о лисе


Вчера вечером по дороге в парк ко мне приблизился юноша с болезненно ясным взглядом, какой бывает у мошенников и обречённых, и спросил, знаю ли я что-нибудь о Боге.
Люблю такие зачины. Диковатый взъерошенный вечер, тьма, звезды с облаками перемешаны ковшом Большой медведицы, свет фонарей зачерпнут из глубин асфальтовых кварталов и льётся тонкой холодной струйкой тебе за шиворот откуда-то сверху. Ёжишься и видишь: ах, со строительного крана. Диплодоковая суставчатая шея торчит над недостроенной школой. И тут – здравствуйте, знаете ли вы что-нибудь о Боге.
Ну, что пёс мой облаял юношу, это понятно. Пудели – они такие. Уязвимые к чужому превосходству.
Тот одарил Патрика взглядом "ах-ты-маленькое-закомплексованное-чмо" и вопросительно уставился на меня.
Но я тоже была не в духе. Мало мне собственного эсхатологического мусора, ещё и чужой хотят подкинуть.
Однако облаять юношу мне воспитание не позволяет. Я, если кто не знает, человек весомой, местами даже обременительной интеллигентности. И в сложных случаях не бью наотмашь этой вашей низкопробной обсценной, а обращаюсь исключительно к классикам.
– Что мы знаем о лисе? – говорю задумчиво, обратив тонкое одухотворённое лицо к строительному крану. – Ничего! И то не все.
Юноша отреагировал неожиданно.
– Вы что, сговорились? – с неоправданной, на мой взгляд, горячностью поинтересовался он.
И гневно удалился прочь.
А я осталась возле недостроенной школы, просветлённая как Тхить Нят Хань. Ибо вряд ли юноша засчитал наши с Патриком ответы как общий, с чего бы? а это значит, что где-то во всклокоченной февральской темноте бродит ещё как минимум один угрюмый до весёлости человек, отвечающий на вопросы о том, что ему известно о боге, стихами Заходера или, может быть, Ренаты Мухи, короткими и простыми, как счастье.
Жил человек на острове в печальном одиночестве.
Детей не знал по имени, но вспоминал по отчеству.
И если это не доказательство существования Его, причём с хорошим чувством юмора, то я даже не знаю, что вам ещё сказать.
|
</> |