«Он, конечно, сукин сын. Но он НАШ сукин сын.»

На что получил большое количество гневных комментариев, основной леймотив которых был в том, что я «попутал берега» и смешал героев с бандитами, и что я, как гражданин России, должен четко разделять понятия свой — чужой. Т.е., когда Музычко обещает повесить Авакова — он зарвавшийся боевик и «вражина», а когда Бабай называет пидором и обещает убить Порошенко — он герой и «проливатель» крови за Родину.
Давайте представим себе, что завтра, каким-то чудом мы помиримся с Украиной и одно из условий мира будет то, что они признают своих радикалов бандитами и душегубами, а мы своих. Т.е. завтра Бабай с друзьями для России становятся бандюками.
Скажите фантастика, как бы не так. Посмотрите на Чечню, там все именно так и произошло: ряд бывших боевиков и «кровопивцев» стали верными солдатами России, и их прямо начиная с 2008 года, где они в войне с Грузией проявили себя на отлично (конечно навык то имеется) часть народа России, зауважала сильно-сильно, примерно с той же пылкостью, как и ненавидели их до этого, во время войны в Чечне. Как говорится, от любви до ненависти один шаг.
Так вот, вдруг вся пропагандистская машина РФ начнет петь, что вот бандиты все там в ДНР, враги и предатели России (а кто-то и Украины), такие же как «правосеки» и нет им не стыда, не пощады.
Что тогда скажут господа:




Кто не понял, ещё один пример приведу: в начале войны Великой Отечественной, многим кому сапогами лица разбивали НКВДшники, и народ орал, что правильно, так им «врагам народа» и надо — наподдай еще по ребрам. Вдруг, когда нужда пришла, героями стали. Опять же кто они: свои или чужие, или нет — не так: когда они свои, а когда они чужие? В какой момент? Люди-то одни и те же.
Гитлер в момент захвата Чехословакии для своего народа свой в доску был, а потом оказалось, что ошибка вышла — не свой, а чужой. И как это народ прошляпил, такую сволочь.
Исторических примеров, можно привести много, как из мировой, так и отечественной истории.
Один мой, глубоко уважаемый читатель, посоветовал в этом вопросе процитировать роман «1984» Джорджа Оруэлла:
"На шестой день Недели Ненависти, после бесчисленных демонстраций, речей, выкриков, песен, знамен, плакатов, кинофильмов, восковых фигур, барабанного боя и пронзительного визга труб, топота марширующих ног, лязга танковых гусениц, рева самолетов и грома пушек — после шести дней этого безумия, которое приближалось к своей кульминации, когда всеобщая ненависть к Евразии была доведена до такого исступления, что толпа готова была разорвать на куски 2000 евразийских военных преступников, которых обещали публично повесить в последний день Недели Ненависти, если бы только удалось добраться до них, — именно в этот самый момент объявили, что Океания не воюет с Евразией. Океания воюет с Востазией, а Евразия — союзник.
Конечно же, о переменах прямо не объявлялось. Просто везде и вдруг стало известно, что враг — Востазия, а не Евразия. В момент, когда это произошло, Уинстон принимал участие в манифестации на одной из центральных площадей Лондона. Был вечер, бледные лица и алые знамена зловеще освещали прожектора. Площадь была забита громадной толпой, включая тысячный отряд школьников в форме Сыщиков. На трибуне, задрапированной алой материей, стоял оратор Внутренней Партии, худощавый, невысокий человек с непропорционально длинными руками и большим лысым черепом, на котором болталось несколько прямых невьющихся волосинок, и разглагольствовал перед толпой. Маленький, перекошенный от ненависти карлик, сжимая в одной руке микрофон, другой огромной костлявой рукой угрожающе рвал когтями воздух. Голосом, в котором благодаря усилителям звучал металл, он кричал о бесчисленных фактах зверств, убийств, депортаций, грабежей, изнасилований, пыток военнопленных, бомбардировок гражданских объектов, о лживых пропагандистских трюках, неспровоцированных актах агрессии и нарушенных соглашениях. Надо было сначала убедить себя во всем этом, потом сойти с ума и только после этого слушать его речь. Поминутно ярость толпы нарастала, и голос оратора тонул в реве, напоминавшем рев дикого зверя, который вырывался непроизвольно из тысяч и тысяч глоток. Самые дикие вопли доносились из группы детей. Оратор говорил уже минут двадцать, когда на трибуну поспешно поднялся посыльный и сунул ему в руку листок. Карлик развернул и прочел его, не прерывая речи. Ни голос, ни манера говорить не изменились, не изменилось и содержание речи, но все имена и названия неожиданно стали другими. Словно беззвучный сигнал волной прокатился по рядам. Океания воевала с Востазией! Спустя мгновение толпа бушевала. Плакаты и транспаранты, украшавшие площадь, оказались неверными! Это саботаж! Здесь поработали агенты Гольдштейна! Без команды толпа бросилась срывать со стен плакаты, рвать и топтать транспаранты. Чудеса смелости и отваги явили юные Сыщики: они карабкались по крышам и срезали с труб развевающиеся вымпелы. Через две-три минуты все было в порядке. Оратор, по-прежнему сжимая одной рукой микрофон и чуть наклонившись вперед, рвал воздух свободной рукой и как ни в чем не бывало продолжал свою речь. Еще через минуту возобновились дикие крики толпы. Ненависть кипела, как и раньше, просто изменилась мишень.
Вспоминая об этом, Уинстон поражался, как оратор переключился фактически в середине фразы, без какой-либо паузы, не нарушив при этом грамматического строя предложения.
Океания воевала с Востазией: Океания всегда воевала с Востазией. В мгновение ока значительная часть политической литературы последних пяти лет разом устарела. Всевозможные доклады и сообщения, газеты, книги, памфлеты, кинофильмы, звукозаписи, фотографии — все это требовалось моментально исправить. Не было никаких указаний, но все знали: руководство Отдела решило — через неделю не должно остаться никаких упоминаний о войне с Евразией или союзе с Востазией. Это была огромная работа, тем более трудная, что приходилось делать вещи, которые нельзя было назвать своими именами. Все в Историческом Отделе трудились по восемнадцать часов в сутки с двумя трехчасовыми перерывами на сон."
Уважаемые читатели, ответьте, кто для вас свой, а кто чужой. Только ответьте — чуть-чуть помедлив, может быть вас просто используют и ваше внутреннее отношение к этому вопросу немного отличается от официального, которое, как я доказал вам, изменчиво как шлюха.
В большинстве случае переключение свой — чужой происходит по команде свыше. "Бабаи" признаются своими — не по заслугам точно, а по полезности. И зачастую свой, такой же живодер и маразматик, как и чужой.
Т.е. всего-то для того, чтобы отключить в себе этот переключатель, нужно просто посмотреть на людей без государственно медийной маски. Оценить по поступками и по тому, что и как человек говорит, и тогда понятно сразу станет, насколько этот человек достоин уважения.
Как говорили и говорят в основном мировом источнике демократии, стране эльфов и пончиков:
«Он, конечно, сукин сын. Но он НАШ сукин сын.»
Очень хочется, что бы свои, в основном, еще и достойными были, а не как Музычко. Ведь приятно называть своим: Гагарина, Достоевского, Чайковского, Циолковского, Менделеева.



