Ольга Валериановна Палей
duchesselisa — 08.10.2010Россия может только сниться,
Как благотворный тихий свет,
Который перестал струиться..
Ольга Карнович была дочерью действительного статского советника и камергера Валериана Гавриловича Карновича и его супруги Ольги Васильевны Мессарош. Она училась блестяще, зачитывалась Лермонтовым и Пушкиным, сама писала стихи и уже в детские годы обожала танцы. В двадцать лет мадемуазель Карнович вышла замуж за поручика конной гвардии Эриха - Герхарда фон Пистолькорса и за три с небольшим года стала матерью троих его детей - сына и двух дочерей. Но встретив Великого Князя Павла Александровича (к тому времени вдовца, отца 2 детей), она решается бросить мужа соединить свою жизнь с любимым человеком.
Встреча с Ольгой Валерьяновной преобразила Павла, который до этого очень тяжело переживал смерть в родах первой жены - принцессы Александры Греческой. Он добился развода для Ольги,(ведь еще в 1896 году появился на свет Владимир, сын Великого князя Павла и Ольги)а в 1902 г. они уехали из России и тайно обвенчались в Италии. Узнав об этом, Николай II был крайне огорчен - дядя клятвенно обещал ему этого не делать! Последовало наказание: лишение Павла должностей, чинов. Заказан был ему и путь в Россию. Отобрали у него и детей - их отдали на воспитание в семью его брата - великого князя Сергея Александровича и Елизаветы Федоровны.
Кстати, первой в своих чувствах призналась Ольга, написав Великому князю стихотворение
«Я не могу забыть то чудное мгновенье!
Теперь ты для меня и радость и покой!
В тебе мои мечты, надежды, вдохновенье
Отныне жизнь моя, наполнена Тобой.
В тебе еще, мой друг, сильно воспоминанье,
Ты прошлое свое не можешь позабыть,
Но на устах твоих горит уже признанье
И сердцу твоему вновь хочется любить!
И я люблю тебя! Я так тебя согрею!
В объятиях моих ты снова оживешь.
Ты сжалишься тогда над нежностью моею
И больше, может быть, меня не оттолкнешь!»
Ольга Валериановна и Павел Александрович поселились в Булони, где прошли, пожалуй, самые счастливые годы их жизни. У них родилось еще двое детей: Ирина и Натали, впоследствии одна из самых знаменитых моделей Франции. Ольге Валериановне и ее детям был дарован титул графов фон Гогенфельзен.
Только в 1914 г. супругам удалось получить позволение государя вернуться в Россию. Они построили обширный дворец в Царском Селе, перевезли туда детей, все свои парижские сокровища и весело зажили, устраивая праздники и светские приемы. 18 августа 1915 года Ольга Валериановна Карнович - Пистолькорс, графиня Гогенфельзен и ее дети от морганатического брака с Великим князем Павлом Александровичем, получили именным указом Государя Императора Николая Второго родовую фамилию
Палей и русский княжеский титул, передающийся по наследству. Война 1914 года перевернула жизнь и России и всего романовского семейства вверх дном. Вскоре после начала Первой Мировой Великий князь Павел Александрович вновь поступил на военную службу - командиром Первого гвардейского корпуса, затем инспектором войск гвардии, а его супруга принялась деятельно хлопотать о размещении в одном из этажей своего дворца большого лазарета для раненых. На фронте был и юный поэт, прекрасный принц Владимир.
О последних днях счастливого времени Ольга Валериановна пишет:
"Война в те дни была в самом разгаре. Муж мой, великий князь Павел Александрович, с июня командовал Первым Гвардейским корпусом, а сын Владимир, ненаглядный мой мальчик, отсидев двадцать месяцев в окопах, поступил адъютантом к отцу. Все лето, каждый божий день, два самых любимых моих человека рисковали жизнью." В 1916 году выходит сборник стихов Владимира, последний сборник...
А затем грянула революция... Великий Князь Павел как мог помогал Императрице и детям, находившимся в заключении в Царском Селе, снова следует обратиться к мемуарам Ольги Валериановны:
"— Братцы, — сказал он, — вы знаете, что царь наш батюшка отрекся от престола за себя и за сына в пользу брата своего и что тот отрекся тоже в пользу народа.
И теперь во дворце, который вы сторожите, — ни царицы, ни царевича, а только мать с больными детьми. Так обещайте ж мне, бывшему своему командиру, беречь их как зеницу ока, не шуметь, не кричать, помнить, что дети очень еще больны. Обещаете?
— Обещаем, ваше императорское высочество, обещаем, батюшка великий князь, спокоен будь! Ура!
И великий князь сел в автомобиль, вздохнув с облегчением.
Однако на другой же день, 4 марта, солдаты и думать об обещании забыли. Духом мятежа повеяло и на них. Во дворце, не без помощи проходимцев-временщиков, распространилась антигосударственная пропагандистская зараза.
Мы с Бодей вышли походить поблизости. Хотелось понять настроение солдат и убедиться, что дворец охраняется. Неподалеку гарцевали конвойные казаки. И сердце сжалось, когда услышала я, как один крикнул другому:
— Что скажешь, товарищ? По мне, так и надо. Довольно они потешились. Теперь мы.
Люди менялись на глазах. Вчера еще тихоня, сегодня был — наглец и хам. Но что взять с безмозглых тварей?"
Конечно, надо было бежать, уезжать поскорее, и потом она себе не сможет простить, что в свое время не спасла мужа и сына: "Мне так и виделось: дворец наш в огне, вещи переломаны и разворованы. Увы! Поздней, когда государя сослали в Тобольск и ничто нас в Царском не удерживало, они-то, ценности, предметы искусства, и погубили нас! Нам бы уносить ноги, пока не поздно, а мы сидели как пришитые, ни в силах расстаться с любимыми вещами. Могла ли я помыслить, что отдам за них самые мои великие сокровища: жизнь мужа и жизнь сына! Могла ли допустить, что русский наш народ поднимет руку на невинных? ...Тогда, в апреле 1917-го, моя старшая дочь, графиня Крейц (ныне княгиня Кудашева), решила ехать в Швецию с сыном, мальчиком девяти лет. Она часто навещала нас в Царском и, по совету умных и зорких друзей, советовала уехать и нам. «Мама, великий князь и Бодя в опасности, — твердила она, — умоляю, заставь их, великий князь сделает все, что ты скажешь». Господи, почему не послушалась я девочки своей, почему не добилась, не настояла? Не были б мы теперь с дочерьми человеческими отбросами."
Да, она не допускала, никто не допускал, а следовало бы вспомнить таких зверей как Каляев, Перовская, Кибальчич, которые не жалели никого и с обезумевшими своими сатанинскими глазами шли убивать.
А тем временем сослали в Тобольск Царскую Семью, арестовали Великого Князя Михаила Александровича Романова.
"После отъезда государей решилась я погулять по Царскосельскому парку. Правда, его и так с самого начала революции открыли, закрыв лишь часть, отведенную дворцовым пленникам. Но, пока пленники были там, в Александровский парк я не лезла и милостей от новой власти не желала. Итак, теперь побрела я по тенистым парковым дорожкам. Все напоминало молодость и давние, бесценные свидания с Павлом. Парк показался мне бездушным и мрачным. Ухода за ним не было. Для пущего цинизма у дворца, прямо под окнами, явно напоказ, устроили могилы жертв революции. Поверху, как на Марсовом поле в Петрограде, развевались красные тряпки. Я пошла дальше, вдоль ручья, к государевой оранжерее, некогда полной райских цветов и фруктов. Теперь тут хозяйничали жены временщиков. Иду вглубь и вижу: у теплиц человек шесть-семь солдат. Наклоняюсь, делаю вид, что шарю в траве, слышу голоса.
— Видите, какие грядки, товарищи! — говорит тип с семитским лицом. — Так вот, знайте: Николай Романов, кровожадный тиран, топил тут печки живыми людьми, чтобы иметь зимой персики и клубнику.
Подумайте только! Скинули монархию, сослали за тридевять земель монарха, а антимонархическая пропаганда продолжалась! Ибо дан был приказ: при каждом удобном случае мыть несознательному элементу мозги. Но что за абсурдное вранье — «топил печки живыми людьми»! И это в стране, где дров девать некуда!
А Керенскому меж тем в постели императора Александра снились, верно, кошмарные сны."
После отъезда Царской Семьи арестовали и Семью Палей:" Сообщается, что «ввиду возможных волнений, а также учитывая приближение генерала Корнилова с целью восстановления монархии, Временное правительство сочло целесообразным заключение под домашний арест (далее наши фамилии) и назначение постов охраны из состава царскосельского гарнизона в дом арестованных». Великий князь взял листок и посмотрел на подпись. Подписал «генерал-губернатор Петрограда Борис Савинков». Итак, подлец, убивший одного брата, теперь замахнулся на другого и его семью. Дали и нам подписать бумагу, какую — не все ль равно. Мы были во власти подонков, и они ею пользовались, чтобы вредить нам без малейшего повода с нашей стороны. Кузьмин нам объявил, что в Гатчине великий князь Михаил с супругой также посажены под домашний арест. Муж посмотрел на меня и сказал вслух по-французски:
— Какие скоты...
...
Гулять нам дозволили в цветнике перед домом, близ сада. Единственная дверь на лужайку была открыта и охраняема, как и аллеи вокруг, часовыми с винтовками. Кузьмин дал нам план дозволенной зоны прогулок, а из зоны, мол, не сметь ни ногой. И вот выхожу я на аллею, ведущую вдоль садовой ограды. Солдат, которого забыли предупредить, что аллея «дозволена», прицелился. Я иду как ни в чем не бывало.
— Стой, тетка, стрелять буду! Стой, куда идешь?
— Не смей мне тыкать, дурак, — сказала я. — Куда надо, туда и иду.
Потрясенный солдат опустил винтовку. Под конец расскажу самый трогательный случай. Девочки, Ира и Таша, прогуливались, чинно взявшись за руки. Часовой смотрел на них. Вдруг он, не выпуская ружья, вытащил из кармана большой носовой платок и ревмя заревел. Спрашиваю, что плачет.
— Да как же не плакать, барыня княгиня! Караулю внучек царя-батюшки освободителя, Александра!
Видя, что солдатик наш добрый малый, мы окружили его и забросали вопросами. Он рассказал нам о своей деревне. Оставил он дома жену и шестерых деток. Слезы он вытер и с удовольствием перечислял нам их имена.
Великая Княгиня Мария Павловна, падчерица ольги Валериановны вспоминает: " В нескольких шагах спиной ко мне стоял отец и разговаривал с девочками. Рядом с ним, лицом ко мне стоял солдат с винтовкой. Чуть дальше гуляли мачеха с Володей. Слова застряли у меня в горле. Володя первым заметил меня.
-Мариша! - закричал он и побежал ко мне. Все повернулись, и радость на лице отца была мне лучшей наградой за все мучения. Мы вошли в дом в сопровождении офицера. Чай подали в столовой. Мы ели черный хлеб и пили чай без сливок. Но за столом царило привычное веселье. Офицер сел за стол вместе с нами. Мачеха предложила ему чашку чая. Он поставил ее перед собой и со смущенным видом стал размешивать сахар, явно пытаясь не прислушиваться к нашему разговору. Просидев так несколько минут, не зная, куда смотреть, он вдруг вскочил и выбежал их комнаты. "
Последовал арест Павла Александровича, его, больного, содержали ужаснейшим образом в Петропавловской крепости. Володю Палея на допрос вызвала настоящая мразь - ничтожество Урицкий, который предложил Володе отречься от отца. Конечно, для Владимира, человека чести, это было немыслимо, рассказывая матери об этом предложении, он кипел от ярости. Две недели спустя Володя будет отправлен в Вятку, затем - в Алапаевск. В июле 1918 года Володю зверски убьют под Алапаевском, в январе 1919 - расстреляют Павла Александровича. Говорят, что он был настолько болен, что к месту расстрела его несли на носилках.
Княгиня Ольга Валериановна не смогла спасти своих дорогих князей. Ей самой с трудом удается спасти девочек- Ирину и Натали и увезти их в Финляндию. Из Финляндии она пишет княжне Марии Васильчиковой:
« 6 сентября 1919 года. Финляндия.
Дорогая и добрая Мария Александровна! Я благодарю Вас от всего моего разбитого сердца за Вашу сердечную и теплую симпатию! Никакие слова, ничто на свете не может облегчить мою двойную страшную, душераздирающую печаль!
Вы знаете, что всю мою жизнь - в течении двадцати шести лет - я просто обожала Великого Князя со всею женскою нежностью; в том же, что касается нашего мальчика, это была наша радость, наша гордость; такой он был хороший, способный и добрый!
Во всей этой жуткой печали для меня есть лишь один луч утешения, что мой любимый Великий Князь не знал о страданиях мальчика. Я же покинула Петроград 10 января, после отвратительного и подлого убийства четырех Великих Князей. Меня больше ничего там не удерживало, а обе малышки уже с мучительным беспокойством ожидали нас с отцом в Финляндии. Я приехала одна, и сообщила им, как только могла мягко, страшную правду.. Многие утверждают, что Константин Константинович и мой сын как - то могли спастись! Я в это не верю, потому что вот уже 14 месяцев я не имею от него никаких известий, а страшное письмо генерала Кноу содержит все детали ужасных страданий..
Ну и как Вы думаете, могу я при таких двух жертвах спокойно прожить хотя бы день или час?! И тем не менее, я должна жить ради двух девочек, которых Великий Князь обожал больше всего на свете! Ирина похожа на него или даже больше на Императрицу Марию Александровну, как две капли воды, а Натали больше похожа на моих двух старших девочек.
Вы спрашиваете меня, дорогая, где могила Великого Князя! Увы! Именно из - за этого я нахожусь в двух шагах от границы. Они все четверо были расстреляны в Петропавловской крепости (вместе с 10 или 12 злоумышленниками, казненными в то же время) во рву, и сверх навалили еще дрова! Вот уже восемь месяцев я жду освобождения Петрограда от палачей, которые его угнетают, чтобы явиться туда и похоронить тело моего любимого по христиански.. А если бы еще была возможность, то привезти с Урала тело моего мальчика, объединить их в общей могиле и приготовить себе самой место между ними..»
Вероятно, от всех этих ужасов у княгини развилась страшная болезнь - рак. Лишь срочная операция спасла Ольгу Валериановну: " Она вышла на свет. Смертельно бледное, прозрачное лицо, невероятно постаревшее, в морщинах. Она как-то стала меньше ростом, вся ссохлась. На ней был темный вдовий убор,отделанный черным крепом. Позже к ней вернулось присутствие духа, ее поразительная живучесть поборола душевную подавленность, пробудился интерес к жизни. Иначе быть не могло - она была нужна дочерям; но раны не зарубцевались, они кровоточили, как в первый день" - вспоминала Мария Павловна, приехавшая к Ольге Валериановне в 1920 году.
До самой своей смерти в 1929 г., она терзалась мыслью, что в самом начале революции могла вывезти мужа и сына из России - ведь парижское гнездо ждало их. Но почему-то этого не сделала...
|
</> |