Одиннадцать друзей Оушена

Отвез бабкам на дачу десять тон еды. Бабки както так хитро отдали пустые банки, что обратно я повез уже двадцать тон. Домой самной ехали соленья, пучки морковки (которые к вечеру собирались принять буддизм и стать корейскими) и почемуто шуба.
Эту мамину, норковую шубу я встречал в разных периодах и местах своей жизни. Она долго давала приют одичавшей моли в шкафу, была пледом и Чапаевской буркой и даже подстилкой для перевозки картошки (что объясняло классовую ненависть кнам на прошлой даче).
Не машина а военно-полевой продовольственный склад на случай внезапной войны. Самого меня пирожками битком набили как наволочку подушкой.
На кухне, в пирожковом аду, на сковороде жарились пирожки-грешники.
Мама сказала, если не съем ХОТЯБЫ десять, то не люблю её и тихо села на краешек кухонной табуретки с глазами полными дождя от сыновей чорствости. Тазик Пирожков, как альфа самец кухни с вызовом смерил меня взглядом - пак пак паак, цыпленок! слабак!
Съел одиннадцать. Люблю и +1 типо "ну
оочень сильно". Последний, одиннадцатый как любопытный суслик
показывался изорта каждый раз, когда я наклонялся шнуровать кед,
будто никогда не видел обуви.
|
</> |