Парма и ее художники

carpe-libros — 04.06.2025 "Замечательные фрески Корреджо задержали меня в Парме."
Стендаль «Рим, Неаполь и Флоренция»

Парма и ее художники Parma.jpg

Слева — памятник Корреджо (в центре Пармы возле Palazzo del Comune),
справа — памятник Пармиджанино (возле церкви Санта Мария делла Стекката)

"Все эти впечатления Пармы, хорошие и дурные, гаснут, разумеется, рядом с впечатлением от Корреджио. Пармский гений является одной из самых странных загадок Возрождения. В силу чего эта изолированнейшая из всех индивидуальностей Ренессанса, эта отточеннейшая из всех его артистических способностей оказалась прикреплена к безразличным равнинам Эмилии, к скудной силами и энергиями Парме? Корреджио суждено было остаться до конца дней гениальным провинциалом – это ли не ирония судьбы по отношению к тому, чья слава спустя век или два затмила блеск Рафаэля и Микеланджело!

Происхождение искусства Корреджио до сих пор остается тайной для историков. Вряд ли объясняет что-либо первоначальное обучение его у моденца Бьянки, к тому же и не вполне доказанное. Менее сомнений возбуждает пребывание его в Мантуе, где он едва не застал в живых Мантенью и где мог видеть работающими Лоренцо Косту и Доссо Досси. Загадка Корреджио заключается, однако, в том, что, как справедливо отметил Коррадо Риччи, мы узнаем в искусстве его веяния Венеции и не можем построить логической связи его с Венецией.
Среди наследников Джорджоне Корреджио оказался первым, хотя и не мог иметь никакого непосредственного соприкосновения с великим венецианцем. Их связь – это согласие темпераментов, то согласие, которого как раз не было между Джорджоне и Тицианом. Глубокий лиризм Джорджоне не нашел истинного последования среди венецианцев чинквеченто. Но где вернее и чище звучит свирель его, чем в мюнхенском «Фавне» Корреджио и в говоре окружающих маленького полубога вечерних рощ!
Лишь с одной стороны, и как будто не с самой острой, показывает Парма своего мастера. Все то, что сделал Корреджио для церкви, отталкивает ложностью своего чувства, нарочитостью эмоций, которых так очевидно не испытывал сам художник.

О каких-то важнейших чертах его дарования нельзя судить, не видав расписанные им купола Пармского собора и церкви Сан-Джованни Еванджелиста. Их нелегко разглядеть, эти росписи, преодолевая дурные условия света и еще более преодолевая предрассудок против живописи «di sotto in su»– столь же естественный для нашего времени, сколь было естественно увлечение такого рода живописью в дни чинквеченто и сеиченто. Сложности композиции «Вознесения» в соборе окончательно утомляют нас, и мы с большей охотой останавливаемся на более спокойной теме купола Сан-Джованни Еванджелиста. Этого, впрочем, достаточно, чтобы видеть небо Корреджио. Густые белые облака, пронизанные золотом и сквозящие кое-где синевой, заполняют купол. Герои и боги нового Олимпа, полунагие апостолы Христа, возникают среди тающих глыб этой странной материи, из которой слагается архитектура их небесного жилища. Перед нами эмпирей, новая стихия, не имеющая земной тяжести и в то же время плотная настолько, что ее можно коснуться рукой, упереть на нее ногу. И, с некоторым усилием прорывая ее, утопая, исчезая в ней и вновь появляясь, взлетают сонмы ангелов вслед за возносящейся Богоматерью в куполе собора.
Пусть чудаческой и даже нелепой с различных точек зрения покажется холодному взгляду случайного посетителя эта головокружительная роспись. Поймет ли он мечту Корреджио, участие его в полетах и играх этих порождений стихии – саламандр, сильфид и гениев, которых пришлось художнику окрестить именем христианских святых и оправдать названием ангелов? Пармский мастер создал здесь свое небо язычника и живописца. В потолке Сикстины мы видим лишь прекрасно расписанную стену, и ни на одну минуту не обманывают нас праздничные плафоны Тьеполо, несмотря на все ухищрения trompe l’oeuil. Легендарное небо Корреджио покоряет нас силой своей трансцендентальной вещественности. Постижением натуры, вещества обладал, как никто, этот величайший из живописцев Возрождения. [...]
Лишь в одной английской книге, в «Critical studies and fragments» Артура Стронга, Корреджио нашел себе правильную оценку как живописец. «Корреджио был величайшим живописным талантом Италии – единственным итальянцем, которого, хотя он и умер в 1554 году, не могли бы научить ничему новому ни Рембрандт, ни Веласкес». И далее тот же автор говорит в следующих словах об артистической судьбе Корреджио: «Ренессанс произвел на свет свой последний цветок. [...]
Корреджио достиг высот, на которых он сам мог удержаться лишь одно мгновение, и что следующий его шаг был бы падением. Так велика острота и тонкость элементов его магии, что даже ему изменяет иногда его искусство, и тогда легкая вуаль аффектации покрывает совершенства грации и экстазы серафической любви растворяются в приступах истерии. И в этом заключается причина того, что ни один из великих мастеров, ни Микеланджело даже в своем упадке, не претерпел столько от руки подражателей, имя которым легион». Корреджио воскресили к славе Караччи. «Я бешусь и плачу,– писал из Пармы Аннибале Караччи,– при мысли об участи этого бедного Антонио, такого великого человека, если только, впрочем, он был человеком, а не ангелом во плоти, который остался заброшен здесь, жил в неизвестности и умер в несчастье». [...]
Нет ничего труднее, как представить себе обстановку, в которой писал Корреджио свои удивительные вещи. Из документальных сведений о нем известно лишь, что он жил в Парме и в Корреджио, не был ни богат, ни беден, ни знатен, ни унижен, что у него было много детей, которым он оставил скромное наследство, когда умер в 1534 году, сорока лет от роду. Слава пришла к нему поздно и не была блистательной при его жизни.

Пармиджанино, родившийся из улыбки его искусства, был захвачен нервностью нового века. Слишком мало ценят до сих пор этого замечательного мастера. Рисунки его, разбросанные по разным собраниям, не имеют равных по энергии, страстности, вдохновенности. Пармиджанино был одной из самых кипящих темпераментом индивидуальностей итальянского искусства, и жизнь его полна приключений и фантазий. В противоположность Корреджио он много странствовал, пять лет жил в Риме в годы всепоглощающей славы Рафаэля и Микеланджело, которая, однако, не поглотила его, как не поглотило раньше очарование великого его соплеменника. Пармиджанино остался глубоко персональным художником, преследующим свое видение тревожной, зыбкой и сверхъестественной грации.

Парма не дает возможности судить о нем: едва различимые в темноте фрески Ла Стекката напоминают скорее о ссорах и драках, которые заставили его бросить эту работу и скрыться в кастелло Фонтанеллато, где он написал историю Дианы и Актеона. Пармиджанино еще раз вернулся к этой работе, но новые скандалы заставили его еще раз бежать из Пармы в Казальмаджоре, где умер он внезапно, едва достигнув тридцати семи лет. [...]
В то время как Ренессанс кажется многим до конца изведанной страной, такой великий мастер, как Пармиджанино, все еще тщетно ждет своего исследователя."
Павел Муратов «Образы Италии»
*** *** ***

"Внутри, в соборе, Корреджо написал свое знаменитое «Успение Пресвятой Богородицы» и «Вознесение Пресвятой Девы». Я смотрел наверх, и мне казалось, я вижу огромный космический корабль с пассажирами, освободившимися от закона всемирного тяготения, но при этом не утратившими чувства собственного достоинства. Не всем современникам нравилась его работа, один из них даже сравнил картину с рагу из лягушек: так поразила его смелая перспектива. Но Тициан, однако, заметил: «Переверните купол и заполните его золотом, даже тогда вы не сможете в полной мере оценить картину»

По мнению Вазари, Корреджо не был оценен по достоинству, к тому же ему недоплачивали. Главной же несправедливостью в его жизни стала ранняя смерть. Подобно Рафаэлю, умер он в расцвете сил: ему было сорок, а Рафаэлю на три года меньше. Вазари рассказывает любопытную историю о смерти Корреджо. Он говорит, будто художник нес в родную деревню Корреджо (настоящее имя художника — Антонио Аллегри) тяжелый мешок с деньгами. За картину заплатили медными монетами, специально, чтобы унизить художника. Корреджо надорвался, заболел и умер от осложнения — плеврита. Если бы даже дорога до его дома из Пармы шла, никуда не сворачивая, то идти до деревни надо было двадцать пять миль. Невозможно представить, чтобы кто нибудь нес мешок с медными монетами всю эту дорогу: уж наверное, поменял бы их на более крупные деньги. Тем не менее такую историю трудно выдумать."
Генри Воллам Мортон «От Милана до Рима. Прогулки по Северной Италии»
*** *** ***

К сожалению, о Бенедетто Антелами нет ни слова ни у Вазари, ни у Муратова, ни у Мортона.

О нем лучше всего говорит латинское изречение: Si monumentum requiris, circumspice - если ищешь его памятник, оглянись вокруг.

PS: Я перечитала главу о Корреджо - «Жизнеописание Антонио из Корреджо живописца» (дома есть неполное издание Вазари), затем нашла в интернете четырехтомник Джорджо Вазари «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» и прочитала главу о Пармиджанино - «Жизнеописание Франческо Маццуоли (прозванного Пармиджанино) пармского живописца».
_____________

Корреджо — посты о Кафедральном соборе и церкви Сан-Джованни-Эванджелиста.

Пармиджанино — пост о Базилике Санта Мария делла Стекката.

Бенедетто Антелами - посты о Баптистерии (1, 2, 3) и Кафедральном соборе.

Сохранено