Однажды в Яффо

Не дождавшись продолжения (а сейчас, по правилам нашей древней игры, сделать ход и дорифмовать строчку должен я), она поворачивается и смотрит на меня с недоумением, пожимает плечами и отпивает вина из темно-зеленой бутылки, завернутой в серо-желто-коричневый бумажный пакет. Вино в бутылке теплое, почти горячее. Ее могущества, конечно, хватило бы, чтобы за секунду заморозить в камень и вино, и бутылку, и пейзажеобразующее море со всеми окрестными туристами, постройками и насаждениями, но сегодня выходной, а по выходным мы просто люди. Еще одно правило еще одной древней игры, скажете вы – и будете совершенно правы.
Формально говоря и календарно выражаясь, в Яффо сейчас вовсе не весна, хотя морем действительно пахнет. Ноябрь, кажется; это неточно, но уточнения и мелкие детали – не мой конек. Куда важнее зелено-серо-желто-коричневая, как бутылка в пакете, внешняя среда, и красная, как вино в бутылке, кровь, омывающая среду внутреннюю. Настоящая человеческая кровь, которую настоящие люди не ценят, пока не начнут терять – как, скажем, не оценит потрясающе удобные кроссовки с буквами NB, тертые-драные джинсы и бесформенную футболку тот, кому не приходилось по триста лет носить, не снимая, бронзовые латы на кожаной шнуровке и тяжеленный шлем с плюмажем. Счастье – такая штука, распробовать которую в полной мере можно только лишившись, на время или навсегда. Это один из главных недостатков участи настоящего человека.
Хорошо, что я ненастоящий человек. То есть совсем не человек – почти всегда, кроме выходных дней вроде этого. Но сегодня в моих жилах течет настоящая человеческая кровь, я сижу настоящими человеческими ягодицами на аккуратно подстриженном газоне, испытываю легкое блаженство вперемешку с настоящим человеческим сплином, слушаю гидов, выгуливающих туристов со всего мира по старому Яффо, нюхаю море и меланхолично созерцаю стеклянные береговые башни Тель-Авива.
Кто-то из настоящих людей, проживающих чуть севернее, возможно, усмотрел бы в этом оскорбление религиозных чувств, своих или чьих-то еще, но традицию проводить уик-энд в человеческом обличье мы завели около двух тысяч лет назад по итогам хорошо всем известных событий, случившихся неподалеку. Хесус (мне больше нравится произносить его имя на латиноамериканский лад) произвел тогда сильнейшее впечатление не только на местных пастухов и римских дембелей, сдуревших от жары и скуки. Прожить жизнь человеком и умереть весьма болезненным способом за весь мир – это много круче, чем умирать за весь мир бессчетное количество раз, ни разу не умерев окончательно и становясь человеком на несколько дней по собственной прихоти. Но мы, конечно, ни с кем не тягаемся. Мы просто так отдыхаем.
В своей человеческой ипостаси я терпеть не могу трех вещей: аттракционов типа американских горок, мелкого бытового хамства и когда от размышлений отвлекают (это тоже вариант мелкого бытового хамства, но такой, знаете, особо циничный). Вот и сейчас: мало того, что локтем в плечо – это больно, так еще и в самый неподходящий момент.
- Ты что грустишь, бродяга?
- Спасибо, что не допела – ворчу, морщась и потирая ушибленное место. – А то я бы тебе сейчас такой изгиб завернул. Гитары и прочего.
- Но-но! Хамите, парниша. Чего закис?
- Умотался я по этим ступеням туда-суда бегать. Мне вообще в первый день пешая ходьба тяжело дается с непривычки, знаешь же.
- Слабак. И лентяй.
- Факт. Имею на то полное право.
Здесь, наверное, нужно внести ясность. Мы с ней, как вы понимаете, не просто полные противоположности – в нас нет вообще ничего общего, кроме рода деятельности и всего того, что к нему прилагается. Более того, в силу рода деятельности (и всего к нему прилагающегося), в нас нет и ничего постоянного – но в любой момент времени мы всегда находимся на разных полюсах, о чем бы ни шла речь. Так уж все устроено. Если в текущей версии реальности я бодрый живчик-жаворонок, то она – ворчливая мрачная сова, и наоборот. То есть конфликтовать с нами лучше бы не надо, потому что без вариантов: если один по какой-то причине может пощадить, то второй ровно по этой же причине будет абсолютно и безоговорочно беспощаден. Но иногда это напрягает, особенно в выходной. Желающие поконфликтовать понимают все третьим глазом (одновременно с пятой точкой), обходят наш слаженный дуэт за три версты, и крайности, за неимением другого общества, начинают тыкаться острыми углами друг в друга.
Вот сегодня, например, я бы с удовольствием просидел полдня на пирсе, попялился бы на море и в небо. Но вместо этого – марш-бросок по запутанным лабиринтам улиц-коридоров, традиционный визит к знакам зодиака на мосту (поздороваться), закупка вина в промышленных масштабах (хотя я еще вчера предложил воплотить ящик и спрятать его в давно проверенной вентиляционной шахте возле синей двери). Камни старого Яффо прекрасны, когда трогаешь их шершавые бока ладонью, но биться об них подошвами несколько часов подряд – уже пытка. В какой-то момент я начал ее ненавидеть. Зато сейчас я блаженствую, сидя на газоне, а она ерзает, едва ли не подпрыгивает, вертит по сторонам башкой и скоро начнет ненавидеть меня.
- Ты никогда не задумывалась, почему люди всегда строят маяки? Даже сейчас, когда они никаким кораблям нафиг не нужны. Вот эти высотки– это ведь тоже маяки. И видно их с гораздо большего расстояния, чем старый маяк в Яффо.
- Кажется, где-то скоро случится землетрясение? – ухмыляется она и с нехорошим таким прищуром, оценивающе смотрит на выстроившуюся вдоль береговой линии честь и гордость израильских девелоперов. – Уравняем шансы маяков, и заодно сровняем с землей полгорода? Причем красиво так: новостройки в труху, а старый Яффо целехонек. Опять же кто-то денег на реконструкции поднимет, долги раздаст, яхту новую прикупит. Круто?
(В следующий раз, когда зададитесь вопросом, почему вокруг такой бардак и мир так коряво устроен, вспомните этот эпизод – и больше не удивляйтесь. Многие непредсказуемые вещи случаются не потому, что должны были случиться, а потому что «ну круто же!». Ничего личного, честное слово).
- И кто-то получает щелбан за разговоры о работе, ххе-хе. – еще одно правило, да. Самое, на мой взгляд, важное. – Отставить землетрясение, хорошее местечко, пусть будет.
- Принимается. А если серьезно – ты в последнее время очень часто говоришь о людях и их привычках обобщенно. Как будто не знаешь, как все это на самом деле устроено, кем и почему. Или забываешь. Человеку страшно оставаться наедине с самим собой, поэтому он всегда старается себя чем-то отвлечь и занять. Вот идти куда-то, например, очень отвлекающее и занимательное дело. Поэтому люди и строят маяки, чтобы плыть к ним. Ну или башни, а не маяки, если рядом моря нет - чтобы к ним идти или ехать. С домами, городами и странами – та же история. Если нет сил и отваги принять Вселенную во всем безграничном величии, ее нужно наполнить множеством пунктов А и Бэ, и постоянно перемещаться из одного в другой.
- Все равно не понимаю. Ну подумаешь – Вселенная бесконечна, множество миров, неограниченный спектр вероятностей, силы надмирные, силы подмирные… людям-то чего бояться? Они же об этом только теоретическое представление имеют, да и то не все.
- Представление имеют все, только с разным знаком. Кто-то допускает, что все устроено именно так, кто-то отрицает. Но страшно, что характерно, и тем и другим. Потому что окончательной ясности о том, что же ждет за поворотом, нет и не предвидится. А вдруг там плохо, ой, я туда не пойду. Или – а вдруг там могло быть хорошо, а я туда не пошел. Сам способ человеческого мышления – гарантированный источник страдания любой интенсивности в неограниченном объеме. И по любому поводу, в том смысле, что повод как таковой нужен лишь формально.
- То есть, получается, люди страдают просто потому, что сами этого хотят?
- Получается так.
- Зачем?!
- С нами договориться пытаются. Дескать, все равно же бить будете, так давайте я прямо сейчас, заранее пострадаю, но внутренне, сам себя помучаю. Авось отмучаюсь авансом, съем быстро-быстро, зажмурившись, свой пуд соли, а дальше все будет хорошо. Каждый в глубине души понимает, что хватить лиха придется, но ожидание смерти хуже смерти, потому что непредсказуемость и неизвестность. Вот и помирают загодя.
- Ну, с тобой они так не договорятся.
- Не договорятся – вздыхает она и надолго замолкает, уткнувшись взглядом в одинокое облако с профилем Бандераса.
Антонио, кстати, очень похож на Хесуса – того, настоящего, а не привычного всем по иконам. Тот тоже был невысокого роста и бойкий. Попадись тогда господам начальникам и благочестивым обывателям не мирный проповедник, а киношный Эль Мариаче со всем своим разнонокалиберным инструментом, было бы куда веселее. Мы как-то обсуждали этот вариант, обхохотались до слез.
И это было очень по-человечески, да. Смех сквозь слезы и слезы от смеха. Одно неотделимо от другого, две крайности, противоположные по смыслу и неразделимые по исходному замыслу. Это, кстати, не просто стечение обстоятельств. Это намек, очень важный, который вы никогда не поймете. Как не умеете ценить, скажем, удобные кроссовки или кровь, когда они у вас есть и их никто не отнимает. Вы дорожите – всерьез, искренне, по-настоящему – тем, чем дорожите, лишь в двух ситуациях: когда очень хотите чем-то обзавестись или при неиллюзорной возможности чего-то лишиться. Стоит ли говорить, что к двум этим противоположным раскладам мы, две абсолютных противоположности, имеем самое непосредственное отношение?
Не стоит. У нас сегодня выходной.
|
</> |