Образ будущего

Проблема в том, что в России с образом будущего дело обстоит не многим лучше. Для молчаливого большинства последние годы он заключается в продленном настоящем. А вот активное (хотя бы в информационном поле) меньшинство по своему взгляду на будущее резко делится на две противостоящие части, которых условно можно назвать «красными» и «белыми». И есть ощущение, что в костер их противостояния кто-то усиленно подкидывает дровишки...
Но при этом мы видим интересную картину. Обобщенное будущее «красных» -- «назад в СССР». Над этим лозунгом (в разных его изводах можно смеяться), но это будет тот самый смех без причины, поскольку альтернатив-то смеющиеся не предоставляют! Не то что привлекательных, а хотя бы внятных и цельных. Сказать: «Я не верю, так быть не может» -- просто. Но если ты действительно хочешь будущего, у тебя должно быть представление о нем. Если его нет -- ты хочешь не будущего, а лишь продленного настоящего, и должен признаться в этом хотя бы себе.
Само по себе желание лишь продлит и улучшить настоящее ни коим образом не предосудительно. Но оно не несет в себе движения и творчества, которые только и дают возможность стране, нации и человечеству идти вперед, оно бездарно. Опять же: бездарность не есть грех. Но вот когда бездарность осмеивает, принижает творчество, поиск, пусть даже ошибочный -- тогда это уже становится смертным грехом... да и просто выглядит как банальная завистливая подлость
Но что мы видим на другом полюсе, «белом»? Какой образ будущего предлагает он? В комментах в телеграме у Норина (где собираются «белые патриоты» куда более радикальные чем он сам), этот вопрос недавно был задан. И, внезапно, ответа на него дать не смогли.
Точнее, общими усилиями была собрана картинка, сводящаяся к классической пасторали: деурбанизация, сельский быт, широкие поля, крепкие загородные усадьбы, большие семьи с 4–5 детьми... и всё. Ах, да, еще православие и никаких гастарбайтеров...
Но постойте! Во-первых, это не будущее, а прошлое! Это даже не возвращение в «СССР 2.0» -- это уход в «реднековскую» Америку, идеал старины Донни. Которая кое-где еще сохранилась в виде субурбий, но не является ни будущим, ни нашим. Что до обстебывания -- то эту сельскую утопию обстебал (хотя мягко и с явным сочувствием) еще профессор Чаянов сто лет назад в «Путешествии моего брата в страну крестьянской утопии».
Впрочем, куда более настораживает другое. Во-первых, большинство из «белых патриотов», коллективными усилиями сформулировавших эту утопию (и тем более -- самых шумных из них) в своей утопии жить не хотят и не будут. Они не станут переезжать в деревню, заниматься сельским хозяйством и заводить по пять детей. И вести «православный образ жизни» они тоже не будут -- посмотрите на самых шумных их идеологов и спонсоров: хоть старца Холмогория с его матримональными залипухами, что православного олигарха Малофеева и его семейства со всеми разводами и свадьбами, заканчивая самой последней (не где-то, а в Дубае).
Проще говоря: подразумевается, что в их утопии должны жить другие, а не они сами. Лично для себя они ее желаемым идеалом не воспринимают. Точнее: для большинства из них «мир, в котором хочется жить» -- это мир, в котором вот так (далеко за городом, большой семьей, сельским трудом, по строго православному канону) будут жить кто-то другой, но не они.
А если люди не могут сформулировать свою утопию, свое представление о желаемом будущем -- то либо его нет... либо в нем есть вещи, которые озвучивать неловко.
И тут сразу, автоматом, вспоминаются классики советской утопии:
Меня окружал призрачный мир. Огромные постройки из разноцветного мрамора, украшенные колоннадами, возвышались среди маленьких домиков сельского вида. Вокруг в полном безветрии колыхались хлеба. Тучные прозрачные стада паслись на травке, на пригорках сидели благообразные пастухи. Все, как один, они читали книги и старинные рукописи. Потом рядом со мной возникли два прозрачных человека, встали в позы и начали говорить. Оба они были босы, увенчаны венками и закутаны в складчатые хитоны. Один держал в правой руке лопату, а в левой сжимал свиток пергамента. Другой опирался на киркомотыгу и рассеянно играл огромной медной чернильницей, подвешенной к поясу. Говорили они строго по очереди, и, как мне сначала показалось, друг с другом. Но очень скоро я понял, что обращаются они ко мне, хотя ни один из них даже не взглянул в мою сторону. Я прислушался. Тот, что был с лопатой, длинно и монотонно излагал основы политического устройства прекрасной страны, гражданином коей являлся. Устройство было необычайно демократичным, ни о каком принуждении граждан не могло быть и речи (он несколько раз с особым ударением это подчеркнул), все были богаты и свободны от забот, и даже самый последний землепашец имел не менее трех рабов.
|
</> |