От одержимости бесом-убийцей и от смерти спасает Покаяние ( 1 )

antisovetchina7 — 22.08.2021 Более года назад, 01.08.2020, в моём журнале была размещена публикация: «Два примера смертельного колдовства» ( https://antisovetchina7.livejournal.com/11239.html ).
Первый пример представлен в виде небольшого рассказа, второй – в виде 2 ссылок на один и тот же документальный фильм (продолжительностью 52 минуты), но в различном оформлении (названия: «Александр - Посмертный опыт (свидетельство о загробной жизни)» и «Клиническая смерть! Вот что будет после СМЕРТИ»).

В указанном фильме содержатся редчайшие и ценнейшие свидетельства человека, пострадавшего от беса-убийцы, и победившего колдовские чары через Покаяние.

Недавно выяснилось, что одна из ссылок на фильм уже не работает; от этого варианта у меня осталась лишь картинка, которую я здесь и привожу.
Пришлось в спешном порядке расшифровывать (в смысле – переводить в текстовый формат) оставшийся вариант фильма...



Свидетельство раба Божия Александра о том, как он подвергся колдовскому воздействию, какие мучения испытал от беса-убийцы; о его личном опыте и осмыслении адских мучений; о его победе над колдовством через Покаяние.
(Полный текст фильма «Александр - Посмертный опыт (свидетельство о загробной жизни)») :

« Друзья, в том, что я сейчас вам расскажу, нет ни капли обмана.
Если я хоть словом вас обману, пусть Господь Бог сделает меня самым несчастным человеком в мире, пусть я всю жизнь буду страдать и отправлюсь прямиком в ад, если я хоть словом вас обману в своей истории.
Пожалуйста, прислушайтесь, прислушайтесь к тому, что я вам говорю, потому что это очень важно; важнее этого – в жизни верующего и в жизни простого человека – нет.
Поверьте, к вам придёт вера рано или поздно, но самое позднее, что может с вами случиться, – это: что вера может к вам прийти после жизни. Но там уже будет поздно, поверьте мне, поздно.
Конечно, рассуждения о смерти – мало приятны, но для укрепления веры и для веры вообще – важнее этой темы нет.

В общем, начну с того, что мы с моей женой Мариной (тогда ещё она ещё не была мне жена) поехали отдыхать на Азовское море. Было много приятного, хорошего, конечно.
Но однажды мы пошли с ней прогуляться по городу и попали на городской рынок. Там женщина предлагала людям рисунки на теле хной. Мы к ней подошли с Мариной и попросили её нам изобразить какой-нибудь рисунок Марине на лопатке.
Она нарисовала ящерицу, но испортила лапку – некрасиво нарисовала. Я её попросил исправить её, причем попросил, ну, достаточно очень в корректной форме, как бы, но она сказала, что: "Я исправлять её не буду, рукой художника движет Бог", и что то, что она нарисовала — это как бы уже законченный рисунок, и, если я хочу что-либо иное или исправление, то, пожалуйста, плати вторую сумму.
Мне как бы было это очень неприятно, и я ей сказал, что: "Мы пойдём прогуляемся, Вы пока подумайте, посидите, правы Вы или нет, мы вернёмся и продолжим разговор, а пока я Вам платить не буду".
И мы стали отходить; она стала кричать мне в спину, что смерть меня не избегнет, что я в любом случае умру, что от неё ещё никто никогда не уходил, что я зря так с ней поступаю. Я объяснил: "Я Вас ещё как бы не граблю, я у Вас деньги не забираю, и как бы я просто Вам даю время подумать, потому что Вы неправы, Вы исправьте — я вам заплачу". Как бы работа должна быть, соответственно, работой, а не каким-то там... неправильностью.
Мы с Мариной; мы пошли и как бы, пока гуляли, я подумал, что, в принципе, какая разница? У неё есть дети, есть семья и в любом случае, наверное, денег зарабатывает немного, и я ей заплачу, но как бы объясню ей, что всё-таки она не права.
Когда мы возвращались, я подошёл к ней и сказал: "Давайте, я Вам всё-таки: возьмите денежку". Она говорит: "Извини, но уже поздно, ты умрёшь, просто уже реально поздно." И она сказала это немножко с каким-то даже с сожалением, что, ты извини, парень, я вижу сейчас, что ты как бы нормальный, но то состояние, которое её накрыло, когда я ей не заплатил, оно решило мою участь и мою, в принципе, жизнь.
Я взял её руку немножко даже силой, вложил ей в руку деньги и сказал: "Ну, если Вы не хотите брать, то дети Ваши или внуки – они в любом случае этими деньгами; этим деньгам – будут не против". Дальше мы с Мариной пошли в гостиницу; а она мне кричала вслед, что: "Через два дня ты умрёшь, жить тебе два дня".
Как бы я раньше особо в это всё не верил; не по причине того, что не верил, что этого нет, а по причине того, что верил, что моя сила, моя духовная сила, моя укреплённость в вере (потому что я тогда изучал массу религий: и Коран, и Бхагавад-гиту, и Библию; и заучивал всё это, и знал, что я крепок в вере), и что проклятие касается только тех людей, которые верят в эти проклятия. Но, как оказалось, проклятия касаются не только тех, кто в них верит, а всех, кто проклят и живёт без защиты, без защиты Господней.
Если вы живёте по вере, но у вас нет для защиты Божьей, – как бы это объяснить... Если вы не знаете Имя Бога, если вы не знаете Иисуса Христа, если вы ведёте достаточно неправедный образ жизни, зная, как многие из верующих, что: "Я покаюсь, и мне простится", – знайте: однажды настанет момент, когда покаяться будет поздно, и все те грехи нераскаянные, которые в вас лежат, – они сыграют, как цепная реакция, во время проклятия, во время этого огромного духовного взрыва и пропасти, которая может коснуться каждого в самый, казалось бы, благополучный и счастливый день.

Прошло 2 дня. Это был самый ужасный день моей жизни и, наверное, одновременно самый счастливый, потому что после этого дня моя жизнь абсолютно изменилась, я стал по-другому смотреть на мир, и мне крайне больно теперь смотреть на этот мир.

Прошло два дня, мы с Мариной проснулись утром, то есть, точнее, проснулся я, но я стал вставать и чувствую, что я встаю, а тело моё лежит.
Перед глазами образовалась какая-то тонкая-тонкая жёлтая линия горчичного цвета; это, наверно, самый ужасный цвет, который может только быть у человека, горчичный цвет: цвет жёлтого, перемешанного с чёрным, – ужасная тонкая линия, больше которой ничего не видать. Меня обуял сумасшедший страх, появилось такое состояние, как будто я помнил эту линию, я помнил этот цвет, я помнил этот ужас, который уже касался меня когда-то, касался он меня, как я знал, при рождении, в том состоянии, когда в меня была вселена душа, в том состоянии, когда я обретал жизнь. Это было страшно – оттого, что я не использовал свою жизнь так, как я должен был использовать.

Я встаю и наблюдаю за своим телом со стороны. Моё тело трясёт, и Марина кричит: "Саша, Саша, Саша, что с тобой?"
И я не могу ничего сделать, во мне только сидит страх, ужаснейший страх, который не описать словами, и огромное отчаяние; даже больший страх не за то, что происходит вокруг, а отчаяние оттого, что я не сделал в своей жизни, что я просто умер, что просто глупо оставил жизнь, своё тело. Мне показалось, может быть, что сосуд, может, в голове лопнул, может, сердце остановилось, но я понимал, что это уже не столько важно, сколько важнее то, что я оставил жизнь, и больше я не вернусь.
Дальше произошло состояние, что я пытался зацепиться за жизнь и пытался напрячься, но каждый раз, когда я напрягался, моё тело тряслось ещё больше; я понял, что мне нужно попробовать выжить, я пытался лечь рядом с телом, я пытался как-то вот силой зацепиться.
И тут получилось так, что я встал; встал не в духовном теле, а встал в физическом. Но я понимал, что мои силы теряются, и происходило так, что я, как только расслаблялся, мое физическое тело падало на пол, а духовное – душа моя – стояло на месте. И я понимал, что я не могу зацепиться за жизнь, я не могу спасти своё тело; я понимал, что я умираю.

Страшнее умирания нет ничего, любого умирания. Нет страшнее этого ничего, это так страшно, когда ты умираешь без веры. Наверное, для верующего сейчас для меня нет в этом страха, но тогда я испытывал огромное отчаяние оттого, что я не совершил то, для чего я родился; каждый из нас для чего-то рождён.

И вот я цепляюсь за жизнь, в очередной раз я цепляюсь за тело, встаю. Марина держит меня: "Саша, Сашенька, что с тобой?" Я смотрю на неё, и я не могу ничего сделать, я понимаю: мне нужно напрячься; я начинаю хвататься за мебель, за что-то, чтобы удержаться за жизнь, но мои каждые хватки, которые я хвачу, они как будто бы... Я хватаюсь за стол, удержаться за стол, а так держусь, что, как будто бы выплески огромной энергии происходят, и – потеря: и у меня переворачивается стол; я переворачиваю стол, падаю опять. Всё, что на столе стояло, продукты, всё было перевёрнуто, я опять упал.
Марина – она не понимала, что происходит: то меня трясёт – я лежу, то ещё что-то. Конечно, бедная девочка, но она как бы через это, она тоже поняла Господа, для неё это было, конечно, страшно.
В дальнейшем я в очередной раз встал, но я понимаю: мне надо как-то держаться. И я подошёл к кровати, которая стояла возле окна, и попытался на неё облокотиться, немножко по ней старался бить, для того, чтобы, ну, как-то сила; чтобы тело, тело цеплялось за душу; вот она цепляется только посредством силы и огромного желания выжить.
И я подошёл к окну, – и получилось так, что я понимаю, что я опять падаю; падаю, то есть мое тело падает, а душа не может удержаться за тело, и очередной удар я нанёс в стекло. Я нанёс удар в стекло, и тело в этот момент упало. Причём упало, распоров полностью мне все вены на руке. Я повис в стекле в окне. Как бы, может, видно: вот – все шрамы, все вены мне были разрезаны и оголились полностью.
В общем, вены все были разрезаны, и кровь сочилась огромными струями.
И в тот момент – как будто бы всё прошло. И резко я обрёл силу, я встал, но я не мог делать никаких осознанных движений. Я стоял на месте и понимал, что у меня по руке стекает кровь, и я просто умираю. Причём я понимал, что жить мне очень-очень мало. И вокруг меня сразу же появилось такое состояние, как будто вокруг меня – ангелы, вокруг меня – ангелы; и моя жена, которая сейчас жена Марина, – она тоже мне показалась ангелом. Всё вокруг мне показалось таким добрым и светлым, а я – настолько ничтожным и бедным, причём абсолютно мне было плохо и тяжело оттого, что – всё: моя жизнь закончена, я так глупо её провёл, я так – я иду просто в какую-то бездну.
И по руке стекает кровь, я потихонечку осознаю, что теряю сознание. И смотрю на Марину, я и хочу что-то сказать, но уже состояние между небом и землёй; то, что я вроде ей хочу сказать, а понимаю: это уже бессмысленно, и, как бы, смерть уже вот, и я настолько ничтожен, что даже заговорить с ней, как с ангелом... И всё вокруг настолько свято, что я настолько ничтожен, что даже не могу произнести никакого слова. Единственное, что я ей сказал, глядя в глаза, я сказал – смог сказать, произнести – потому что всё равно я был одержим чем-то, что-то меня сильно держало; я смог сказать: "Прости... Прости..."

Это – ужасные слова, это – ужасное состояние, которое, друзья мои, которое пережить придётся очень многим, и которые, как я, уже никогда не вернутся обратно.
Бог... любит вас... [Александр плачет.]
Поверьте... Поверьте: страшнее... страшнее смерти... без Бога – нет ничего.
Бог очень любит вас... [Плачет.] Простите...

В общем, дальше.
От боя стекла сбежалось много народа, и люди хотели мне помочь. Но то, что во мне сидело, оно испугалось того, что люди могут меня спасти, и он стал вести меня в сторону моря. Я знал точно, что он ведёт меня топить; и я не мог ничего произнести. Мне хотелось сказать людям: "Люди, остановите меня, он убивает меня!" – Такая беззащитность!
Я вас уверяю: убийцы, самоубийцы – они не все самоубийцы. Как бы церковь, конечно, многих не отпевает; ко многим относится, как самоубийцам. Но в тот день я понял, что не все те люди, которые прыгают из окон; не все те, которые топятся в ванных или ещё что-то делают, заканчивают свою жизнь преждевременно, – не все они это делали осознанно. Даже я сказал бы: наверное, большинство желает жить; – потому, что это шаг – чисто дьявольский. Я не планировал убивать себя, у меня была прекрасная жизнь, замечательные возможности, я любил людей и люблю, но в тот день я умирал, я умер.
Когда я шёл к морю – я пытался уже чуть ли не бежать туда; – не я, а то, что во мне; – вдруг подошли люди, схватили меня и понесли перетягивать мне руку; на лавочку положили, взяли бельевую верёвку, перевязали мне руку. Но, видать, я потерял очень много крови: в этом состоянии я потерял сознание.

Поверьте, я ещё раз повторю: то, что я говорю, – я не обманываю. Если я хоть словом вас обману, пусть Бог меня накажет, как хочет; пусть меня разорвёт на куски, пусть я умру, пусть хоть что со мной случится, если я вас хоть словом обманываю. Всё, что я говорю — правда.

Люди, это настолько ужасно, вы не представляете себе, насколько страшна жизнь. Ну как можно так вот жить, просто думать о том, что вы просто умрёте?
Вы не просто рождены, вы не просто рождены, – не просто вы умрёте; не может быть в одном факте смерти просто, когда всё вокруг не просто; не может быть, поверьте.
Это очень страшно, очень страшно это; страшнее этого нет, страшнее этого просто нет.
Вы обезопасите себя; вы делаете в жизни всё, вы стараетесь сохранить себя, но самое важное вы не сохраняете. Вы не сохраняете то, что может касаться вас в Вечности.
Когда вы умрёте – ваша жизнь будет вообще без воспоминаний, вы её забудете сразу. Потому что весь тот страх, ужас, который будет там сконцентрирован на вас, – он будет настолько переполнять все ваши воспоминания, желание, внимание, – что вы о другом, ни о чём другом, думать не будете, кроме того, как глупо вы прожили, и как бы вы могли изменить свое настоящее существование.

В общем, я потерял всю жизнь, я умер, я потерял сознание, отключился на этой лавочке и увидел тот злополучный... Не увидел, а полетел по тому чёрному коридору, про который все говорят.
Он существует! Эта темная пропасть, которая ведёт в ад, которая идёт в ад.
Это – огромная тёмная пропасть, в которой нет краёв; это даже не туннель – он как бы кажется туннелем – но это огромная тёмная пропасть без цвета, без ничего; эта тьма, которая просто... это – дорога в ад. Это пропасть в ад, в которую вы летите. Летите с огромным чувством отчаяния, как будто... Как будто снова – пожизненное заключение, как будто вы уже там были, но, согрешив, вас опять садят. Но уже навряд ли вас коснётся условно-досрочное освобождение. Тот ужас, который там переполняет вас, он не сравним ни с чем.

Ну, давайте я расскажу вам дальше немножко. (Прости, Господи!)

Когда вы летите по этому коридору, вы обязательно заметите – не дай Бог, не дай Бог вам это заметить, не дай Бог вам пролететь мимо, но... Господи!
Люди, одумайтесь, прошу вас.
Друзья мои, одумайтесь, думайте чаще о смерти.
Думать о смерти – не значит навлекать на себя смерть, не значит. Думайте о ней чаще: знайте, что в любом случае смерть вас коснётся. Она не коснётся вас раньше, она не коснётся вас позже. Она коснётся вас именно тогда, когда это будет пора.
Не бойтесь думать о смерти, думайте о ней чаще, молитесь. Чем больше вы о ней думаете, тем больше вы будете духовнее, тем больше Бог вас будет... давать вам ту мысль, которая важна.

И вот, когда я летел по этому тёмному коридору, с левой стороны я увидел маленький туннель; маленький-маленький туннельчик, как будто маленькая соточка, сота, маленькая сота в огромном улье, в тёмном огромном улье, которая светилась светом. Это был маленький туннель, в котором, вот как описывают все люди, там истинно есть Свет, тот самый духовный светлый Свет. Когда ты пролетаешь мимо этого туннеля, ощущается огромное блаженство и чистота.

Здесь мир лукавого, здесь мир – не Божий мир, мир дьявола, в котором мы живём.
Здесь Господь, как я понимаю, не в силах помочь неверующим; в силах помочь только верующим. Ибо "по вере вашей будет вам". Если верите в Бога, если прячетесь за Него, за Его Имя, если молитесь Ему, то Господь вас, конечно же, спасёт.

Дальше, в общем, дальше я летел по этому тёмному коридору и попал в иную жизнь. Это – самое страшное, что может коснуться человека. Это – настолько ужасная жизнь, друзья мои. Это – ужаснейшая жизнь, если можно её так назвать. Это жизнь без сна, без смерти; боль, мучение в одиночестве, в отчаянии, в слезах.
В общем, встретила меня обстановка там следующим образом. Я оказался посреди большой комнаты, и вокруг меня стояло очень много людей. Все эти люди говорили только одно: "Ты зачем это сделал? Ты зачем это сделал? Ты зачем это сделал?" И они меня трясли, они меня пытались порвать на разные стороны, на разные мелкие кусочки, они отрывали от меня одежду, они пытались разорвать на мне плоть. И я произнёс: "Господи, прости! Господи, прости!"
И, только я открыл глаза после этой фразы, – картина сменилась, и вроде всё спокойно.
Но опять стали подходить какие-то люди. Я смотрю на себя, я уже вроде старше, у меня уже другой возраст. И люди ещё злее и они: "Зачем ты это сделал? Зачем ты это сделал?" И они начинают также рвать меня на куски, они начинают меня резать. Я произношу: "Господи, прости!" — и картина опять меняется.
Картина меняется, но отчаяние увеличивается; отчаяние, боль оттого, что это всё бесконечно, это будет длиться всегда, это не прекратится. И какие-то люди в каких-то одеждах подходят ко мне, и начинают опять: "Ты зачем это сделал? Ты зачем это сделал?" Они плачут, им плохо, и они на тебе... Они винят тебя за все ужасы их жизни; им кажется, что ты виновен во всех их страданиях, и они трясут тебя и пытаются тебя порвать. И я произношу: "Господи, прости! Господи, прости! Господи прости!"
И только там я начал понимать, как важна эта фраза; почему в церкви говорят постоянно: "Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи помилуй..." – тысячи раз повторяют эту фразу каждый день, потому что это самая важная фраза. Это самая важная фраза в аду, потому что только вот этой фразой, только этой фразой, ты так сможешь хоть немножко облегчить своё страдание: "Господи, прости, Господи, прости".
Картины меняются, и, когда произносишь: "Господи, прости", – вроде немножечко становится легче.
Но, чем больше произносишь: "Господи, прости", – тем сложнее становится произносить эту фразу.
И в итоге, когда я абсолютно ослаб; я уже не могу произносить: "Господи, прости", – я оказался в другой комнате, там я увидел маму, там я увидел близких. Мама у меня ещё жива. Но там почему-то... Там все, и мёртвые, и живые, там встречаются души, наверно, всех.
Но все те, кто там, они пытаются уничтожить тебя. Нет, это не души там встречаются – это бесы, обличение бесов. И они обретают разные формы: и людские, и не людские. Но самое важное, что ты уже там их, спустя совершенно маленькое время, уже их не боишься; и боль, которую они стараются тебе причинить, тебе уже не страшна. Боль в сердце – отчаяния и одиночества – оттого, что: как тебе здесь больно и страшно, как ты одинок и как глуп, и как ты хотел бы рассказать своим близким, которые сейчас на земле, о том, что они могут пережить, о том, куда они идут. Вот это состояние в сердце – мучительная боль, – именно она не даёт возможности успокоиться. И с каждой секундой ты держишься за голову, и с каждой долей секунды понимаешь, насколько страшно это всё, насколько это ужасно, и что это будет длиться ещё вечность, – и с каждой секундой все страшней и страшней. Ох, это страх, это неимоверный страх. Это... Это не описать.

Не зря доктора говорят всяких наук и профессора, что наш мозг работает на 3-5%. Мозг реально работает на 3-5%, но там он работает на 100%. И все эти 100% работы мозга – они сконцентрированы на ошибках, которые совершил человек и на том ужасе, который он там переживает. Это настолько страшно.
И каждую долю секунды страх растёт, и его никак не остановить. И становится настолько страшно, настолько невыносимо и ужасно, что боль вот так тебя вот просто, не знаю, не объяснить... Это не объяснить никогда словами! И не дай Бог это пережить кому-то. Это...

Друзья, лучше не рисковать; это – самый ужасный риск, на который мы идём: “Авось, авось там будет нормально”. – Не будет, не будет же там нормально никому никогда, если человек живёт неправильной жизнью.
Мы сюда пришли неспроста, мы потеряли свой духовный уровень и духовный мир. Мы живём ужасной жизнью, ужаснейшей. Тем более – сейчас, когда такие дела творятся в мире: антихристианские движения, они уничтожают вообще уже полностью этот мир.

И вот настала такая картина, когда я уже не выносил боли, но я решил, что я буду терпеть, и я умру, я хочу умереть. Но умереть там так сложно! Тебя никто не пытается убить сразу; тебя начинают рвать на куски. Эта боль невыносимая, но та боль в сердце – она перекрывает эту боль, и становится немногим та боль легче, физическая. В итоге физическая боль вообще теряет своё какое-то... свою болезненность.
Я помню то состояние, когда я лежу на полу, меня разрывают на куски, режут, колют, я не знаю, что делают; но мне больно, очень, конечно же, больно, мне страшно это. И я помню: я лежу, они меня рвут; я помню: у меня льются слёзы, такие горькие, горькие слёзы. Слёзы оттого, что мои близкие летят туда же; мои близкие своей жизнью идут туда же. Даже не оттого, что я настолько грешен и ошибся. Оттого, что я не смогу никому донести тот ужас и ту боль, которая там ждёт грешника. И они меня рвут на куски, и я помню скрежет зубов, который... Мне больно, у меня скрежутся зубы и я плачу.
В дальнейшем я прочитал в Библии об этом. Что там будет слышен только плач и скрежет зубов. Но в Библии не указано, чей плач. – Свой собственный, только свой собственный плач и скрежет зубов от боли.
И вот, когда я уже лежал, потом я увидел обстановку, что я как будто бы посреди пустыни. И вот лежит моё... Моя плоть... Обглоданная, обкусанная... Ужаснейшая плоть, ради которой мы живём на этой земле. И людей уже нет, а есть только черви, которые жрут меня.
Черви, много-много червей, которые едят мою плоть и не дают мне умереть. Как будто бы они едят плоть, но не задевают жизненно важных органов – для того, чтобы я мучился до самого максимального конца. Но: “Господи, прости”, – я уже не мог произнести, потому что, во-первых, я понимал, что это изменит на картину ещё более худшую, во-вторых, мне хотелось смерти.
И я ждал, когда они меня сожрут, я надеялся умереть и упокоиться. И тут, наконец, я вроде бы как умер, но эта смерть моя и этот покой длился сотых миллионных доли секунды.
И – новая картина: опять ужас, опять смерть.
И тут взмолился, я говорю: “Господи, прости, Господи, прости. Боже, дай мне жизнь, я прошу Тебя, дай мне жизнь. Дай мне жизнь! Дай мне жизнь – без рук, без ног, без тела, – оставь мне только голову, чтобы я мог людям вещать о Тебе, чтобы я мог спасти как можно больше людей. Только прошу Тебя, не забирай у меня память того, что я вижу здесь. Господи, верни меня обратно, пожалуйста, Боже, Ты же видишь моё сердце, Ты же видишь, что я не настолько грешен, чтобы так взять и умереть. Почему, Боже, Ты меня вёл к этой жизни. Ты воспитывал меня духовно, для того, чтобы я просто закончил в Вечности... Вечность свою – в аду. Боже, верни меня, прошу Тебя, Господи!” »
Продолжение (окончание): Часть 2-я , https://antisovetchina7.livejournal.com/26065.html

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив