Одетта и Раздетта

valse_boston — 17.08.2011



Одетта, назовем ее так, жила в старой огромной квартире в знаменитом доме позапозапрошлого века (никаких других квартир в нем не было), и кроме нее самой в этой квартире еще жило человек десять призраков — по крайней мере десять насчитала она сама, — и два человека кошек.

Кошки уходили по одному человеку в год, потому что были уличные (каждый год Одетта брала нового кошку, если уходил мужчина, то женщину, и наоборот: чтобы был баланс полов; полы же призраков были никому не известны, как и то, уходили ли они когда-либо; просто их было десять, и они различались по тону ночных стуков). Одетта плакала над каждой ушедшей кошкой, но все равно заводила новых (или оставляла себе родившихся), а фотографии ушедших клала в альбом и надписывала на обороте имя/год.

Приходящая в этот дом иногда мама Одетты упорно называла кошек котами, а котов кошками, как будто она была собачницей и так им мстила, говоря, например, про кошку Сюсю: «Опять кот нассал в калошки», хотя как раз Сюся была старейшей кошкой (два с половиной года) и мама сама ее принесла в дом из закрывшейся внизу парикмахерской.

Мама носила трусы шортиками (в т. ч. из обрезанных кальсон), я это знал, оттого что однажды, когда у нее на «Бабушкинской» все залило и надо было ждать, пока пообсохнет, она переехала к Одетте и тоже, как Одетта, сушила свои постиранные шортики над ванной. Там быстро сохло. Там жар шел от огня в газовой горелке.

У Одетты была старая ванна из чугуна, над ней на трубе каждый день сохли трусы в цветок, а лифчики почему-то никогда не сохли (вопрос: она их стирала реже трусов? или сушила на потайной батарее? или не носила вообще?), нет, она носила, потому что я же с нее их снимал!

(Один крохотный мальчик называл эту вещь «лифчики», мн. ч. Так и говорил: «Мама, а зачем женфине (вместо «щ» — «ф») лифчики?» И еще так: «Ты надела лифчики?» (Проверял под майкой, щупал сзади резинку, атавизм млекопитающего.)

В этой же ванне Одеттина мама, приходя к Одетте, утапливала котят, мне всегда хотелось подсмотреть ее лицо в такой момент, но куда там, она это делала без Одетты и тем более без меня. Вечером, прежде чем лечь со мной, Одетта говорила, испытывая: знаешь, мама опять утопила. И смотрела мне в глаза, пытая, интересуясь, что будет в глазах, и потом целовала, утешая, целуя, утешала, забудь про котят, ну забудь, смотри, что у меня для тебя.

И тогда ее еще звали Одетта (как у Пруста), но потом она быстро превращалась в Раздетту (как ни у кого). Это были две разные девушки, с разными глазами, полными разных слов.

Некоторые люди считают возможным ложиться в кровать уже совсем раздетыми. Это полная чушь. Половина смысла всего секса в раздевании.

Одетта это хорошо понимала. Мы рвали пять трусов в неделю, надо отдать ей должное, только ее трусов, мои мы не трогали, аккуратно так снимали и бросали, а там рядом уже валялись ее, нами порванные.

Лифчики, правда, приятнее было не рвать, расстегивать (и тоже швырять). Лежалую одежду мы до утра не трогали. Мы ходили по ней ногами, пробираясь в ванную через кошек и призраков (они любили спать с нами), причем, идя в ванную, она зачем-то обратно частично превращалась из Раздетты в Одетту, надевала трусы и шла впереди меня, поправляя их пальцами (как в своем самом известном клипе эта певица, у которой имя давно стало нарицательным, теперь говорят: «У нее было такое впечатляющее джейло», в среднем роде). А иногда, вернувшись из ванной, мы даже падали на пол, перекатывались по нашей одежде, клали ее под голову и под другое (чтоб не прямо на паркете и чтоб не так жестко).

Белье на полу, оно как-то нас возвышало?

На втором часу наших общих дел двери в комнату открывались и к нам заходили сначала кошки, за ними призраки.

Кошки ведь любят человеческий секс, разве это не общедоступный какой-то факт?

Вот моя бывшая кошка Муфта (умерла от рака в свои уже немолодые 13 лет, умирала три дня с мучениями, корчилась, худая и замотанная в бинты после неудачной операции, я несколько недель потом не знал, куда деваться, а Теона мне сказала: «Фэдяша, ну хватит, кошечка атдахнуля», и у меня прошло), Муфта, видимо, считала меня своим мужчиной, потому что, во-первых, ревновала меня к газете (я любил читать среди ночи, расстелив на полу — она приходила и ложилась посередине, чтоб ну совсем никакого шанса не оставить, и звучала холодильником), но и — причем это была не ревность, а какое-то первородное самопожертвование женщины ислама, что ли, — она всегда хотела участвовать, и когда в отсутствие родителей в дом приходил секс — то Муфта тут как тут, скреблась в ту комнату, где оно начиналось, четко зная, в какой момент надо поскрестись, приходилось ей открывать дверь, и тогда она — не яростно там и никакой не с обидой, а даже с радостью — запрыгивала в кровать, страшно урчала, выгибала хвост и смешивала все карты: обычно девушка принималась хохотать и оставляла меня с Муфтой вдвоем, уходя смеяться в ванную — ведь что это такое, что за menage a trois, где один из трех участников восхищенно урчит?

У нас с Одеттой кошки тоже прыгали на кровать, тоже звучали холодильником, нас лизали, мы смеялись, гнали их прочь, они не шли, а призраки без звуков смотрели, держась за стены, завидуя живому, ими навеки потерянному, именно что жадно смотрели, не дрожа и не скрипя даже паркетом, как обычно в коридоре, без ночных своих стуков.

Мы понимали, что сейчас без кошек нельзя, да и без призраков, что надо запомнить все как есть в эти, может быть, последние разы нашего судорожного счастья (и главное, белье на полу), потому что скоро все это кончится. Одетта выйдет замуж, у нее будет другая спальня, кошек мама отдаст в опять открывшуюся парикмахерскую (как бы вернет назад уже пятое после той взятой некогда Сюси поколение), квартиру продадут, а Одетта уедет жить за город со своим мужем, у которого на кошек аллергия, а до призраков в загородном доме еще далеко, лет двести как минимум, в новых домах они не заводятся.

И самое страшное. Муж купит Одетте «Лаперлу» и сложно застегивающиеся драгоценные лифчики. Одетта спрячет остатки цветочных трусиков в дальний правый угол своего шкафа как память о нас.

Мне будет нечего спрятать. Но я-то все храню в голове, у меня-то все живо, и ты, Одетта, когда захочешь, мне позвонишь, ты знаешь номер, и мы пойдем под дверь твоей старой квартиры, что там теперь, и будем целовать глаза, слезы в глазах, тебе и мне, тебе и мне.


© Федор Павлов-Андреевич
Опубликовано в журнале GQ Russia, август 2011

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив