Опять в очередной раз по пути френда marss2

А книга называется "Две жизни Госсека" - о французском композиторе Франсуа-Жозефе Госсеке (1734-1829) и написана в 1933. И смотрите, как интересно - в Интернете выложено не современное издание конца 60-х годов, где есть ещё вторая повесть М.А. Гершензона "Робин Гуд", а скан издания 1933. Будем надеяться, копирование получится. Поехали...
Ссылка на весь файл с текстом повести
Будем надеяться, новой френдессе и целой группе дружественных уральских пользователей, с которыми я ещё не со всеми успел познакомиться, понравится, хотя под катом и очень много.


I. Из части "Первая жизнь"

1.Франсуа-Филипп Госсек не склонен был верить увлекающемуся кюре; однако после получасовой беседы он хлопнул кюре по плечу и сказал, что согласен освободить сына от обязанностей пастуха, если только кюре в самом деле уверен, что мальчишка стоит ученья..
Два года будущий музыкант пел в хоре маленькой церковки под руководством отца Пестио. А через два года, когда Госсеку исполнилось восемь лет, кюре, к великой радости своей и к великому огорчению, увидел, что ученик превзошел своего учителя.. Почтенный Пестио взял своего воспитанника за руку и отвел его за три лье, в городок Валькур.
***
Мне нечего больше делать, — сказал Пестио, передавая мальчика с рук на руки регенту монастырского хора, имени которого не сохранила история.— Я дал ему все, что мог. Следующий шаг по пути к славе Франсуа-Жозеф сделал не больше как через шесть месяцев. Регент взял мальчика за руку и отвел его в город Мобеж, в монастырь святой Альдегенды.
— Мальчик годится мне в учителя, — сказал регент руководителю монастырского хора Жану Вандерлебену.
— Позвольте, — спросил Жан Вандерлебен,— а сколько ему лет отроду?
— Восемь с половиной. Но это необыкновенно способный ребенок.
Жан Вандерлебен убедился в этом очень скоро. Через полгода Госсек прошел еще два лье по пути к славе - Жан Вандерлебен собственноручно отвел мальчика в Анвер.
Собор Нотр-Дам в Анвере— большой собор. Его купол требует большого хора.
— Вы будете его четвертым учителем,— сказал Вандерлебен прекрасному музыканту и воспитателю Жозефу Блавье. — Этот мальчик шагает гигантскими шагами.
Восемь лет прожил Госсек в Анвере. Через восемь лет Жозеф Блавье сказал своему любимому ученику:
— Тебе нужно ехать в Париж.
И он дал ему письмо к великому музыканту Рамо.

2. Рамо берет со стола партитуру.
— Вы здесь только каменщики. Архитектор — я. Извольте таскать кирпичи!— Так он сказал дирижеру и клавесинисту.
Они отказались играть.
Может быть, они правы?
Рамо откладывает в сторону партитуру. Он берет картель— доску, обтянутую графленой кожей, — и пишет. Он
скуп, он жалеет бумагу на черновики. С кожи ноты можно стереть.
— Конечно! Это все совершенно просто! Это может понять ребенок! Один такт— в четыре единицы времени, один— в две и один— в три на две. Один знак— для первого такта, далее два знака для двух других. Движение не изменяется, меняются только ритм и деление...
***
В самом деле? — Рамо бросил взгляд на циферблат. — И вы сумели бы разобраться в партитуре без долгой подготовки? -
— Конечно, господин Рамо.
Глаза Госсека заблестели, он уверенно выпрямился.
— Я берусь сыграть с листа любую партитуру.
— Даже ту, что лежит у меня на клавесине?
Госсек подходит к инструменту. Он начинает с той фразы, на которой раскрыта партитура. Играя на клавесине, Госсек слышит оркестр. Гармония— строгая и точная; инструментовка— как чертеж архитектора. Каждый камень на месте. Здесь— мраморные ступени, здесь— сад.
Скрипка — 'это ветер ударил по листве. Флейта — это солнечный луч тонкою шпагою проколол зеленые своды. Фаготы— это сгущаются сумерки, прозрачною тенью окутывают здание. Инструменты расстаются, сходятся снова...
— Сколько вам лет? — вдруг перебивает Госсека Рамо.
Госсек смущенно оборачивается.
— Восемнадцать.
***
Рамо берет со стола картель и протягивает его Госсеку. Госсек узнает знакомую фразу.
— Они говорят, что этого нельзя сыграть.
Госсек возвращает музыканту картель.
Он подходит к клавесину и играет трудную фразу по памяти.
— Это очень просто,— говорит Госсек, — и очень сильно.
Бой часов заглушает его слова.
Десять ударов.
Рамо отстукивает костяшками старческих пальцев десять ударов.
— Вы будете дирижировать сегодня моим оркестром,—решает Рамо.
Он подходит к окну и смотрит на улицу. Две минуты проходят в молчании.
— - Но мне нужен еще клавесинист,— говорит Рамо.
— Клавесинист?— восклицает Госсек.— У меня есть аккомпаниатор, которого я хотел бы вам предложить.
— У вас аккомпаниатор? Где он?
— Где? У меня. Это моя жена.
Рамо наклоняется к Госсеку.
— У вас жена? Неужели вы женаты?
Госсек бросает па него обиженный взгляд.
— А почему бы нет, господин Рамо? Вы думаете, я
слишком молод для любви?
— Нет, я не думаю этого. — говорит Рамо. — Отправляйтесь за ней сейчас же. Если она стоит вас, вы навсегда запомните этот день.
***
-Начинайте господин Госсек, — сказал Рамо.
Госсек- обвел взглядом оркестр. В зале было шумно. Старые музыканты были вне себя от волненья. Как! Этот мальчишка смеет занять дирижерское место! У него молоко на губах не обсохло! Ему бы торговать яблоками на рыночной площади! Это пощечина, господин Рамо!
Надо знать меру...
Жесткие, насмешливые взгляды сверлили Госсека со всех сторон. На минуту он потерялся, покраснел до ушей.
Но вот его глаза встретились с глазами жены. Белокурая, худенькая, она сидела за клавесином. Ее трудно было узнать. Костюмер, которого господин Рамо срочно вызвал из оперы, успел переодеть ее в голубой атлас, куафер причесал и напудрил ее волосы. Она улыбнулась, встретив взгляд Госсека, и положила руку на клавиши. Господин Рамо дал им час на подготовку. Они успели бегло ознакомиться с партитурой. Госсек понял движение жены: она уверена была и в себе и в нем. Она ждала, чтобы он взмахнул дирижерской палочкой. Он взмахнул ею и повел оркестр.
***
Первая скрипка опускает смычок.
— Господин дирижер, — улыбаясь, говорит исполнитель. — Господин дирижер, это место нельзя сыграть.
— Почему нельзя?
— Оно неверно написано. Эту фразу нельзя прочесть.
— Дайте мне скрипку, — говорит Госсек.
Музыкант протягивает ему скрипку. Он нарочно держит её далеко от Госсека. Госсеку приходится сойти с пульта.
— Смычок, — говорит Госсек.
Он прикладывает скрипку к щеке и дотрагивается смычком до струн. Ветерок шелохнул листву.
— Пожалуйста, продолжайте.
Госсек снова, за пюпитром.
***
Флейта...
Госсек смотрит ему прямо в глаза. Он видит, флейтист не лжет: он хочет играть хорошо.
Это победа. Теперь уже все нипочем.
— Разберем эту фразу на клавесине. Послушайте, как ее нужно вести.
Госсек кивает жене. Улыбаясь, она играет. Мягко, плавно, фраза цела, она не рассыпалась, не разбилась в куски. Флейтист подносит флейту к губам. Госсек смеется от радости.
— Ну, вот, — говорит он. — Вы видите? Это вовсе не так уж сложно.
Оркестр играет. Оркестр хорошо играет. Первая скрипка ка угрюмо косится из-под загнутых седых бровей. Он остался один. Оркестр — с Госсеком. Скоро конец — уже три часа. Госсек вдруг чувствует, как кто-то обнимает его; ноги дирижера отделяются от пола. Он оборачивается. Это Рамо. Высокий сухой старик поднял его и прижал к груди: музыкант приветствует музыканта.

3. Арно вошел, и до его слуха донеслись высокие ноты скрипки. Он увидел музыканта в столовой. Сгорбившись, Госсек
сидел на краешке кресла и играл свою «Траурную мессу». Никогда Госсек не играл еще сидя. Музыкант отпевал самого себя.
****
Так кончилась первая жизнь музыканта Франсуа-Жозефа Госсека. После балетов к опере Глюка она замолчал и молчал до революции восемьдесят девятого года

4. Вставная глава "Разговор с читателем"
Годы идут медленно, читатель. Гораздо медленнее, чем на страницах книги. Жизнь героя сплетена с жизнью других людей: музыкант—только малая часть оркестра. Мы спешим за героем и пробегаем мимо его соседей, не замечая их. Замедлим свой бег и оглянемся по сторонам: не так уж легко представить себе отдаленные годы. Кто бы подумал, например, что Христофор Колумб, возвратившись из своих плаваний, твердо уверен был в том, что земля похожа на грушу, черешок ее черешок ее начинается в районе, реки Ориноко, и на конце этого черешка помещается рай. Пожалуй, читатель представит себе концертный зал Госсека таким, каким видит сейчас. В лучшем случае он наденет мужчинам
на головы парики, а женщин нарядит в платья, какие в опере носит Татьяна.
Поэтому автор на время прервет свой рассказ. Он предложит вниманию читателя три документа, которые попались ему в папка
старинных бумаг. Вглядись, читатель, в поблекшие строки этих рукописей. Может быть, голоса людей, которые жили рядом с Госсеком, помогут тебе заглянуть в эти годы.
(все три документа - см. по ссылке на весь текст повести - N-55)

II. Из части "Вторая жизнь"

1. В четыре часа музыканты ворвались в пустынные залы Королевской школы. Вслед за ними пришел в школу Госсек. Он стоял, опершись на палку, склонив голову набок, и глядел из-под седых бровей на Саррета.
— Господин Госсек; мы пришли за вами. Я собрал всех музыкантов французской гвардии. Идемте брать Бастилию.
Госсек положил руку на плечо Саррета.
— Мой мальчик, спасибо. Ты прав. Музыка сильнее, чем пули.
Он обвел спокойными серыми глазами ряды музыкантов. Десять труб, два гобоя, семь барабанов, тромбоны, тарелки... ' і
— Идемте, друзья. Я готов!
Он шел посреди мостовой, веселый, будто хлебнул вина. Он шел так быстро, Что музыканты спешили за ним вприбежку. Но они опоздали.
***
А еще через сотню шагов музыканты столкнулись с толпой. Булочник, обсыпанный мукой, пес на палке голову Делонэ — голову коменданта Бастилии.

****
Ему показалось, что музыкант сейчас упадет, он подхватил его под руку. Но Госсек молча отстранил его. Он выпрямился и твердыми шагами прошел в глубину зала, в оркестр.
— Дай скрипку,— сказал он скрипачу.
Тот вздрогнул, узнав композитора. .
Трубачи опустили трубы и замерли, уставившись на Госсека.Волненье прошло, как только рука почувствовала теплый гриф инструмента. Музыкант прижал подбородком; скрипку и заиграл. Смычок сам находил нужные ноты. Злые, резкие звуки, как штыки, вонзились в сумятицу зала. Госсек сам не знал, что играет, но его игра полна была ненависти и возмущения. И каждый раз, как опускался смычок, вызов толпе врагов бросала трехцветная кокарда на груди музыканта. Кокарду заметили сперва у первых столов, потом дальше. Все лица повернулись к нему, многие побледнели от ярости, и в зале стало тихо. Теперь, в тишине, окрепли утлые звуки скрипки. Первым оправился дирижер оркестра. Он подскочил к Госсеку и прошипел:
— Ступай на Гревскую площадь. Здесь тебе не Бастилия, патриот!
Госсек продолжал играть. Дирижер с ужасом смотрел на него. Он не мог вырвать скрипку из рук композитора. Его вывела из затруднения
бутылка. Кувыркаясь в воздухе, она пролетела над залом и разбила деку инструмента. Щепки посыпались на пол. Госсек посмотрел на отколовшийся гриф, который остался, у него в руке, и усмехнулся.
****
-Вы правы, Госсек, это— мат,— сказал он решительно и подписал петицию от имени секции Пуассоньер.—Первое наше пари я проиграл. Народ сделал то, чего не посмето сделать Собрание. Зато второе пари...
Но второе пари тоже выиграл Госсек. Когда до далекого гюнингенского лагеря докатились петиции парижских патриотов, Руже де Лиль, возмущенный народом, провозгласил тост за здоровье короля. Когда патриоты Парижа с марсельцами во главе, штыками и «Марсельезой» разгромили королевский дворец, офицеры гюнингенского лагеря стали упрекать Руже де Лиля в том, что он создал «Гимн марсельцев». Но капитан возмутился.
— Нет, — сказал он. — Я никогда не писал песни против нашего короля. Я разумел под тиранами и деспотами пруссаков. Людовик — не тиран, но добрый король. Я написал музыку и слова «Боевой песни рейнской армии». Марсельские батальоны вложили другой смысл в мои слова и мелодию. Им и только им принадлежит "Марсельеза»!
— Вторая победа ваша, — сказал Госсеку Шенье:—Лучшую песню свободы создал народ, а не отмеченный богом творец.
***
Редко-редко на страницах истории в эти дни мелькает имя музыканта революции. Только что машина доктора Гильотэна отрубила голову Людовику XVI. Только что на улицах Парижа появился плакат:
«Париж, 23 января, II год республики.
Граждане, мне стало известно, что распространился слух, будто я продаю волосы Людовика Капета. Если
кто-либо и продавал их, то только шарлатаны. Заверяю, что ни один волос тирана не мог ускользнуть из моих рук."
Сансон, исполнитель приговоров».
***
Последняя глава "Записки Катерины Ансом".

Тогда, еще девочкой, я почувствовала, какое хорошее сердце у Франсуа. И теперь, перебирая всю его жизнь, я вижу, что ни разу он не изменил себе. После казни Робеспьера, Сен-Жюста, Кутона, Шенье написал гимн, «Да здравствует день избавленья, девятое термидора».
Он пришел к Госсеку просить, чтобы тот положил гимн на музыку. Он большой был, Шенье, высокий. И вдруг Госсек затопал ногами, схватил его за воротник и выбросил на лестницу.
А ведь другие отрекались от вчерашних друзей. Тальма и Давид, хотя бы. А Лесюэр так перетрусил, что сжег музыку, всю свою музыку, какую написал в эти годы!
А как держал себя Франсуа с Бонапартом! Помню однажды он прибежал домой возмущенный.
-Представь себе, Маргарита, — сказал он жене,—-сегодня меня вызвали с оркестром к Наполеону. Оказывается, нас приглашали играть у него во время обеда. Я не позволил оркестру играть. Я заявил Бонапарту, что первые музыканты Франции достойны лучшего, чем способствовать своим искусством пищеварению. Мы очень боялись тогда, как бы ему не досталось за дерзость. Но Саррет как-то уладил дело.
Я училась у Маргариты композиции. Госсек целые дни проводил в консерватории. Он почти ничего не сочинял. Как-то я нечаянно прочла письмо, которое он писал своему другу: «По правде, я давно уже умер. Я умер 9 термидора, когда пришел конец музыке санкюлотов».
***
В последний раз мы поехали в театр. Там шла «Аталия», с хорами, которые когда-то написал Госсек. Как нежно встретили ого все музыканты! Франсуа слушал внимательно, не отрывая глаз от оркестра.
После первой арии он обернулся к Кателю.
— Чья это музыка? — спросил он.— До чего хороша!
— Это твоя, дорогой учитель. Это твой хор к «Аталии», ты написал его сорок лет назад.
— Ах, вот как! — оживился Франсуа.— Скажи пожалуйста, а я и забыл. Послушаю, постараюсь вспомнить.
Он весь подался вперед, вбирая в себя звуки. Он не знал, что в партитуру вставлен был хор Гайдна из оратории горни «Мироздание». Этот хор привел его в восторг. Он бросил на пол свою палку и попытался захлопать худенькими руками.
— Господи, как это хорошо! — воскликнул он. : — Катерина, крошка моя, как я благодарен тебе, что ты дала «не возможность услышать мою музыку! Право, я не знал, что у меня есть такие чудесные вещи!
Через три дня, 16 февраля 1829 года, наш дорогой Франсуа умер. Ему было девяносто шесть лет. Этой минуты я никогда не забуду. Давно он уже не брал в руки скрипки. И вдруг, вернувшись из сада, я услышала тихий и тонкий звук: он доносился из комнаты Госсека. Он играл почему-то на одной струне. Звук становился выше, выше... Я заглянула в комнату. Он был мертв, мой хороший друг. А дрожащий звук струны висел еще в воздухе: высокая-высокая нота... (С)

На этих последних словах повести мы остановимся, но не совсем, а прокрутим пдф-файл дальше.

В конце отсканированной книги объявления о только что вышедших из печати книгах. И вспомним знаменитого современника М.А. Гершензона - Юрия Николаевича Тынянова и попробуем перечислить его всем известные произведения:
"Кюхля"
"Подпоручик Киже"
"Восковая Персона"
"Малолетний Витушишников"
"Смерть Вазир-Мухтара"
"Пушкин"
Ничего не забыл? А теперь копируем текст из пдф-файла:

Государственное издательство детской и юношеской литературы "Молодая гвардия", Москва, Новая площадь, 6.
ВЫШЛИ ИЗ ПЕЧАТИ
Юрий Тынянов
ЧЕРНИГОВСКИЙ ПОЛК ЖДЕТ
Повесть
Иллюстрации и переплет по рисункам
художника Н. И. Купреянова.

До сегодняшнего дня я ничего не знал об этом произведении Тынянова. А вы?