О настольных книгах.

Не вечное, конечно. И не универсальное. Так, на данный исторический момент.

Лет пять тому назад, через почти что пустую бутылку бордо в мой адрес прозвучали слова: "ну хорошо, ты распинаешься, что русский национализм - это правильно и здорово, а есть по этому делу учебник, настольная книга? Назови, если есть". Я подумал пару секунд и ответил: "Станислав Лем, "Солярис"."

Разумеется, приняли за шутку, и, разумеется, не стал разубеждать. Тем более, что упомянутая бутылка была первой, но не последней.

Сейчас я трезв, в относительно здравом уме и свежетестированной памяти, так что почему бы и не развить тему. В основном не о "Солярисе" и не о национализме, а о настольных книгах.

Начать с того, что "настольная книга" по определению и в самом деле должна быть учебником, а не сборником упражнений. Нет, не потому, что упражнения не нужны, - они нужны - а потому, что по учебнику можно свои собственные выкладки самостоятельно проверить, не без возможности уличить сам учебник в неправильности.

Вместо того, чтобы заглядывать в хвост сборника, чтобы сличить цифры - и уж тем более вместо того, чтобы зачинать вендетту с себе подобным из-за не той буквы, подставленной в троеточия.

Именно потому поклонники всякого рода "Белых книг позапрошлых ужасов" идут лесом: как вне зависимости от доктрины, которую они отстаивают, так и вне зависимости от народа, в пользу которого они это делают. Это даже не упражнения "вставьте нужную букву", это пропись с пунктирными петельками или, что то же, священное писание: благоговеть здесь, ужасаться там.

Упомянутый "Солярис" - это книга о пределах познания: не вообще пределах, а у нас какие-мы-есть, у двуруких-двуногих со счётными возможностями по наблюдению, по эксперименту и по организации с целью наблюдения или эксперимента.

А если ещё и понимать, что наука есть вид общественной деятельности, то это книга о том, во что упираемся, когда хотим что-то сделать вместе, как этот упор выглядит, как его описывают для себя и других, как его переживают, и почему Снаут посылает Кельвина к чертям свинячьим.

Сейчас забавно было бы выслушать возражения, как раз и исходящие из отождествления настольной книги со священной: "а где там именно про нас?", "а зачем именно эта?" Нигде и низачем. "Про нас" - мешает учиться; "зачем" - выбирайте любую другую, мне-то что: учебников в мире полно, это священных книг всего несколько штук на человека (а для атеиста так и вообще нет).

Примера ради. В том же самом разрезе - зарубежная фантастика, где ни про русских, ни про национализм ничего нет, однако цитировать по сопутствующим темам можно бесконечно - я назову ещё две с половиной книги, которые - да, считаю настольными по теме.

Полторы - это уже не раз помянутая мною здесь дилогия Питера Уоттса (Peter Watts) "Ложная слепота" ("Blindsight") плюс "Эхопраксия" ("Echopraxia"). Прикола для вот вам кусок навскидочного перевода из "Эхопраксии".

"…«потому что вампирам не тягаться с тараканьими планами совсем не? Тогда как она выбралась на волю для начала? Как вышло что она и нынче не привязана к стулу решая головоломки для УСФ?»

Каждый вампир, возвращённый со свалки истории: тщательно изолирован от себе подобных, всякий аспект окружения отслеживают и регулируют. Обложены крестами и прямыми углами, жизненно зависимы от точно отмеряемых лекарств, которые позволяют не рухнуть в припадке при виде оконной рамы. Существа, что при всех своих ужасающих силе и уме не способны даже открыть глаза на городской улице, чтобы не сковырнуться на месте.

Валери, влёгкую покинувшая клетку однажды ночью и напугавшая до уссачки добычу в местном баре [был такой забавный эпизод, его и вспоминает Брукс – 17ur] от нефиг делать, а потом вернувшаяся обратно, просто чтобы показать, что она может.

«Я не знаю», - признался Брукс.

«Я знаю». Одиночный, дёрганый кивок. «Она была не одна там были другие там были три других вампира в той лаборатории и они действовали совместно».

Он покачал головой. «Они ни разу не встретились. Их вряд ли даже разрешено было заводить в одно и то же крыло здания в одно и то же время, не говоря уж про одну комнату. И встреться они, они бы скорее стали рвать друг дружке глотки, нежели строить планы побега».

«О они строили планы без вопросов просто они делали это поодиночке».

Брукс почувствовал вкус возражения на языке. Потом до него дошло.

«Бля», сказал он.

«Ну».

«Ты говоришь, что каждый просто знал, что сделают остальные. Они просто…»

«Учащённое дыхание низкорослой рыжеволосой добычи указывает на встречу с мне подобным за последние двести вдохов», монотонно пропела Сенгупта. «Юго-восточные коридоры многолюдны, значит, исключены; мне подобный перемещён по северному туннелю на расстояние двадцать метров не более чем сто двадцать пять вдохов тому назад. Как-то так».

Каждый отмечает самые незначительные намёки в поведении, тончайшие архитектурные детали, пока их хозяева гонят их из лаборатории в камеры, а оттуда в конференц-зал. Каждый способен вывести присутствие и местонахождение других с тем, чтобы независимо от них вывести оптимальные параметры восстания Х индивидуумов в Y разных местах во время Z. И затем они действовали в совершенном согласии, зная, что другие, ни разу не встреченные, выработали тот же сценарий.

«Откуда ты знаешь?», прошептал он.

«Это единственный способ я пыталась объяснить это со всех точек зрения но это единственная модель которая подходит. У вас тараканов не было ни шанса».

Иисусе, подумал Брукс."

Ещё одну книжку, полегче, я бы взял у Иэна Бэнкса (Iain Menzies Banks). Нет, не из цикла "The Culture", по крайней мере непосредственно. Просто авантюрный фантастический роман "На тёмном фоне" ("Against the Dark Background"): о том, как молодая женщина, наследница разорившегося аристократического рода и обладательница богатой биографии, с помощью нескольких друзей пытается избежать легального убийства некой церковью. Героиня хочет выкупить свою жизнь древним артефактом, который и ищет, одновременно пытаясь остаться впереди кровожадных преследователей. Дело происходит на далёкой планете среди древней цивилизации - и на тёмном фоне, что несколько меняет дело.

Ну да, зарубежная фантастика, которую я использую для размышления по вопросам, обычно возникающим в связи с прилагательными "русский национальный". Настольные книги, по крайней мере, в данный момент.

Собственно, всё. Конечно, можно углублять уже высказанное - допустим, назвать шесть настольных книг в жанре непристойных лимериков, которые помогают мне размышлять о рациональном поведении экономического субъекта. Однако я полагаю, что читатель и без того догадался, что я хотел сказать.

Спасибо за внимание.

---

А кроме того, я считаю, что Аракчеев должен быть свободен.

---