Огнестрельное 7

macbushin — 19.07.2017 Пора, пора общетеоретически закругляться.
Обратите внимание на персонажей №№4 и 5. Боевой гопак рулит!

Первый и главный итог. Сдаётся мне, панове, как ни старался, как ни стрыбал, а за пределы, очерченные сезоном «Древнесечевое», так выпрыгнуть и не удалось. Ну, не зря же азъ наименовал его вершиной своего 10-летнего эпистолярного наследия.
Схема, изваянная там, пока остаётся базовой. До следующего приступа вдохновения.
А теперь по мелочам.
Магистральный европейский шлях развития организационных форм военного дела на переходе от Средневековья к Новому Времени, представляется (лично мне) в виде смены следующих доминирующих типов комплектования вооруженных сил, соответствующих определённому этапу социально-экономического и политического развития. Дружина – феодальная милиция – наёмники – постоянное войско – регулярная армия. Естественно, в конкретных условиях рождались всякие химерические монстры и переходные формы, обусловленные, как объективными, так и субъективными, причинами. Например, Государство Российское, видимо, исключительно по бедности, проскочило наёмническую фазу. Т.е. наёмники, конечно использовались, но фундаментом вооруженных сил так и не стали. Зато, Российское царство, небеспроблемно, но военную революцию таки преодолело и сохранило своё место на международных подмостках. А вот, Речь Посполитая, следуя собственной курсом по магистральному шляху, и даже в первой половине XVII века, благодаря этому превратившись в военно-политического гегемона Восточной Европы, перейти к более-менее серьезной постоянной, а тем более регулярной армии, так и не смогла и сошла со сцены.
Вот, где-то в этой развилке и приютились такие порождения Восточноевропейского фронтира, как славяноязычные казачества, вписавшиеся во второй половине XVI века в магистральный шлях военной революции в качестве лёгкой огнестрельной пехоты.
Хотя тут еще вопрос (после всего понаписаного), а можем ли мы считать их «порождениями фронтира»? А не как бы наоборот. Но, зачем тогда столько было понаписано? Вот не нужно на одной теме годами зацикливаться! А то начнутся интеллигентские самокопания. Пыльцу по-блогирски снял и полетел дальше!
Тем не менее, какие-то промежуточные вопросы, касаемо ранней истории украинных казачеств, мы можем поставить.
Первый. О правомерности использования слова «казачество» применительно к периоду конца XV – первой половины XVI столетий. «Казачество» в значении если не особого социального слоя, то, хотя бы, прослойки.
Да позволят мне саму собой напрашивающуюся аналогию. В «бандитах 90-х» мы кого только не увидим. И профессиональных уголовников, и спортсменов, и бывших военных, не вписавшихся (или наоборот - вписавшихся) в рынок, и ментов, и всякой твари по паре да плюс этнические переливы. Но этот бизнес, с одной стороны, их всех объединяет, а, с другой стороны, чётко отделяет от бандитов времён «Глеба Жеглова и Володи Шарапова». Совершенно разные социальные явления, хоть и под одним названием. Но, можем ли мы назвать бандитов 90-х социальным слоем? При всей расплывчатости этого понятия (в смысле – «слой») в национальном обществе, вообще, и постсоветской его разновидности, в частности. Но то ли дело Раннее Новое Время, где всяк сверчок уже начал занимать свой сословный шесток. А если шестка юридически нет, то и сверчка не существует. Т.е. в глазах местной Фемиды занятые казакованием персонажи выступали не в виде «казаков», а в виде, преимущественно, бояр (литовский вариант) либо детей боярских (московский вариант). Либо каких других прописаных социальных сущностей. Может даже касимовских казаков.
Второе. Соотношение уходничества, пиратства (шире, разбойничества) и наёмничества.
Причем, тут важно, что мы переходим уже во вторую половину XVI века, потому что касаемо первой половины – смотри пункт №1. На московской украине, во всяком случае, каких-то заметных шебуршаний, выходящих за удовлетворение криминально-хозяйственных потребностей пограничного населения, как бы и не заметно. Хотя детективная история под названием «Сарынь на кичку!» еще ждёт своего продолжения.
Лишь с появлением юридически прописаного понятия, слово «казак» начинает материализовываться и превращаться во что-то осмысленное. Первым тут было, что характерно, Российское царство, в котором «городовые казаки» появились одновременно со стрельцами, в качестве служилых людей «по прибору», вооруженных огнестрелом.
И именно здесь сыграли свою роль те особенности продвижения по магистральному шляху огнестрельной революции, о которых писалось выше. Ибо городовые казаки формировались сразу в качестве постоянного войска. Если подыскивать им соседские аналоги, то это кварцяное войско. Появление городовых казаков провело черту и на фронтире: между государевыми и вольными казаками. Спустя два десятилетия появляется понятие «донские казаки». Люди, предпочитающие флибустьерить в тени виселицы.
А вот в польско-литовской унии шли проторенным европейским путём и начали набирать наёмников на Ливонскую войну, комплектуя из них пехотные казацкие роты.
Видимо, именно здесь и проходит тот водораздел между эволюциями речьпосполитского и российского украинных казачеств, о котором неоднократно говорилось.
Давала ли профессия наёмника какие-нибудь сословные бонусы в шляхетской республике? А вот в Российском царстве «военно-учетная специальность» пограничник-аркебузир гарантировала определённый социальный статус.
Интересен вопрос об особенностях комплектования пехотных казацких рот, который проходил не по товарищеской системе. Есть данные, что и в первой половине XVI века в Киевском воеводстве наёмников набирали (и расплачивались с ними) по особой процедуре. Иногда называя их (наёмников) казаками, а чаще – нет. Но этот факт говорит лишь об особом статусе тех людей, среди которых шёл найм, а не о существовании особой казацкой корпорации. До создания (точнее, провозглашения) которой правительство Речи Посполитой дозрело лишь в 1572 году и, видимо, под впечатлением от городовых казаков Российского царства. Появляется слово, вокруг которого и стало крутиться мироздание днепровских казаков – реестр. Толком из этого проекта ничего не получилось из-за банальной нехватки бюджетных средств. Пришлось вернуться к привычной практике найма на кампанию. На который тоже пенёнзов не хватало. Но бациллу сословных амбиций введение реестра na Ukrainę запустило. Поскольку плавное переростание нерешения «боярской проблемы» в «показачивание волости» было уже описано в «Древнесечевом» (в частности, в «Перемоге Джона Сильвера»), то повторяться смысла уже нет.
Единственно, хотелось бы остановиться на проблеме соотношения уходничества и наёмничества. Сдаётся мне, панове (точнее, так оно и есть) на сечевиков мы смотрим гоголевскими глазами сквозь розовые очки Подпольненской Сечи. И то, что во второй четверти XVIII века сечевая голота разбредалась по уходам, а в третьей четверти XVIII века ишачила по старшинским зимовникам, воспринимается, как само собой разумеющееся. И, ничтоже сумняшеся, переносится в прошлое. Но, сечевое устройство к середине XVIII столетия представлялось уже дичайшей архаикой, а сечевики Новой Сечи смотрелись попаданцами из далёкого прошлого. В то время, как в конце XVI века они были ничего так продвинутым сообществом. На фоне, разумеется, прочих фронтирных славяноязычных казачеств – о чем будет сказано в третьем пункте, но, тем не менее. Так вот, вызывает недоумение, как люди, жившие с ловли и сушки рыбы в плавнях Великого Луга, подняли свою свидомисть до борьбы за чуть ли не шляхетский статус. Запах тарани так, что ли, действует? А, попутно, понабирались у жолнеров всяких словечек, вроде «товарищ», «стация» и, даже, «гетман».
Такое ли безудержное равенство и демократическое братство царило на Сечи?
Третье. Казачий «закон Архимеда».То, что днепровское (с конца XVI века - запорожское) казачество – самое продвинутое из всех фронтирных казачеств, подчеркивалось уже немеренное количество раз. Но, ключевое слово здесь «фронтирных». Если сравнивать ситуацию по украинам, то такой радужной картиной уже не покажется. Казачество на южной московской украине с середины XVI века – это сообщество, вписанное в сословную структуру, с юридически оформленным статусом, в чисто военном отношении занимающее почетное место на магистральном шляху военной революции – место постоянного войска на жаловании. Под заботливым государевым оком растущее количественно и качественно.
Казачество на южной речьпосполитской украине даже к концу XVI века – это сообщество, не имеющее никакого юридического статуса, не вписанное в сословную организацию Речи Посполитой, в чисто военной отношении – корпорация наёмников. Без присмотра растущее, как бурьян.
Вот именно так же, как бурьян, растёт и  донское казачество. Но запорожский бурьян растёт на жырной украинной почве, а донской хиреет в середине фронтира.
А затем происходит Смута. Стартовавшая из Путивля. Т.е. начатая холимыми и лелеямыми городовыми казаками. Главными же бенефициариями Смуты стали запорожцы, увеличившие  свою численность едва ли не десятикратно. Если Самойло Кошка подписывал «кондотту» в 1600 году на участие Войска Запорожского в Инфлянтской войне с зарплатной ведомостью на две тысячи бойцов, то Пётр Конашевич в 1618 году подрядил королевичу Владиславу уже двадцать тысяч. Ну, а под Хотин в 1621 году вывел уже 40 тысяч. Не пытаясь подвергнуть сомнению святые для украинской историографии цифры, отметим количественный и качественный рост Войска Запорожского. Причем, думается, не последнюю роль в этом процессе сыграло то, что Северщина (с её городовыми казаками и прочими служилыми людьми) с 1605 по 1618 годы была под контролем магнатов (в своё время пригревших первого Лжедмитрия), а по Деулинскому перемирию Западная Северщина (Черниговское воеводство) отошла Речи Посполитой. А, значит, масса народу осталась без работы, просто потому, что в Речи Посполитой не было соответствующих вакансий.
И Сагайдачный немедленно этим воспользовался. Думается, что необходимо будет наваять чего-нибудь в биографическом жанре, посвященное этому матёрому человечищу. Ибо для Войска Запорожского Сагайдачный, как Ленин. А Богдан Хмельницкий, как Сталин. Первый путь озарил и на свет народил. В качестве политической структуры, разумеется. Потому, что до него это было что-то вроде декабристов, будивших Герцена. А второй довёл структуру до организационного совершенства и пика могущества.
Любопытственная была бы альтернативка с не помершим от хотинского ранения Сагайдачным. Вот, что значит субъективный фактор в истории! Ну, а Войско Запорожское, как принято выражаться в нашей фронтирной эпопее «отжало волость» («Черная метка») и превратилось в постоянное вооруженное формирование Речи Посполитой. Учитывая его численность – шесть тысяч – и то, что кварцяное войско к тому времени составляло около пяти, из них пехота – тысяча, мы можем оценить место Войска Запорожского (образца 1625-1647 годов) на речьпосполитской дорожке магистрального шляха огнестрельной революции.
В качестве штришка можно добавить, что после «Ординации Войска Запорожского» и поражения восстания Остряницы (в 1638 году) массы тех, кому не нашлось места в реестре хлынули к донцам. И так изрядно возмужавшим после Смуты, о чем свидетельствует начало практики обзаведения семьями непосредственно на самом Тихом Дону. Напомним, что в сезоне «Cherchez la femme» был сделан вывод о том, что именно стратегия в решении бабского вопроса и определеила разницу в эволюциях днепровского и донского казачеств. Так вот, выписчиков-запорожцев стало на Дону едва ли  не столько же, сколько «природных» донцов, что, возможно, и определило ту борзоту, которая вошла в историю под названием «Азовское сидение».
Городовое казачество тихонько сходит со сцены, растворяясь среди прочего служилого люда. На авансцену выходят Войско Запорожское и Войско Донское. Дальнейшее было уже описано, повторяться не будем.

Вернуться к предыдущему

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив