Откуда есть пошли Пишпек и Алматы. 2. Пекинский трактат

Овладение коканскими укреплениями Токмаком и Пишпеком, послужившее началом дальнейшего поступательного движения нашего вглубь Средней Азии, совпало с эпохою великих событий, совершившихся в это же время на крайнем востоке азиатской части России. Благодаря уму, энергии и блестящим дарованиям своих государственных людей, каковы были граф Николай Николаевич Муравьев и Николай Павлович Игнатьев, Россия мощно стала на берегах Великого океана, которому отныне предлежало, по-видимому, сделаться центром мировых событий. Перед соединенными усилиями первостепенных европейских держав пала тысячелетняя замкнутость китайцев. Громадная империя, заключавшая в своих пределах почти треть народонаселения всего земного шара и бывшая для всех нас каким-то неведомым миром, должна была начать более тесное сближение с просвещенными народами Запада и сделаться вполне доступною для европейской торговли и цивилизации. Чтобы уяснить себе современные события, совершившиеся в Китае с 1857 по 1860-ый г., т. е. военные действия против китайцев Англии и Франции, — необходимо сказать несколько слов о событиях, предшествовавших этой войне и вызвавших вооруженное столкновение с Китаем двух могущественных морских государств Европы.

Первое вооруженное столкновение китайцев с Англией относится к 1839-му году, когда возникли обоюдные недоразумения по торговым делам, и главным образом по контрабандной торговле опиумом. В самом начале этих столкновений англичане в лице своих представителей, лорда Непира, а еще более его приемников Робинсона и Элиота, при каждом удобном случае старались выказать готовность покончить дело путем мирных соглашений. Но китайцы эту уступчивость англичан приняли за слабость и, по обычным приемам своей политики, действовали уклончиво, всячески затягивая переговоры, чтобы выиграть время и через то иметь возможность заблаговременно стянуть свои войска к угрожаемым англичанами пунктам. Замечательно, что для наблюдения за движениями английского флота по всему берегу китайцы расставили своих лазутчиков, которым была дана следующая инструкция: «Слушайте! Когда вдали покажется корабль варваров, смотрите пристальнее. Если над ним вьется черный дым, вы можете быть покойны, корабль не пристанет к берегу, а пройдет мимо; если же, напротив, увидите белый дым, будьте осторожны: варвары приближаются».

Наконец англичане, после долгих и неуспешных переговоров и проволочек со стороны китайцев, вознамерились действовать решительно. Китайцы, потерпев несколько последовательных жестоких поражений как на суше, так и на море, вынуждены были приступить к мирным переговорам, которые увенчались заключением в 1844-м году, 29-го августа, знаменитого Нанкинского трактата. По этому трактату китайцы между прочим уплатили англичанам 21 миллион долларов (26 милл. рублей) и уступили на вечные времена остров Хон-Конг. Гавани городов Кантона, Амоя, Фучжоу, Нингпо и Шанхая открывались для торговли всех наций.

Для полноты очерка этого первого вооруженного столкновения китайцев с европейскими государствами было бы небезынтересно уяснить себе ту до крайности своеобразную обстановку, при которой производилась эта война. По общепринятому в Европе мнению, китайские солдаты показали себя в этой войне настоящими трусами, лишенными всякой энергии и неспособными сражаться. После первых выстрелов они, побросав оружие, обращались в стремительное бегство, подобно стаду баранов, в середине которого разорвалась бомба. Известный французский путешественник по Китаю католический миссионер Гюк, не оспаривая этого, находит, однако же, что действия китайцев не подлежат безусловному осуждению. Китайцы, говорит Гюк (L'empire Chinois, v. I, Chap. X, p. 452) если глубже вникнуть в те обстоятельства и ту обстановку, при которых им приходилось действовать, то должно притти к заключению, что они поступали вполне разумно. Для этого следует сопоставить и сравнить между собою огнестрельное оружие, которым действовали войска обоих воюющих государств. С одной стороны стрелы и допотопные фитильные ружья, а с другой — изготовленные со всеми усовершенствованиями современной техники превосходные ружья и пушки, разрушительное действие которых с дальнего расстояния было громадно. Разрушить до основания любой китайский город — было для англичан делом, не представляющим никаких особенных затруднений. Обыкновенно в таком случае английский флот, остановясь в виду города, открывал методическое бомбардирование, находясь в то же время вне сферы действия не только ружейного, но и артиллерийского огня китайцев, которых жалкие пушки на их приморских укреплениях и батареях выпускали снаряды, не долетавшие и до половины расстояния между берегом и грозно стоявшим в виду его английским флотом. Действие английской артиллерии было для этих несчастных китайцев чем-то до такой степени ужасным, сверхчеловеческим, что они наконец вообразили, что имеют дело с сверхъестественными существами. — Спрашивается, к чему могла послужить в такой неравной борьбе даже самая отчаянная храбрость китайцев? Наконец, превосходство огнестрельного оружия англичан не давало никакой возможности китайским солдатам сойтись грудь с грудью с английскими войсками, которые, пользуясь превосходством своего огнестрельного действия с дальних расстояний, беспощадно расстреливали китайцев, осыпая их целым градом бомб, гранат, картечи и конгревовых ракет.

При таких обстоятельствах, где одна сторона беспощадно истребляла другую, китайцам, говорит Гюк, ничего не оставалось, как только всемерно искать спасения от такого адского огня, что, впрочем, они и делали с большим уменьем, ловкостью и быстротою. Очевидно, что вся вина в этом отношении должна падать полностью на китайское правительство, которое, посылая тысячи людей сражаться почти без оружия и без надежных средств защиты при обороне, тем самым уже заранее обрекало их на верную и в то же время бесполезную смерть. С того времени и вплоть до последней войны Китая с Японией в 1894—95 годах, т. е. в продолжение 50 лет, китайские войска оставались в том же жалком положении и ни на шаг не подвинулись вперед, что, между прочим, и может служить наглядным доказательством неподвижности и замкнутости китайцев и полного отвращения их ко всем нововведениям. Так, другой католический миссионер, патер Фавье, в лионских «Missions Catholiques» 1894 г. рассказывает следующее о военных приготовлениях китайцев.

«Никому в Европе и в голову притти не может то, что здесь творится: никто там этому не поверит! В Пекине и окрестностях его сосредоточено 100 тыс. солдат, которых оставляют без жалования и без пищи, которые при десятиградусных морозах ходят в летнем платье и снабжены самым фантастическим оружием, начиная со стрел, дубин с железными наконечниками и пик XIII столетия и кончая ружьями нового образца. Последние, несмотря на то, что только поступили из складов, совсем красные от ржавчины и патронов для них не имеется. Прибавьте ко всему этому пистонные ружья, ружья с маркою «Потсдам» 1801 года, фитильное ружье времен Тамерлана и средневековые сабли. Все это печально и возбуждает немало тревог».

Несмотря на заключенный в 1844-м году в Нанкине мирный трактат с англичанами, китайцы по обычным приемам своей политики и не думали исполнять в точности все условия этого трактата. Так, приморский город Кантон в силу этого трактата, как упомянуто выше, должен быть открыт для торговли. Между тем он по-прежнему остался недоступным для европейцев. Возникшие вследствие этого обстоятельства столкновения между англичанами и китайцами до такой степени обострились, что вооруженное столкновение снова делалось неизбежным. 15-го января 1846 года граждане Кантона издали прокламацию, расклеенную на городских стенах, в которой ехидно высказали следующую резкую характеристику англичан:

«Кантон наша родина, здесь живут наши семейства, здесь гробы наших предков. Если мятежные варвары вступят в наш город, мы не признаем более императорских чиновников: мы поднимемся как один человек, схватим варваров и перерубим им головы. Мы хорошо знаем английских варваров; знаем, что они замышляют только ложь и обман. Они неукротимы, как дикие лошади, жадные, как коршуны и шелковичные черви; их преступления труднее исчислить, чем счесть волосы на голове. И это очень естественно! Разве они не родились вне мест образованности и далеко от них, в стране проклятой и ядовитой? Чем далее от Срединного царства, тем грубее варварство. Это видно уже в их волчьей природе, в их скотских лицах. Если они войдут когда-нибудь в наш город, они все разведают. Они скоро будут господствовать над нами»

Взаимный обмен депеш, переговоров и даже пререкания между англичанами и китайцами продолжались несколько лет и не привели ни к какому соглашению. Затем Крымская война, a вслед за нею и мятеж, вспыхнувший в Индии, в свою очередь воспрепятствовали англичанам действовать решительно. Только весной 1857 г. английский флот в китайских водах был значительно усилен, но сухопутные войска, по случаю еще не усмиренного мятежа в Индии, не могли прибыть на театр военных действий. А потому английский адмирал Майкель Сеймур решил: отложив сухопутные операции до прибытия войск из Индии, нанести решительный удар китайской флотилии и учредить строгую блокаду южных водяных путей и г. Кантона. В течение времени с 25-го мая по 1-ое июня 1857 г., три хорошо вооруженные и с большим экипажем флотилии джонок были частию истреблены, а частью взяты в плен англичанами.

Ввиду этих событий и состоявшегося в то же время окончательного усмирения восстания Бенгальской армии, англичане начали деятельно подготовлять в Индии военную экспедицию против Китая. С своей стороны и Франция не захотела далее следовать политике невмешательства. После открывшихся вскоре переговоров о совокупных действиях против китайцев, значительная французская эскадра с дессантными войсками, под начальством адмирала Риго де Женульи в том же 1857 году появилась в китайских водах.

Находившейся в Кантоне гененал-губернатор провинций Гуан-Дун и Гуан-си-Иейх решился защищаться до последней крайности, несмотря на то, что ему угрожала опасность со всех сторон: с моря его блокировала англо-французская эскадра, а с сухого пути надвигались орды тайпингских инсургентов. При этом нельзя не обратить внимания на замечательный факт, доказывающий, до какой степени своеобразен способ ведения войны китайцами сравнительно с принятым в Европе. В то время, когда Кантон содержался в строгой блокаде и ему угрожало жестокое бомбардирование, a затем и штурм, местные начальники других открытых для иностранной торговли портовых городов, расположенных севернее Кантона, — нисколько не стесняли живущих там европейских купцов, а также и нисколько не препятствовали ведению ими торговых сношений с китайцами. Таким образом, на юге Китая англичане и китайцы, с ведома своих правительств, вели открытую войну, а в то же время в северных гаванях Китая представители этих держав оставались в самых дружественных отношениях, а подданные тех же государств вели мирную торговлю. К концу 1857 года, когда восстание Бенгальской армии было окончательно усмирено, англичане могли наконец предпринять и сухопутные операции в открывшейся войне с Китаем. 29 декабря того же года, после суточного бомбардирования, а затем приступа, Кантон находился в руках союзников.

По взятии Кантона уполномоченные Англии и Франции лорд Эльгин и барон Гро решились отправиться в Шанхай, где предполагалось войти в соглашение с представителями России и Северо-Американских Соединенных Штатов, адмиралом Путятиным и Паркером, и затем отправить коллективную ноту пекинскому правительству, что вскоре и было исполнено.

Но китайцы, по обычным уловкам своей дипломатии, всегда готовой затянуть всякое дело на неопределенное время, дали на эту ноту ответ уклончивый, ссылаясь на то, что правительство богдыхана сделало распоряжение об отправлении уполномоченного для переговоров в Кантон. Но союзные уполномоченные на этот раз не поддались хитрости китайцев и по взаимному соглашению решились отправиться на север, к устью р. Пейхо, где в конце апреля 1858-го года должны были находиться и представители России и Соединенных Штатов Америки.

Следование союзных уполномоченных на север, к устью р. Пейхо, протекающей через Пекин, в то время, когда китайский уполномоченный, назначенный для ведения переговоров, направился, как упомянуто выше, на юг, в г. Кантон, представляло собою забавный эпизод в чисто китайском вкусе: уполномоченные обеих сторон собирались вести переговоры, обратившись друг к другу спинами. Должно заметить, что переезд союзных уполномоченных из Шанхая на север, к устью р. Пейхо, был соображен весьма основательно. Только подобный настойчивый образ действий мог побудить правительство богдыхана к большей уступчивости и готовности исполнить требования европейских держав и заключить прочный и выгодный мир. Наконец, появление вблизи Пекина представителей первостепенных европейских держав и Нового Света в сопровождении грозного военного флота и дессантных войск должно было произвести сильное впечатление на пекинское правительство и уяснить ему, что никакие ухищрения китайской дипломатии, по-видимому, не могут отвратить надвигавшуюся грозу.

Но китайцы и на этот раз все-таки сделали попытку применить и в настоящем случае свою традиционную систему выжидательной политики.

По прибытии союзных уполномоченных к устью р. Пейхо к ним явились два китайские комиссара. Хотя требования союзных держав, заявленные еше ранее в Шанхае и переданные генерал-губернатору провинций Чже-Цзянь и Цзянь-Су для отправления в Пекин, были выражены ясно, точно и определенно, но китайские комиссары с наивным недоумением обратились с вопросом: что именно желают европейцы? Возникшие пререкания и обмен депеш кончились тем, что союзники объявили чжилийскому генерал-губернатору, что они немедленно отправятся в Пекин и там будут трактовать с китайским правительством.

Так как вход в р. Пейхо при ее устье был защищен укреплениями, то решено было предварительно овладеть ими, что и было исполнено через два часа после открытия огня. 22 мая 1858 года союзники двинулись к Тянь-Цзину, находящемуся всего в 50 верстах от Пекина. Вскоре по занятии Тянь-Цзина, а именно 4-го июня, прибыли туда китайские комиссары из высших сановников государства, снабженные обширными полномочиями.

6-го июня состоялось первое свидание уполномоченных Англии и Франции с китайскими комиссарами, а вслед за тем приступлено и к переговорам. Первый подписавший трактат с китайцами 17 июня был наш уполномоченный генерал-адъютант Путятин. Вслед за ним был подписан особый трактат с китайцами и представителем Северо-Американских Соединенных Штатов. Несколько дней позднее подписан был трактат английским и французским уполномоченными Брюсом и Бурбулоном.

Ратификация трактатов, подписанных уполномоченными западных держав, должна была состояться в следующем 1858-м году. С этою целью Брюс и Бурбулон прибыли в июне 1859 г. к устью р. Пейхо (Хай-хе), чтобы следовать далее по этой реке в Пекин.

Но устье р. Пейхо, защищенное укреплениями, оказалось недоступным для прохода. Так как ответ на посланный по этому случаю начальником английской эскадры запрос не был доставлен китайцами в назначенный срок, то английский адмирал Гоп, построив эскадру в боевой порядок, подошел на близкое расстояние к фортам с целию уничтожить заграждения устья р. Пейхо. Тогда китайцы открыли с укреплений сильный огонь, которым было потоплено 5 английских канонерских лодок. Попытка овладеть укреплениями с сухого пути также не имела успеха, и союзники должны были отступить с уроном.

Впоследствии оказалось, что китайцы устроили заграждения в устье р. Пейхо, — как они объясняли в своем несколько запоздавшем ответе, — собственно для защиты входа в реку инсургентов (тайпингов). Для союзных же уполномоченных вместо устья р. Пейхо назначена была р. Бейтон, лежащая к северу от укреплений.

По этому указанному пути успел тогда же пройти американский уполномоченный.

По поводу происшедших в 1858 году неприязненных действий в устье р. Пейхо богдыхан изъявил готовность дать полное удовлетворение и просил посланников западных держав прибыть в Пекин. Но англичане, а за ними и французы решились и на этот раз проложить себе путь к Пекину силою оружия. С этою целию в июле 1860-го года в Печилийском заливе было сосредоточено более 200 судов и канонерских лодок англо-французской эскадры. После рекогносцировки, произведенной французским отрядом, оказалось, что форты на р. Бейтон совершенно пусты. Но адмиралы Гоп и Шормер, все-таки подозревая и в этом случае хитрость и предательство китайцев, открыли по совершенно пустым фортам огонь, сбивший только простыни, которыми были завешаны амбразуры.

Вслед за тем с судов были высажены войска, которые набросились на многолюдное и совершенно мирное местечко Бейтон, где и предавались грабежам и всякого рода насилиям в течение своего одиннадцатидневного там пребывания. В особенности подверглись всевозможным насилиям и мучениям женщины. 31-го июля, по высадке всех войск, союзники двинулись к р. Пейхо. Расположенный на пути укрепленный лагерь оказался оставленным китайцами, но иаходившийся вблизи его 5-тысячный отряд монгольской конницы, завидя приближение союзной армии, понесся на нее, проскакал через английскую пехоту, едва успевшую свернуться в каре, прорвал английскую кавалерию и наскочил на английскую батарею.

Не имея никакого другого оружия, кроме тупых железных мечей и луков со стрелами, и встреченная огнем английской пехоты и артиллерии, монгольская конница должна была рассеяться, не нанеся особенного вреда союзным войскам, хотя англичане и французы утверждали, что в рядах монголов были русские офицеры. 9-го августа 1860 года были взяты форты на устье р. Пейхо. Затем, разграбив, по своему обыкновению, сел. Дагу (Таку), союзники снова заняли Тянь-Цзинь, куда вскоре прибыл и наш посланник генерал Николай Павлович Игнатьев.

Переговоры, начатые в Тянь-Цзине с явившимися туда уполномоченными, по-видимому, не обещали привести к желаемым результатам, и союзники, не прекращая этих переговоров, решились во всяком случае двинуться к Пекину.

На этом пути произошли два сражения с китайцами: одно при городе Чжан-Цзя-Ван, который был разграблен английскими войсками, производившими в нем самые страшные опустошения и самые злодейские бесчинства, а другое у моста Па-ли-Цзяо в 4-х верстах от Тун-Чжоу. Союзники овладели мостом, причем китайцы были обращены в бегство с потерею более 40 орудий.

После сражения при Па-ли-Цзяо богдыхан бежал из Пекина с верховным советом в Монголию. По приближении союзников к Пекину китайские войска, собранные в его окрестностях, скрылись, и 24 сентября 1860 года французы и английская иррегулярная кавалерия беспрепятственно заняли загородный дворец богдыхана — Хай-дянь.

По словам полковника Д. И. Романова, состоявшего при генерал-губернаторе Восточной Сибири графе Муравьеве-Амурском и имевшим полную возможность собрать самые достоверные сведения о тогдашних событиях в Пекине по занятии его союзниками, — французы кинулись на грабеж дворца, и после 4-часового опустошения послали сказать англичанам, что они нашли огромные богатства и как братья приглашают их поделиться с ними. Тогда англичане бросились доканчивать все, что не успели истребить и захватить французы. Здесь захвачен был дипломатический архив и расхищены несметные сокровища, заключавшиеся в золотых истуканах, блюдах, вазах и других изделиях, осыпанных драгоценными камнями, в жемчужных уборах, ожерельях, драгоценных камнях, роскошного убранства комнат, мебели, утвари, посуды, гардеробов богдыхана и его двора, — складов сукон, шелковых материй и проч., которыми были загружены целые сараи и магазины.

Одних столовых часов насчитывали около 120-ти, многие из которых были украшены камнями и жемчугом, который солдаты выковыривали штыками. Начальства не только что не удерживали войска от грабежа, но, напротив, весьма усердно помогали им в этом. После все с завистью указывали на одного французского офицера, который успел захватить разных вещей на 600 тысяч франков. Говорили, что и сын генерала Монтобана, имея возможность как сын главнокомандующего приказать солдатам грабить для него, — успел нагрузить несколько повозок ценностью на 300 тысяч франков. Один французский солдат объявил после грабежа, что он служить не желает и готов поставить за себя хотя бы и 40 человек, потому что у него в кармане 120 тысяч франков.

Весьма многие успели захватить на 15—20 тысяч франков. Многие офицеры жаловались, что они не имели случая участвовать в грабеже, потому что находились со своими отрядами на службе. Два английских полка, не участвовавшие в грабеже, взбунтовались. Лорд Эльгин приказал оставить каждому у себя по одной вещи для воспоминания (pour souveuir), а остальные снести в главную квартиру, продать там с аукциона и вырученную сумму разделить между всеми поровну. Разумеется, что представлены были только те вещи, которых не было средств тащить с собою. Но и их набралось так много, что по продаже и офицерам, и солдатам достались довольно значительные суммы. Носился слух, что будто бы в числе награбленных вещей был драгоценный кинжал в золотой оправе с весьма крупными бриллиантами, привезенный русским послом Измайловым в подарок богдыхану, и что будто бы этот кинжал назначен в подарок императору Наполеону. Ценность всех сокровищ, расхищенных, поломанных и истребленных во дворце Хай-дянь, определялась в 60 миллионов франков.

Между тем по прибытии осадных орудий союзники начали готовиться к бомбардированию Пекина. Предполагалось также пробить брешь в городской стене, под которую были подведены мины. С своей стороны китайцы поставили свою гвардию — албазинцев — для защиты городских северо-восточных ворот, а на остальной стене — находилось до 25-ти тысяч совершенно безоружных китайцев. Стоявшим в первых рядах розданы были белые платки и приказано ими махать при приближении варваров к стене, так как белый цвет, как парламентерский, может помочь в этом случае. Но если варвары, несмотря на это, полезут на стену, то было приказано сыпать на них из мешков известь и лить горячую воду из заранее поставленных чанов.

Однако же китайцы не выждали нападения союзных войск и 1 октября решились, наконец, открыть Ань-динь-Минские ворота, которыя тотчас же были заняты англо-французскими войсками. После этого союзники, прежде каких-либо дальнейших действий, настоятельно потребовали от китайцев выдачи пленных европейцев из числа 37, захваченных в разное время, что и было исполнено. Возвращенные пленные были страшно изнурены перенесенными ими страданиями. По словам Д. И. Романова, китайцы связывали пленным руки вместе с ногами, продевали между них палки, концы которых клали себе на плечи, и в подобном висячем положении несли их 28 часов, следуя окольными дорогами, потому что прямое расстояние Тун-Чжоу (где было более захвачено пленных) до Пекина не превышает 5 часов ходьбы. В Пекине и в загородном дворце Хай-дянь пленных европейцев, крепко скованных по рукам и ногам, томили голодом, днем выставляли на палящий зной, лицом к солнцу, а на ночь отводили в грязные и смрадные чуланы, переполненные гадами и насекомыми, и там подвешивали к потолку за скованные назад руки. У многих на руках и ногах от оков сделались гнойные раны, наполненные червями. Некоторые от таких истязаний лишились употребления рук и ног.

Некоторых, в том числе и английского переводчика Паркса, шесть раз взводили на эшафот и клали голову на плаху; Паркс спасся тем, что, хорошо говоря по-китайски, объявил, что он русский и что наши войска придут в Пекин и жестоко отомстят за его смерть. Наконец, остальных пленных китайцы выдали мертвыми в гробах. По вскрытии трупов европейскими врачами оказалось, что большая часть умерли от физических изнурений и лишений. У некоторых трупов внутренности были выедены крысами и даже свиньями; у некоторых кисти рук были отъедены крысами.

Несмотря на взятие укреплений при устье р. Хай-хе, овладение городами Тянь-Цзином и Тун-Чжоу и, наконец, прибытие уполномоченных западных держав к Пекину, положение союзных войск нельзя было признать вполне обеспеченным. Окрестности Пекина были совершенно разорены и опустошены, а жители бежали. Французы не имели заготовленных запасов и добывали продовольствие фуражировкой и грабежом. У англичан привезенные запасы истощились. Войска находились посреди громадного населения, проникнутого чувством злобы и глубокой ненависти к европейцам. К тому же в самом Пекине по случаю бегства богдыхана не было никакого правительства.

Между тем наш посланник генерал Н. П. Игнатьев после свидания, которое он имел с союзными уполномоченными бароном Гро и лордом Эльгином, решился 4 октября въехать в Пекин, где и остановился в нашем подворье. Вскоре к нему явились старшие китайские чиновники и обратились за советом, что им делать в таком крайне неприятном положении, в котором они находились.

Вслед за тем наш посланник получил письмо от младшего брата богдыхана Гун-Цин-вана, оставшегося правителем государства, с благодарностью за участие и посредничество нашего посланника в деле предстоявших сношений с представителями западных европейских держав. 7 октября наш посланник вновь виделся с бароном Гро и лордом Эльгином и узнал, в чем именно заключаются их требования от китайцев. Оказалось, что они требовали уплаты контрибуции по 8 милл. лан (по 15 милл. рублей) для Англии и для Франции, всего 30 милл., и, сверх того, 1 милл. вознаграждения лицам, пострадавшим в плену у китайцев и семействам умерших. Возвратившись в тот же день в Пекин, генерал Игнатьев созвал к себе важнейших чиновников и успел убедить их дать представителям западных держав скорый и удовлетворительный ответ. Китайцы поспешили исполнить это требование и составленный ими ответ принесли в наше подворье на предварительный просмотр нашего посланника.

Точно так же и впоследствии, когда уже начались переговоры с посланниками западных держав, китайские чиновники ничего не предпринимали, не спрося предварительно мнения и указаний нашего посланника генерала Н. П. Игнатьева. 12 октября союзные уполномоченные въехали в Пекин.

В этот и в следующий день были подписаны в палате церемоний (Ли-бу) лордом Эльгином, бароном Гро и Гун-Цин-ваном дополнительный конвенции, a затем последовал и размен ратификаций Тянь-Цзинского трактата 1858 года. По этому трактату англичане получили 15 милл. военной контрибуции, участок земли на материке против Гон-Конга и открытие Тянь-Цзина и других городов для торговли. Расходы, сделанные Англией для экспедиции в Китай, были так значительны, что полученная от китайцев контрибуция не могла покрыть их полностью. Одни перевозочные средства обходились Англии до 1 милл. фунтов стерлингов ежемесячно.

С 19 октября началось выступление из Пекина французских, а спустя некоторое время и английских войск. Но еще до этого выступления, около 12 октября, богдыханский дворец Хай-дянь был совершенно уничтожен английскими войсками: строения сожжены и взорваны, сады и парки вырублены. От великолепных зданий не осталось камня на камне, а на месте тенистых садов и парков образовалась голая равнина.

По удалении союзных войск из Пекина сам Гун-Цин-ван, брат богдыхана, 29 октября прибыл в наше южное подворье к нашему посланнику. Генерал Игнатьев, поздравив Гун-Цин-вана с благополучным окончанием многотрудного дела с двумя западными державами, и при этом случае напомнил об обещании решить неоконченные дела между Россией и Китаем. Должно сказать, что переговоры по этим делам были открыты в нашем подворье еще во второй половине октября. Для ведения этих переговоров Гун-Цин-ван назначил президента Жуй, советников палат Линь, Бао и Чэнь. На происходивших в нашем подворье конференциях китайские сановники выказали много упорства по некоторым статьям, и в особенности относительно разграничения на востоке и о сухопутной торговле. Наконец 22 октября, после продолжительных прений, пришли к окончательному соглашению по всем пунктам.

31 октября прибыли в наше подворье три китайских чиновника, неся над головами желтый ящик, в котором была вложена копия с указа богдыхана, утверждающего проект договора, составленного по взаимному соглашению между русским и китайским уполномоченными. Копия с указа была вручена нашему посланнику при бумаге Гун-Цин-вана. 2 ноября 1860 г., в четвертом часу пополудни, прибыл в наше южное подворье Гун-Цин-ван в парадном костюме, вышитом золотыми драконами, символом императорской фамилии, с блестящей свитою, в числе которой находились и сановники, участвовавшие в переговорах. — В четыре часа договор был подписан обеими сторонами, а равно и протокол размена этого договора, что было необходимо для того, чтобы китайцы не могли отступить от указа богдыхана и сказать, что князь Гун подписал договор по ошибке и по принуждению. Новый договор был утвержден и скреплен печатями тем же порядком и в той же степени, как и договоры, заключенные с Англией и Францией. При отъезде нашего посланника в пределы России Гун-Цин-ван выказал ему такую же предупредительность, какою он пользовался во все время пребывания своего в Пекине. До г. Калгана его несли на плечах в носилках по особому церемониалу. Для дальнейшего проезда по Монголии было собрано до 6 тыс. лошадей и 4.500 конных провожатых.

Весь переезд от Калгана до Урги (3.500 верст) был совершен в восемь дней. По распоряжению Гун-Цин-вана Пекинский договор был тогда же отправлен в г. Ургу с приказанием немедленно перевести его на монгольский язык к приезду нашего посланника. При этом было упомянуто о важных заслугах, оказанных генералом Игнатьевым маньчжурскому правительству. Китайцы, по-видимому, сознавали, что благодаря уму, энергии и блестящим прирожденным дипломатическим способностям нашего посланника были устранены важные осложнения, могущие грозить Пекину страшным кровопролитием. Все это было оценено по достоинству также и уполномоченными Англии и Франции и другими иностранцами. Так, французские архиепископы Ануйль и Мули благословляли его старание отвратить кровопролитие в Пекине, ламы молились за него как за охранителя неприкосновенности их храмов; даже ургинский кутухта прислал генералу Игнатьеву благодарственную грамоту.

Пекинский договор, заключенный генералом Н. П. Игнатьевым, по важности достигнутых результатов и блестящему образу действий нашего посланника, в самое короткое время успевшему поставить на высокую степень могущества значение России в Китае, представляет собою, можно сказать, небывалый пример в истории наших дипломатических сношений с правительством богдыхана. По этому договору впервые была установлена прочная государственная граница на западных пределах Китая, до тех пор в течение столетия остававшаяся не определенною никакими предшествовавшими трактатами с пекинским правительством. Понятно, что неопределенность границ на таком огромном протяжении, от Шабина-Дабага на юго-западной оконечности Восточной Сибири до бывших кокандских владений, неоднократно порождали волнения и беспокойства на границе, а также грабежи и насилия в среде приграничных кочевых инородцев. Все это подавало повод к неприязненным сношениям как между пограничными властями обоих государств, так и между их центральными правительственными учреждениями. С постановкою же на этих окраинах России и Китая государственной границы, упомянутые неустройства прекратились сами собой, и сверх того, в силу государственного акта переходили на вечные времена во владение России все земли на юго-восток Семиреченского и Заилийского края, занимаемые киргизами Большой и Дикокаменной орды, власть над которыми неоднократно оспаривали у нас китайцы, а также богатый Курчумский край с озером Зайсаном и нижним течением р. Черного Иртыша.

Не менее важное значение имеет Пекинский договор и в отношении к установлению нашей восточной границы. Граница эта, как известно, была определена Айгунским трактатом 16-го мая 1858 года только по течению р. Амура до слияния его с р. Уссури. Далее же, от р. Уссури до моря, граница не была определена точным образом как по этому трактату, так и по заключенному в Тянь-Цзине 1-го июля 1858 года. По Пекинскому договору оба эти трактата, торжественно подтвержденные китайским правительством, были дополнены и распространены, причем была ясно и подробно обозначена и конечная часть восточной границы от устья р. Уссури до озера Ханка и далее до моря. Вследствие чего Амурский и Уссурийский край вместе с побережьем Восточного океана до самой Кореи на вечные времена отошли к владениям России.

(Продолжение следует)