О том, как важно найти locum suum, а также о внезапной щедрости, растроганности

ukila_nepis — 21.09.2025

движениях души, о разных книгах, а ещё — о Паоло с Франческой.

                                   καὶ τόπον ἀλλάσσειν διά τε χρόα φανὸν ἀμείϐειν.
                                  (et locum mutare, et laetam speciem convertere)
                                                                            — Парменид, «Поэма» (ст. 75)

По совету внезапно явившегося мне в «релоканствующей» книго-лавчонке ангела (молодого парня с открытым шопенгауэрианским лбом), я отправился нынче по новому книжному адресу, доселе мне не известному...

«Мне стан твой запомнился тонкий, и весь твой задумчивый вид...» Мне тотчас название понравилось — оно мечтательно звало за горизонты, а кроме того, напоминало имя великого русского лексикографа, датчанина по происхождению (паки и паки говорю: что бы русская культура делала без германцев? ничего бы не делала! Большевики заменили германцев на семито-хамитов — мехри гар тосаутэс элтхе пениас та епифтхона Каппадокон! — «и вот до какого убожества, мы, великие каппадокийцы, дошли»! [из письма № 135 св. Василия Кесарийского]). Подошед к лавке (и как раз окрасились осенним златом купала Владимирской церкви), я с удовольствием приметил пред нею начертанный на стене портрет Феодора Михайловича — аккурат с передней крышки изданных «ACADEMIA» черновиков к «Бесам». Портрет сей я очень люблю. Короче говоря, возрадовался сердцем аки древний пилигрим пред стенами Ерусалима — и бодро в книжную лавку взошёл...

Взошед, обнаружил я спокойные ряды книг — от потолка до пола — и ни одного покупателя в сей ранний воскресный час!

Я не преминул поделиться сим наблюдением с продавцами — юношей и девушкой, скромно сидевшими за приказчищей стойкою в углу.

Молодые люди отвечали мне приветливо и обнадёживающе, без капли уныния: мол, трудно ожидать иного в сей ранний воскресный час! (А книжный магазин имел подзаголовком — «философский книжный»). Итак, все философы отсыпались после бездн ночных бдений, я же, как известно моим читателям, — не философ, а озорник, осмешник и Локи-бог-огня, испытую людские сердца словно Чичиков-чорт (а впрочем — малый славный). Итак, будучи бездельником и, следственно, в ранний воскресный час не умея себя ничем занять, кроме как вот притащиться в эдакую даль — и спросить, есть ли у них книги издательства Ruinessance...

"Есть такие книги!" — живо отвечали мне молодые люди — и весьма обходительно... В общем, я нашёл то что искал и закрыл, как выражаются пошляки, знатоки истёршихся фраз, — закрыл Гештальт.

Расскажу [покамест философский книжный потихоньку наполняется посетителями — людьми особой породы и выделки — это видишь за версту!] расскажу, говорю, немножко о приветивших меня юных продавцах.

Не знаю что остальным посетителям, а мне они показались парою чудных райских птиц (такова научная номенклатура; по латински — Lophorina superba). 

Юноша словно сошёл с модной великосветской английской картинки двадцатых годов. Он был одет в костюм-тройку (да, плоскую его грудь покрывали манишка, жилет и вовсе не пёстрый галстух с вишнёвым отточием), а волоса его были тщательно расчёсаны на бок, то есть с пробором и, кажется, даже нафиксатуарены. Добавьте сюда исключительное вежество юноши, его предупредительность и спокойное добродушие — и вы получите картину молодого английского аристократа той мифической поры. (Таковые английские аристократы, думается мне, водятся только у нас в России, и нигде больше).  

Ежели перейти теперь к девице, то надобно сказать, что она, как и водится у вида Lophorina superba, смотрелась куда скромней юноши. Если вы не верите мне, то проверьте: самец чудной райской птицы (обитает в горах острова Новая Гвинея на высоте — внимание! — не менее 2000 метров [а вообще и выше, выше!..]) как данди лондонский одет, верней — подобен французскому кавалеру эпохи Людовика-Солнца... Наряд же самочки далеко не столь притязателен.

Девушка была одета незатейливо, но элегантно: классические белый и чёрные цвета. И была она прелестна, эта бледненькая щупленькая блондинка, и хоть личико её не круглилось яичком [да, ты прав, мой хитрый читатель: это неточная цитата], я поневоле заглядывался, приворожённый, на неё, когда, выбрав книги, подошёл к кассе и завёл с молодыми людьми всегдашний свой разговор [об чём? на сей раз умолчу]. Манера её была безыскусственна и человечна — всё что нужно, чтобы влюбиться в девицу неполных осьмнадцати лет. (Не так ли и Феодор Михайлович, увидевши девицу Анну Григорьевну, счастливо избежавшую двух подозрительных местечковых типов на лестничной площадке дома на Большой Мещанской, а потом проведши с нею немалое число часов, наблюдая, давая указания, беседуя... но не буду, не буду, иначе сейчас в чорт какие усладительные дебри унесусь силою воображения!..) 

К тому ж я в нескромной своей затее подвергался опасности вызвать гнев благовоспитанного юноши, разбередив Отелло в нём...

...ибо вскоре мне представлялось уже несомненным, что эти двое — даром что они не выказывали внешне и намёка на шашни-плутни, а держались сдержанно, корректно по отношению друг к другу, словно добрые коллеги, — но что-то пролегло в воздухе между ними, какая-то еле заметная серебряная нить воздыхательного чувства... да, вскоре я совершенно уверовал в то, что передо мною находились Паоло и Франческа, а вернее — Поль и Виргиния, а ежели совсем по-честному — инженер Мухин («только в Ялте нету железнодорожного вокзала») и Варенька...

Да, определенно что-то установилось между ними — тонкое, едва уловимое... некая осторожная предупредительность друг к другу, чуткая внимательность, затаённая нежность... Не знаю, как сказать. Я невольно любовался ими и страшно завидовал (я — Яго), страшно завидовал Мухину.

Что ещё скажу?

Решительно, книжный мне нравился. «Это моё место» — решил я про себя, — «отныне буду сюда заглядывать».

Та же пленительная бледноланитная Виргиния (или Франческа? Варенька? Дездемона?) мне аккуратно разъяснила, откуда есть их книжная лавка пошла, и почему она философическая, и отчего они торгуют не только релокантской белибердой (архи-модной — подобно всякому пустопорожнему у нас в России фразёрству), но и приличными книгами немодных русских консерваторов, монархистов, империалистов (ответ её был в том роде, что-де «пусть расцветают тысячи цветов» — только сказан он был на простом русском языке, без ориенталистских экивоков и прочего ломанья). [Теперь вы понимаете, отчего я так неровно стал дышать, когда...?... однако смотри выше, историю Феди и Ани.] Ещё поведала мне моя услужливая собеседница (её Поля-Паоло-Отелло-Мухина в тот момент отвлекли библиографическим запросом) историю возникновения фирменного значка лавки. 

В оном значке я без труда узнал фрагмент того рисунка, что очаровывал меня в детстве. Он изображал молодого пастуха, заглянувшего за край неба — прямо в открытый космос, где звёзды и планеты (и любовь). Я долго пытался отыскать автора счастливой картинки, но тщетно. Её любили воспроизводить в детских научно-популярных изданиях в советские времена — особливо в главах, посвящённых Коперникианскому перевороту. (Только картинка [гравюра на дереве?] вовсе не Ренессансных времён, а, как полагают, создана была безвестным французским художником для иллюстрации одной из книг Камиля Фламмариона... Дивная задумка!)

«Моё место!» — бодро повторил я, оглядываясь. — «Буду часто сюда наведываться». И в порыве благородных чувств набрал целую кипу книг, причём выбирал, не скупясь те, что подороже [для любимого книжного совсем не жалко, как раз напротив! пусть мои денюжки пойдут на пользу добрым людям] — например вот этот двухтомник, обошедшийся мне — шутка ли! — в четыре тысячи целковых:

Иоанн Скилица, «Синопсис мировой истории» (с греческим текстом a fronte), перевели А. Ю. Виноградов и П. В. Кузенков. Признаюсь, выбирал я довольно торопливо, не придираясь и не вчитываясь (что за мною отродясь не водилось — так спешил я заговорить с приятными молодыми людьми у приказчищей стойки!), а потому приобрёл двухтомник несколько эдак вслепую. Теперь с опаскою гляжу на него и спрашиваю вас, милостивые государи: доводилось ли вам уже читать сие творение? Каково оно в рассуждении российского слога? Благоуханен ли довольно он? Удалось ли толмачам счастливо избежать варваризмов, анахронизмов, гиатов и прочих ломких слов, коя повергают в уныние дух благородного мужа человека?

Оставить комментарий

Популярные посты:

nerva

Важное значение образования для развития инклюзивного спорта

kler_sk

Как кошка с собакой

balanchelix

Новой мобилизации в России быть: Олигархи взбунтовались. Но это хорошая

mavka1961

"Хорошо ли, плохо ли..."

yadocent

Таблетка для памяти. Как в Чечне исчезло русское население

mikhaelis2009

Китайский доллар провинции Ганьсу 1928 года продан за 480000 гонконгских

taynoe_soo

Большая Афедронная Коллекция, часть 2

von_hoffmann

10 октября 1918 года убита кормилица Николая II, простая русская крестьянка,

smapse

Чума: болезнь, которая меняла историю

• Ранее
• Архив