О расовом национализме меннонитов

ljwanderer — 24.03.2024
В начале 1930 года молодая женщина-меннонитка позировала перед фотоаппаратом. Она была худой, возможно, все еще недоедала после долгого путешествия из Украины в Европу. Ее блузка свободно висела на плечах, а волосы она заплетала на затылке. Фотографы, приехавшие из Антропологического института Кильского университета, не записали ее имя. Она была всего лишь одной из тысяч меннонитов, родившихся в России, находящихся в ряде транзитных лагерей на севере Германии, — это точка данных в более крупной выборочной группе.

Наряду с сотнями своих собратьев, безымянная женщина подверглась такому вниманию. Она стояла неподвижно, пока они прижимали линейки к ее лицу и штангенциркуль к ее вискам. Поворачиваясь по приказу, она позволила им вычислить длину ее носа, ширину головы, длину лица, высоту  ушей и глаз, а также ширину лба. Она позволила цветовым таблицам определить оттенок ее глаз и оттенок волос.

После падения Третьего рейха история нацизма колебалась между интерпретативными полюсами принуждения и согласия. Самые ранние исследования, написанные в контексте денацификации, представляли расовый национализм как социально распространяющуюся силу, доминирующую в частной жизни людей и ограничивающую их способность сопротивляться.

С одной стороны, субъекты расового тестирования действительно находились во власти своих экзаменаторов. Беженцы-меннониты, обследованные антропологами Киля, были выходцами из сельских фермерских общин; они, вероятно, мало знали о методах и целях расовой науки. Надеясь уехать в Америку, они искали благорасположения администрации лагеря и сотрудничали с приезжими учёными.

Ученые в Германии использовали фотографию и антропометрию, чтобы построить меннонитизм как категорию расового анализа. Такие изображения демонстрировали пигментацию и черепные особенности расово «чистых» меннонитов или физиологические дефекты тех, кого считали испорченными славянским наследием.

Если расовый национализм, несомненно, носил принудительный характер, то он в меньшей степени основывался на силе, чем некоторые пытаются нас убедить. Например, теории тоталитаризма мало что сделали для объяснения привлекательности расовой науки до фашистского правления или того, как расизм вообще способствовал возникновению фашизма.

Ученые утверждают, что что народная поддержка расового национализма способствовала возвышению Гитлера.Подчеркивая зрелищность, ритуалы и мифологию, ревизионисты настаивают на том, что «обычные немцы» подписались на его ужасающие достижения.

Действительно, меннониты и другие люди часто были не только субъектами нацистского расизма, но и его авторами. Расовое тестирование меннонитов, начавшееся во времена Веймарской республики и продолжавшееся до конца Третьего рейха, пользовалось широкой поддержкой. Меннонитские лидеры представили свою конфессию как «расовую церковь» за годы до того, как Гитлер стал канцлером.

Смешав анабаптизм с немецкостью, они предоставили биологам, антропологам и евгеникам доступ к своим телам и своим общинным книгам учета. Исследователи в целом пришли к выводу, что меннониты были более арийцами, чем средний немец.

Для этих ученых 500 000 членов организации за пределами Германии стали символом «этнических немцев» — термина, обозначающего миллионы людей, не имеющих немецкого гражданства, но считающихся расово немцами.

Хотя существовали разногласия по поводу того, следует ли классифицировать меннонитизм как уникальную «расу» или как родственный «клан» или «племя» внутри более крупной немецкой нации, большинство исследователей-меннонитов и неменнонитов воспринимали его в расовых терминах.

Подчеркивая народное согласие с Третьим рейхом, точно определяя изменчивость расового национализма, они проблематично предполагают различие между нацизмом как идеологией и немцами как народом. Такие подходы подразумевают относительно самодостаточную немецкую национальную общину, непрерывность которой была фундаментально прервана приходом фашизма.

Тем не менее, как показали некоторые меннониты, занимающиеся расовыми вопросами, было бы неточно думать, что «обычные немцы» просто приспосабливались к расовому национализму. Их действия часто были его составной частью.

Например, исследования меннонитского языка, номенклатуры, генеалогии и болезней популяризировали понятие расовой церкви, а также предоставили новые средства для формулирования отношений ее членов с другими конфессиями.

Будучи типичными арийцами, меннониты одновременно стали восприниматься как «антиевреи» — идея, обозначающая их исповедание как арийскую версию иудаизма, а также противоядие от еврейского вырождения.

Многие наблюдатели сочли параллели очевидными. И меннониты, и евреи считались историческими религиозными меньшинствами, определяемыми расовым происхождением. Обе группы жили в глобальной диаспоре. И обе якобы обладали характерной физиологией.

Исключая евреев из границ немецкой «расовой общности», нацистские учёные  поместили меннонитов в её центр. Помогая оправдать антисемитские законы, такие нарративы подразумевали участие и признание нацистской политики интернирования, экспроприации и геноцида.

В 1933 году, когда свастика заменила в Германии республиканский триколор, меннониты в целом приветствовали новое нацистское правительство. Лишь немногие были решительными сторонниками Веймарской республики.

Многие связывали это – и демократию в более широком смысле – с поражением Германии в конце Первой мировой войны. Их население, непропорционально пострадавшее от Версальского договора, было расчленено и перераспределено в пределах Польши, Франции, Вольного города Данцига и усохшей Германии. Эти новые границы нарушили экономические и культурные отношения, создав поддержку ирредентистской* политики.

Критики далее осудили Веймар за его слабую позицию в отношении Советского Союза. В то время как Германии отказывали в перевооружении, десятки тысяч единоверцев в СССР столкнулись с раскулачиванием, коллективизацией, тюремным заключением, ссылкой, голодом и смертью. Столкнувшись с большевистским насилием, некоторые меннониты интерпретировали Гитлера как мессианскую фигуру. Вскоре после прихода Гитлера к власти, Конференция меннонитских конгрегаций Восточной и Западной Пруссии написала фюреру письмо, в котором выразила «глубочайшую благодарность за могучую революцию, которую Бог даровал нашей нации благодаря вашей энергии».

Меннониты начали вступать в нацистскую партию задолго до прихода к власти Гитлера. В Мюнхене, колыбели национал-социализма, члены партии появились в партийных списках уже в 1920 году, в первый год ее существования. Участие, вероятно, было наиболее активным в Восточной Пруссии и Вольном городе Данциге, где несправедливость Версаля и угроза большевизма казались особенно очевидными. Известно, что из семи старейшин в районе Данцига пятеро были членами партии.

По словам Гарольда Бендера, американского меннонита, знакомого с регионом, «в Восточной Пруссии поначалу партия добилась успехов в основном за счет участия меннонитов». Хотя оценка Бендера была преувеличена, меннониты действительно оказывали умеренное влияние в региональной политике. После 1933 года несколько членов или бывших членов, имевших давние связи с национал-социализмом, служили комиссарами графств, в том числе округов Мариенбург и Штум в Восточной Пруссии, а также Гроссес Вердер в Вольном городе Данциг.

Другие возглавляли партийные отделения, финансировали нацистские дома культуры или руководили региональными сельскохозяйственными организациями. Эрнст Пеннер представлял нацистскую партию в прусском парламенте. А Отто Андрес дослужился до вице-губернатора Данцига-Западной Пруссии, исполняя обязанности заместителя Альберта Форстера. Хотя не все из них принадлежали к конгрегации, они, как правило, поддерживали неформальные связи и выступали за политику, благоприятную для интересов меннонитов.

Когда Гитлер запросил информацию о признании, комиссар Вальтер Нойфельдт помог министрам собрать материалы для фюрера. «Будущие основатели религий, — якобы сказал Гитлер Нойфельдту, — должны брать в качестве примера черты меннонитов!»

Учитывая правую ориентацию своих общин, церковные лидеры не ожидали особых проблем со стороны нацистского государства.

«Наша политическая лояльность безупречна», — оценил сотрудник гуманитарной организации Бенджамин Унру.
«Это потому, что подавляющее большинство немецких меннонитов всегда были национально ориентированы и приветствовали проект Гитлера с распростертыми объятиями».

[это  - тот самый Унру, бывший учитель русской школы в Симферополе, член комиссии по изучению возможностей эмиграции, продолжавший поддерживать связи с российскими меннонитами, бывшими представителями Вербанда и Всероссийского сельскохозяйственного союза, Унру продолжал представлять права российских немцев на международной арене и поощрять эмиграционные требования российских меннонитов]

Если бы меннониты пошли голосовать на выборы, приведшие к «захвату власти», большое количество из них, вероятно, проголосовало бы за национал-социализм .

Тем не менее, Союз меннонитов и другие конференции работали над обеспечением независимости. Когда Гитлер и его союзники взяли страну под свой контроль, они ожидали, что все организации согласуют свои программы. Религиозные учреждения оказались под особым пристальным вниманием. В атмосфере, благоприятствующей силе, иерархии и централизации, конфессиональные лидеры беспокоились о своей свободе.

Запрет политических партий, а также более широкая волна военизированного насилия продемонстрировали серьезность ситуации. Евреи, коммунисты, Свидетели Иеговы, гомосексуалы и все, кого считали враждебными режиму, подвергались усиливающейся дискриминации. В марте 1933 г. [через два месяца после прихода нацистов к власти в Германии] [а значит, меннониты могли опять оказаться гонимой сектой]

Источник
Benjamin W. Goossen "Chosen Nation.Mennonites and Germany in a Global Era"

Далее: И вновь - о церкви, присяге и пацифизме

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив