"О сдаче не могло быть и речи". Английский Сэр, выпив коньяка, сдается в плен.

Выстрел из миномета едва не оказался смертельным. Мина взорвалась на крыше мэрии, и мне под ноги посыпались куски черепицы и щепки от каштана. Последовало еще несколько выстрелов,и мины разорвались в толпе беженцев.
Кучки сьежившихся людей жались к стенам, стараясь укрыться от огня, а в небе счастливым жаворонком парил легкий "Шторьх". Я открыл по нему беспорядочный огонь из винтовки, но он спокойно улетел и скрылся из виду за попавшим в ловушку санитарным поездом, которым уже занялись вражеские минометчики.
Рядом со мной на тротуаре лежало тело моего связного, которого взрывом отбросило от машины на другую сторону дороги. Я забрал его документы и взглянул на него еще раз. Он был веселым человеком. Даже взрыв мины не смог стереть улыбку с его лица.


Ближе к вечеру мы получили приказ оставить деревню. Над узкими улицами висели обрывки телеграфных проводов. И пока мы спешили в Кале, над облаком дыма, скрывавшим наше отступление, виднелся лишь церковный шпиль.
Стрелковая бригада, 60-й стрелковый и Стрелки королевы Виктории начали высадку, но стоило им ступить на французскую землю, как противник начал обстреливать порт. Были спешно оборудованы позиции. Вновь прибывшие так и сыпали информацией.
По их словам, силы противника целиком состояли из мотоциклистов. Когда я сказал, что эти самые мотоциклисты в щепки разнесли Кулонь, какой-то майор окинул меня взглядом не менее свирепым, чем был у бригадира в тот давний летний день.
Нам было приказано ждать противника в песчаных дюнах на западной окраине города. Над моей головой свистели снаряды. В Кале наступила тишина, стемнело, и только из порта доносились звуки разрывов.А потом в гнетущей тишине раздался звон гитары. Заплакал ребенок...


Атака началась на следующее утро и поначалу была нерешительной, и лишь ближе к полудню 24-го мая танки пошли на прорыв. Меня отправили на восточную окраину города. Раскаленный тротуар жег подошвы ног, а винтовка стала скорее обузой, чем оружием.
Неопытные солдаты, одни напуганные, другие усталые и ожидающие эвакуации, двигались по бульвару Гамбетты. Пули стучали по мостовой и отскакивали от стен, со звуком, похожим на щелчок хлыста.
То тут, то там из зарешеченых подвальных окошек выглядывали бледные лица. Покойницкая команда, пригибаясь от пуль, тащила через бульвар труп старухи. В этот жаркий полдень, когда Кейтель находясь в спокойном Берлине, передовал по телефону на запад приказы своего фюрера, старый "Крусейдер" выпустил пару снарядов вдоль бульвара. Когда он начал осторожно отходить, я ощутил сильный удар в бок. Я отполз на несколько метров. Я чувствовал, как кровь сочится через одежду и струится по животу.
- С вами все впорядке, сэр? - донесся хриплый голос.
- Принесите мне побыстрее коньяка из кафе...


Я поднялся на ноги и оперся на стену. Словно ниаткуда передо мной возник очкарик санитар. Он покосился на рану и осклабился: - Вам повезло, сэр. На пол дюйма от сердца. Всего лишь царапина.
Перевязанный, я в полуобморочном состоянии добрался до госпиталя рядом с портом. Весь следующий день "Штуки" прилетали и улетали, когда им было угодно. Но о сдаче не могло быть и речи. Раненые лежали вплотную друг к другу в темном подвале госпиталя, и сквозь раздававшийся сверху грохот бомбежки до меня доносились странные обрывки разговоров.
Мы с капралом могли ходить. Возможно, нам бы удалось организовать эвакуацию легкораненых. Мы вылезли через разбитые двери госпиталя, которые никак не желали открываться, на укутанную дымом и пламенем улицу. Из переполненного подвала появилась рука, которая передала нам бутылку вина, и тут капрал исчез в ослепительной вспышке и облаке пыли.
Было слишком поздно. На перронах Морского вокзала, откуда еще несколько месяцев тому назад счастливые путешественники отправлялись в Париж, среди спасительных вагонов и песчаных дюн был организован последний рубеж обороны.
В арке, под которой распологался полковой перевязочный пункт, кто-то застрелился. Рядом со мной плакал молодой солдат. Крича и размахивая пистолетом возникла серая фигура.
Потом огромный человек в немецкой форме и с повязкой красного креста на рукаве аккуратно уложил меня на носилки. Я попал в плен..." - из воспоминаний лейтенанта-артиллериста британской Стрелковой бригады Эйри Нива.

