о персонажах
murmele — 31.05.2013 Когда-то давно я была знакома с роковой женщиной.Нет, серьезно: вот знаете, бывает такое в книжках, особенно в плохих, в кино -- реже, потому что в кино надо так показывать, чтобы ты поверил, а это трудно, словами проще. Бывают в книжках такие женщины, с которыми герой как встретится, так сразу вся его налаженная жизнь летит к хреням собачьим, а начинается сплошная, как говорила krasnaya, цыганско-заполярная филармония, к ногам которых швыряются состояния -- и добро бы подняла и пользовалась: нет, то ли нищему подаст (а нищий напьется на радостях да и замерзнет насмерть), то ли и вовсе в печку кинет. Такая женщина, которая говорит: если ты меня любишь, то докажи, выпрыгни вон в то окно! -- и ты как дурак встаешь и лезешь на подоконник, хотя минуту назад тебе и в голову не приходило, что ты ее любишь. Такая женщина, вокруг которой вечно все горит, сталкивается, взрывается, -- а она сидит в эпицентре ядерного взрыва, одинокая, как сестрица Аленушка, коленки обхватила зябко и смотрит прямо на тебя прозрачными, пустыми, печальными глазами: ты ли смерть моя? Ты ли съешь меня?.. Съешь уже меня, пожалуйста, а то мне тут играть не с кем. Такая женщина, честное слово. В натуральную величину.
И красоты-то в ней никакой не было, вот что интересно. Средний рост, средняя полнота, цвет волос средне-русый, лицо обычное, простое. Совершенно заурядная. А вот что в ней было, так это погибельная прелесть, русалочий мерцающий огонек, на который уже если посмотрел, то глаз не отведешь и так за ним и пойдешь в трясину, потому что куда же еще-то. Даже я, женщина, на своей шкуре чувствовала. И ведь мы и знакомы-то близко не были: пересекались по табельным праздникам в доме у друзей, да еще как-то однажды она мне курс уколов колола, внутривенных, очень у нее на это дело рука была легкая, опыт большой потому что, м-да.
И вот по тем самым табельным праздникам, выпив сколько-то до определенной кондиции, она залезала на табуретку -- нет-нет, в самом прямом смысле, на крепкий, деревянный кухонный табурет, -- и пела. И пела-то не сказать чтобы хорошо, голосок тоненький, детский, срывается, и фальшивила часто; но это каждый раз было, как удар: сидишь, дышишь носом и пытаешься не разреветься. А пела -- всегда одно и то же, идиотский белогвардейский романс, я его больше нигде и никогда не слышала и думала, что она его сама сочинила, а сегодня решила погуглить на всякий случай, и оказалось, что нет, не сама.
Ты еще у меня молодчина, говорю я себе иногда по самым что ни на есть идиотским поводам, и тогда вспоминаю ее на той табуретке; а вообще-то стараюсь не вспоминать. Незачем.
|
</> |