «Пер Дюшен», совершенно теряются в мешанине языков, стилей, персонажей и эпох, объединенных в революционном лубке Эбера. Причем, это единство не было только жанровым. Сюжеты прошлого или мифы не отвлекали читателя от событий революции; напротив, они призваны были объяснить простым людям, что нужно делать и кого опасаться. Смерть Сократа представала на страницах «Пер Дюшен» как история об убийстве защитника санкюлотов бандой тиранов, фейянов и жирондистов91; Иисус Христос трактовался как основатель народных обществ92, а рассказ о завоевании галлов Цезарем помогал осознать всю низость и опасность измены, совершенной генералом Дюмурье, который пытался весной 1793 г. повести свою армию на Парик, а затем бежал к неприятелю93.
Некоей целостностью обладал и язык «Пер Дюшена». Ж.Вальтер отмечал, что если в 1790 г. Эбер лишь переводил лозунги революции для бедноты, то впоследствии язык его газеты стал истинно народным94. Эта точка зрения противоречит мнению Ф.Бреша и Ф.Брюно95. Последние, однако, обращались для сравнения к традиционным формам просторечия. Между тем новейшие исследования указывают на то, что формирование народного языка продолжалось во время революции в условиях господства буржуазии, стремившейся к установлению единого национального языка96. Ж.Гийому называл Эбера одним из глашатаев народа, которые переносили народные традиции языка в риторические (т.е. литературные. — Д.Р.) формы, выглядевшие народными97. Язык «Пер Дюшен» перешагнул рамки литературной условности: на нем говорили во времена революции98. Он стал символом демократизма блока социальных сил, сложившегося в ходе борьбы с жирондистами и получившего название якобинского. Об этом свидетельствует история революционного лубка Эбера.
На заседании Якобинского клуба 1 января 1793 г. почти единодушно было одобрено предложение распространить в народных обществах брошюру известного якобинца Дюбуа-Крансе, написанную, как выразился выступивший с этой инициативой Дефьё, в «стиле «Пер Дюшен» Коммуны. Заявление Дюфурни о том, что Общество «скомпрометирует себя, если «заговорит» на языке «Пер Дюшен», не встретило поддержки99. Между тем, в словах этого умеренного политического деятеля был свой резон: предпринятая в 1792 г. попытка некоего Полле установить союз между "Пер Дюшеном" и Обществом Друзей Конституции не имела успеха100. В то время якобинцы вполне удовлетворяли свой демократизм изданиями вроде «Альманаха Пер Жерара» Колло д'Эрбуа, где прототип известного депутата Учредительного Собрания на безукоризненно литературном языке «беседовал» с крестьянами о принципах свободы, национальном суверенитете и конституции101. К началу 1793 г. Общество было демократизировано: из его состава вышли сторонники Бриссо, их места заняли «люди 10 августа». 6 января якобинцы рукоплескали приему в клуб прокурора Коммуны Шометта и его заместителя Эбера, причем последний был представлен как «автор великолепных писем» «Пер Дюшен»102. Выше отмечалось резкое увеличение тиража «Пер Дюшен» в период якобинской диктатуры. Следует учитывать, это происходило на фоне сокращения числа демократических изданий103. Характерно, что очередной издательский взлет газета Эбера пережила в сентябре 1793 г., когда плебейский натиск, с трудом возглавленным Парижской Коммуной, вынудил революционную буржуазию принять часть народных требований. Но тогда же исчезли газеты лидеров «бешеных», причем в расправе с Жаком Ру принял участие автор «Пер Дюшена»104. Борьба политических группировок, неизбежная в социально-неоднородном якобинском блоке, в полной мере сказалась в судьбе издания листка Эбера. Много сделали для распространения «Пер Дюшен» военный министр Бушотт, известный своими левыми симпатиями, и особенно генеральный секретарь военного ведомства Венсан — один из лидеров эбертистов. В Якобинском клубе газета и ее автор пользовались неизменной поддержкой влиятельного эбертиста Моморо105, Правые, ориентировавшиеся на Дантона, порой препятствовали изданию «Пер Дюшен». Главным врагом этого листка зимой 1793/1794 гг. стал «Старый кордельер» К.Демулена106. В период кризиса якобинского блока вспыхнули споры вокруг особенностей «Пер Дюшен», с которыми ранее вполне мирились. В марте 1794 г. Общество друзей свободы Тулузы раздирал спор о том, нужно ли пропускать при чтении вслух т.н. «неупотребляемые» слова из этой газеты. Но позиции патриотов были еще сильны, и Общество приняло решение читать «Пер Дюшен» без изъятий. Столь своеобразную оппозицию эбертисты встретили и в столице107. После казни Эбера и его сподвижников видный член Конвента аббат Грегуар заявлял: «Грязный стиль был присущ Капету и Эберу; допустимо ли, чтобы язык тирана и контрреволюционера пачкал уста республиканцев?»108 Тогда же началась репрессивная политика Конвента против диалектов с целью унификации языка109. Прекращение издания «Пер Дюшен» обычно связывают с исчезновением народной прессы110.
Фигура Эбера, революционера, щегольски одетого и изъясняющегося на языке санкюлотов, являлась, таким образом, отражением сложности якобинского блока, своего рода знамением времени, когда революционный лубок сливался с реалиями политической борьбы и становился частью общественного сознания Франции. О последнем свидетельствует множество конкурирующих изданий и подделок. Помимо них, выходили листки «Мамаша Дюшен», «Сын Дюшен», «кузен», «внук», «правнук», «младший брат» вплоть до «тети»; газеты от имени «друзей» печника: «Жан Бар», «Папаша Жан», «Папаша Жерар», «Папаша Радость», «Капитан Буря» и др.111 Причем, если газетная «семья Дюшен» формировалась под влиянием успехов изданий Эбера, Лемэра и Жюмеля, то отдельные листки «друзей» (например, «Жан Бар» — Д.Р.) появились еще в 1789 г. Велика была популярность «Пер Дюшена» во времена революции 1848 г.112 Всего же за период с 1792 по 1896 гг. только в Париже было осуществлено 21 издание «Пер Дюшен»113. Последнее из известных предприняли бойцы французского Сопротивления в годы Второй мировой войны114. Но все они в истории культуры остались потомками знаменитого революционного лубка эпохи Великой буржуазно-демократической революции конца XVIII века.

#ВеликаяФранцузскаяРеволюция

Сохранено