об относительности

Я не знаю, что случилось у Артема и почему он жил на крыше, он нам не рассказывал ничего сверх обычного "а... все достали". Но был он мальчик из хорошей семьи. На тусовку, в это самое кафе, несколько раз приходила его мама, молодая, интеллигентная, красивая женщина, расспрашивала нас; он каждый раз ухитрялся каким-то образом спрятаться в туалете или за ближайшим забором и с нетерпением ждал, когда она уйдет, чтобы в свою очередь расспрашивать -- как выглядела? Волновалась ли? Что говорила?.. Выглядела она несчастной; волновалась; говорила -- объявится эта мелкая сволочь, гоните его домой, пока с ним еще ничего плохого не случилось и с ней самой тоже. Он удовлетворенно кивал.
Однажды мама попала на нас с Кариной, и мы ее утешали. Мы были страшно взрослые и снисходительные. Мы говорили, что "все понимаем как будущие педагоги". Что это кризис взросления. Про инициацию (это было мое соло) -- ребенок уходит из деревни в джунгли и проводит там какое-то время в одиночестве, чтобы вернуться в свое племя уже мужчиной. Чтобы она не волновалась, он сыт, не мерзнет, регулярно моется и мы его все-все очень любим, погуляет и обязательно вернется. Мы несли несчастной матери, две недели не видевшей своего сына, ХРЕН ЗНАЕТ ЧТО, вместо того чтобы выволочь эту мелкую сволочь откуда она там пряталась и сдать ей в руки; и она слушала нас, вместо того чтобы напустить милицию. Нам было по 22 года. Потом мы как-то организовали переговоры на нейтральной территории, то есть в том же уличном кафе, они сидели за дальним столиком и разговаривали, а мы старались не подслушивать (точнее, старались-то мы подслушать, но ничего слышно не было) и не подсматривать, как они оба плачут.
Ушли они вместе, а через несколько дней Артем появился снова, попрощаться: он уезжал к каким-то родственникам чуть ли не в Мурманск, поступать там в мореходку. То есть, решили мы, у него и в самом деле были веские причины сбежать из дома и жить на крыше. Он поступил-таки в мореходку, и приезжал на следующее лето -- еще более взрослый и совсем уж невероятно красивый, и при встрече небрежно поцеловал меня в щечку так, что лично я, старая циничная черепаха двадцати трех лет, прямо вся покраснела и засмущалась. А что с ним было дальше -- я не знаю, да собственно и с Кариной я перестала дружить еще раньше.
Но я думаю вот о чем. Мне было 22 года. Я была страшно взрослая и всё знала о жизни, а меня окружали дети -- пятнадцати, восемнадцати, двадцати лет. Я была взрослая, а они были дети. А вот сейчас -- я наверняка старше тогдашней мамы Артема, и мне трудно представить себе, как она вообще могла воспринимать нас, соплячек, всерьез. И сейчас-то я уж точно взрослая и всё знаю о жизни, а меня по-прежнему окружают дети тридцати, тридцати пяти, сорока лет. Откуда у меня это высокомерие? Ведь сейчас я не имею оправдания даже в виде регулярных заработков, потому что мои регулярные заработки для многих из этих детей -- один раз сходить поесть мороженого. Я по-прежнему живу в родительском доме, решения принимаю только за себя и только на полчаса вперед, не родила и уже не рожу ребенка, даже дерево в цветочный горшок не посадила. Та же маленькая глупая девочка, что двадцать с лишним лет назад, только болею всякими вещами из серии "а чего вы хотите, возраст" и регулярно хожу в парикмахерскую закрашивать седину.
Интересно, что я буду думать о себе теперешней, когда мне стукнет, к примеру, семьдесят?
И стану ли я взрослой хотя бы тогда?..
|
</> |