Ореховая смерть

Бромбензол — 23.03.2012 "Опасны тропы. Зыбкою резиной —
не камнем твёрдым — выстланы они.
Холодная, бездонная трясина
расставила повсюду западни.
Промокли ноги в чавкающей тине,
и каждый куст щетинится, как ёж.
- Не тронь мой лес! - кричит кукушка,
- Сгинешь!
- Вернись! - вещает ворон,
- Пропадёшь!"
(Николай Перевалов «В тайге»)

В конце июля самые заполошные жители Кривощёковской волости начинали собираться в тайгу. Ещё трава на лугах не напиталась солнечным соком и не вытянулась до неба, щекоча сочные синие простыни над головами, а они уже доставали бил – деревянный шест с увесистой чуркой на конце, железные «когти» и длинный багор с крюком. Сенокоса не ждали, торопились опередить основательных да умелых. Те покидали деревни только в середине августа, поставив стога и дождавшись, пока спадёт гнус в тайге, как спадает обычно к августу в Оби вода. Грубая крестьянская кожа, привычная к комарам и слепням, от лесных кровопийц не спасала – так их было много. Дыми – не дыми самокуром, не больно-то и защищает от охочих до человеческой крови тварей.

Но самое страшное – наткнуться в лесу на обескровленный человеческий труп, привязанный к дереву. Голое безжизненное тело, которое уже начали объедать мелкие лесные хищники. Гнусная смерть. И потому, что от гнуса, и потому, что долгая, болезненная и страшная. Обглоданные до костей покойники могут по несколько лет стоять у деревьев, словно мёртвые сторожа. Пока ветер не повалит их наземь, и лес не утопит кости в мягком и толстом зелёном мхе. Так местный таёжный народец мстит тем, кто нарушил его языческие табу. Но это не единственная Ореховая смерть, поджидающая в тайге крестьянина. Синие простыни неба укрывают и иные человеческие останки – не привязанные к деревьям, а лежащие на тёплой подстилке леса с переломанными костями или свёрнутой шеей. К ступням и ладоням их крепко-накрепко привязаны железные когти, а рядом валяется длинный багор с металлическим крюком на конце. Не дано человеку быть оборотнем, превращаясь по своей прихоти в зверя и лазая по деревьям.

И все же каждое лето толпы крестьян устремлялись в тайгу на ореховый промысел, или как говорили сами сибиряки – шишковать. В губернском Томске пуд кедровых орехов на рынке стоил два рубля с полтиной. Перекупщики по деревням давали рубль, реже полтора, зато приезжали забирать сами. За сезон отдельные лазоки могли заработать до трёхсот рублей – сумасшедшие деньги! Не только про сенокос забудешь, но и про урожай, оставшийся гнить под осенними дождями на поле. Никакие языческие таёжные боги не справятся с мужиком, почуявшим возможность наживы. С ним даже христианский Бог с трудом справлялся в этих всё ещё диких и далёких от бурно меняющейся цивилизации XIX века местах. Здесь, в Сибири, ушедшие на промысел крестьяне стучали в кондовых кедровниках по стволам тяжёлыми чурками на шестиаршинных жердях (билами, или как их ещё называли – колотами), а в чащевых лесах, где кедр не прямой и гладкий, а кривоватый и ветвистый – оборачивались тяжёлыми и неуклюжими лесными котами и сами лезли на дерево. Багром пригибали ветки, «когтями» вонзались в ствол, и нередко летели вниз, получая увечья или вовсе разбиваясь насмерть. Проще было срубить особо урожайное дерево, что лазоки и делали не так уж редко. И если о том узнавал местный таёжный народец, для которого кедр - дерево священное и чьи шаманы вырезали из него колдовские посохи, расправа была скорой и беспощадной.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив