О "критериях жизни"

otshelnik_1 — 16.01.2022 Режиссер Карен Шахназаров уже неоднократно предлагал нам весьма лестную для нас версию того крушения, которое произошло 30 лет назад.

Суть ее в том, что никакого нашего поражения в холодной войне не было. Запад нас не побеждал. Просто мы сами, по своей воле, решили сделать мир безопасней, изъять из него непримиримые противоречия (или сгладить их), создать атмосферу доверия, сотрудничества и построить мир на новых основах. Мы начали делать это в одностороннем порядке, но коварный Запад не принял нашего возвышенного движения души.
Конечно же, возвышенного!
В каких конкретно словах режиссер выражал эту концепцию – не важно, а суть ее в целом именно такова.

Версия, если и не лестная, то, как минимум, «анестезирующая».
Складывается ощущение, что наше общество бежит от настоящего осознания произошедшего.

В начале ХХ века один из ведущих публицистов Российской империи М.О. Меньшиков писал:

«Девятнадцатый век окончательно утвердил наш духовный плен у Европы… и в самом таинственном истоке жизни мы, "русые", уже порабощены "белокурым"… Были могучие, хотя и неясные причины, почему народ русский не выдержал умственных влияний Запада; может быть, не хватило энергии выработать свою столь же определенную и роскошную культуру. Но, раз подчинившись, народ русский подвергается опасности дальнейших, постепенных, все более тяжких подчинений. Из подражания Западу мы приняли ЧУЖОЙ КРИТЕРИЙ ЖИЗНИ, для нашей народности непосильный…»

Необходимо уточнить, что «мы» здесь относится не к тогдашнему русскому народу в целом, а только к тогдашнему интеллигентно-буржуазному классу.
Необходимо также уточнить, что дело здесь не в «умственном влиянии» Запада. Дело здесь в характере этого влияния. И в характере западной культуры.
Русский мир изначально формировался в аскетических условиях холодного климата и малого прибавочного продукта. Это вам не Европа, где, по мнению маркиза де Кюстина, «земля и небо соревнуются в щедрости, облегчая и украшая жизнь людей».
Вследствие этого русская культура по сравнению с «роскошной» европейской - достаточно аскетична, в том смысле, что устанавливает существенно более жесткие духовные рамки. Она просто не может быть по-западному «роскошной».
Тяга русской элиты к западной культуре, была выражением ее подсознательной потребности освободиться от русской аскезы. В этой тяге к западной культуре всегда был элемент предательства.
Западное влияние в России всегда имело привкус растления, даже тогда, когда оно этих целей не преследовало (даже без всяких «планов Даллеса»). В советский период, как наиболее русский, это выразилось наиболее ярко.
«Сначала джаз, а после Родину продаст», – это не такой уж и юморной слоган.

Говоря о русской элите, Меньшиков на рубеже веков констатировал:

«Мы хотим жить теперь не иначе, как с западною роскошью…»

Забывая, что народы Запада

«укрепили себя долговременною историческою дисциплиной, обогатили невероятно изобретениями, мореплаванием, промышленностью, грабежом колоний, — они легко могут позволить себе великолепие их городов, с дворцами, театрами, храмами, роскошь полей и парков, обилие фабрик, железных дорог и флотов. Они вдесятеро богаче нас и вполне естественно, без напряжений, устроили себе богатую обстановку жизни. Нам же — народу континентальному, расплывшемуся по стране суровой и далеко не одолевшему всех природных препятствий, — народу земледельческому, не торговому, свойственна сравнительная бедность и культура менее пышная, менее искусственная, более близкая к природе…»

При этом

«…Запад поразил воображение наших верхних классов и заставил перестроить всю нашу народную жизнь с величайшими жертвами и большою опасностью для нее. Россия стала данницей Европы во множестве самых изнурительных отношений. Желая иметь все те предметы роскоши и комфорта, которые так обычны на Западе, мы вынуждены отдавать ему не только излишки хлеба, но необходимые его запасы. Народ наш хронически недоедает и клонится к вырождению, и все это для того только, чтобы поддержать блеск европеизма, дать возможность небольшому слою капиталистов идти нога в ногу с Европой. Девятнадцатый век следует считать столетием постепенного и в конце тревожно-быстрого упадка народного благосостояния в России. Из России текут реки золота на покупку западных фабрикантов, на содержание более чем сотни тысяч русских, живущих за границей, на погашение долгов и процентов по займам и пр.
Если не произойдет какой-нибудь смены энергий, если тягостный процесс подражания Европе разовьется дальше, то Россия рискует быть разоренной без выстрела; "оскудение", захватив раньше всего прикосновенный к Европе класс, доходит до глубин народных, и стране в таком положении придется или иметь мужество отказаться от соблазна, или обречь себя на вечный плен…»

Понятно, что под «оскудением» понимается, прежде всего, оскудение духовное.
Меньшиков это вовсе не Ульянов (Ленин), мало кому на тот момент известный. Это представитель прямо противоположной части тогдашнего политического спектра, по терминологии социал-демократов, скорее, «черносотенной». М. Меньшиков – это «Новое время» - газета независимая и при этом настолько влиятельная, что, по словам Розанова, «на десятилетия сделала неслышным ничей голос, кроме своего».

Несколько позднее Михаил Осипович риторически вопрошал:

«Может ли Россия отказаться от тесного общения с Западом? Добровольно - нет, не может… Россия глубоко завязла в Западе именно этим своим органом, просвещенным сословием, - и без острой боли, без разрыва по живому телу, мы оторваться от Запада не можем.»

В отличие от народа:

«Народ, …как стихия первоначальная, …не может отойти от своей земли, от своей природы… Но класс просвещенный... Мы глаз не сводим с Запада, мы им заворожены…»

Так что все закономерно.
Революция это и есть болезненный и кровавый «разрыв по живому телу».
Если не оторваться от Запада, не выйти из-под его влияния, то – страну и народ ждет гибель.
Но элита категорически заявляет: «Только через наш труп…»
Ну, через труп, так через труп.
«На основании декрета подлежите…»
Не погибать же народу, как «стихии первоначальной», из-за полоумных капризов собственной элиты, утратившей русский аскетизм.

Вот и вся логика революции.
И никакого Маркса.
Вот уж он-то, европеец с головы до пят со всеми своими европейскими «фобиями», для понимания нашей истории ХХ века меньше всего пригоден.
Русская революция – это чисто русская история (несмотря на всевозможные «инородные засилья»).
Приведенные цитаты не требуют даже комментариев. Однако вряд ли мнение Меньшикова (расстрелянного большевиками осенью 1918 года без суда и следствия) может заинтересовать наших «булкохрустов», типа господина Г. Шевкунова и его высокопоставленной «паствы», воспитанных в безмятежном лоне советских детских садиков.
Да и мудрено было бы…
Ведь во многом параллели-то очевидные.
Очевидные, как приговор.

Можно сказать так, Россия во второй половине XIX века приняла в себя западный капитализм. И она честно пыталась жить с этим, хотя ее и мутило страшно. Но в конце концов Россию «вырвало».
«Вырвало» ее с чудовищными, болезненными, неконтролируемыми спазмами «желудка», когда вылетали наружу даже его кровавые ошметки.
Революция - феномен страшный.
Конечно, то, что тебя не убивает, делает сильнее.
Но только в том случае, если не убивает...

Деньги и рынок существовали всегда, тысячелетиями.
А вот капитализм – это специфическая, конкретно-историческая мутация Запада. Мутация, которая обеспечивала Западу гигантские преимущества по отношению к «периферии», позволяя грабить ее беспощадно. (Кстати, в той же статье «Кончина века» махровый «реакционер» Меньшиков подробно описывает ужасы господства западного капитализма на «периферии»: в Азии и в Африке.)

Первооснова событий ХХ века – спасение России от медленного, но неизбежного, переваривания Западом.
Даже антикапиталистический характер революции – это уже вторично. Просто капитализм - это форма западного бытия и реализации его влияния. Консервативная Россия отказалось от «прогресса» в западном понимании. Так что М. Хазин совершенно обоснованно называет СССР «лево-консервативным проектом».

А что «не так» оказалось с русскими по западным меркам?
В свое время Денис Иванович Фонвизин, путешествуя по Европе, оставил в частности такое замечание о французах.

«Рассудка француз не имеет, и иметь его почел бы несчастьем своей жизни, ибо оный заставил бы его размышлять, когда он может веселиться. Забава есть один предмет его желаний. А как на забавы потребны деньги, то для приобретения их употребляет всю остроту, которой его природа одарила... Обман почитается у них правом разума. По всеобщему их образу мыслей, обмануть не стыдно; но не обмануть - глупо. Смело скажу, что француз никогда сам себе не простит, если пропустит случай обмануть, хотя в самой безделице. Божество его – деньги.»

Это пишет русский дворянин, которому деньги никогда не помешают. Но его коробит и возмущает их обожествление, свойственное Западу.
Где-то я подобное уже слышал.

- А что такое по-английски: «How are you»?
- Как поживаешь, или как дела.
- А что всем интересно, как у меня дела?
- Не-а, не интересно.
- А что же тогда спрашивают?
- Просто так. Здесь все просто так, кроме денег.

Деньги, богатство и сила.
Каждая цивилизация вырабатывает свой тип культуры, создает свою духовную ауру, сообразно условиям и целям своего бытия.
Маркиз де Кюстин вполне подтверждает правоту русского дворянина Фонвизина.

«На севере (имеется в виду - в России, – otshelnik_1) цивилизация преследует цели далеко не шуточные. В этих широтах общество созидается не любовью к удовольствиям, не интересами и страстями, которые нетрудно удовлетворить, но могучей волей, осужденной беспрестанно преодолевать препятствия и подвигающей народы на невообразимые усилия.»

Западный мир порожден любовью к удовольствиям и жаждой удовлетворения страстей (в сравнении с Россией, конечно). Их нетрудно было удовлетворять там, где «земля и небо соревнуются в щедрости, облегчая и украшая жизнь людей». «Неприязнь» Фонвизина к французам вызвана тем, что он бессознательно примеряет эти «французские фокусы» на Россию и понимает всю пагубность для последней такого переноса «критериев жизни».

Сегодня уже, возможно, подзабылось, но у нас на рубеже 80-90-х Запад представлялся образцом во всем. Он представлялся таковым даже «правильным» патриотам, ибо «Россия, которую они потеряли», до 1917 года шла, по их мнению, нормальным общечеловеческим, капиталистическим путем, с которого ее спихнули «запломбированные» большевики.

И тот же Никита Михалков в 90-е рассуждал прямо как англосаксонский протестант, чисто в западном духе, в духе Петра Петровича Лужина из «Преступления и наказания». Да, полагаю, он и сейчас своего мнения не изменил:

«Если мне, например, до сих пор говорили: «возлюби», и я возлюблял, то что из того выходило? – продолжал Петр Петрович, может быть с излишнею поспешностью, – выходило то, что я рвал кафтан пополам, делился с ближним, и оба мы оставались наполовину голы, по русской пословице: «Пойдешь за несколькими зайцами разом, и ни одного не достигнешь». Наука же говорит: возлюби, прежде всех, одного себя, ибо всё на свете на личном интересе основано. Возлюбишь одного себя, то и дела свои обделаешь, как следует, и кафтан твой останется цел. Экономическая же правда прибавляет, что чем более в обществе устроенных частных дел и, так сказать, целых кафтанов, тем более для него твердых оснований и тем более устраивается в нем и общее дело. Стало быть, приобретая единственно и исключительно себе, я именно тем самым приобретаю как бы и всем и веду к тому, чтобы ближний получил несколько более рваного кафтана и уже не от частных, единичных щедрот, а вследствие всеобщего преуспеяния. Мысль простая, но, к несчастью, слишком долго не приходившая, заслоненная восторженностью и мечтательностию, а казалось бы, немного надо остроумия, чтобы догадаться…»

Достоевский подобную философию считал для России разлагающим ядом. Но ведь именно эта философия изначально была положена и по сей день лежит в основании «новой России». Она на знамени!
30 лет назад «осторумные» догадались, что главное это «бабки».
Деньги - это главное.
Главное, это «личное преуспеяние», «частная инициатива» и «рынок». Советские «восторженность и мечтательность» были решительно отброшены во имя «личного преуспеяния» и денег, денег, денег…

И те, кто сегодня проводят прямые параллели между Октябрем 1917-го и 1991-м, бессовестно лгут, ибо это два прямо противоположных по смыслу события. Если в октябре 1917-го мы вырвались из плена губительных ДЛЯ НАС «критериев жизни», то в 1991-м мы вернулись на путь погибели.
Это было отречением. Полным.

«Заносило снегом черную громаду
царя и - под мордой его куцей лошади - оратора в распахнутом пальтишке.
- Товарищи... Но мы не должны бросать винтовку! Революция в
опасности... С четырех концов света поднимается на нас враг... В его
хищных руках - горы золота и страшное истребительное оружие... Он уже
дрожит от радости, видя нас захлебнувшимися в крови... Но мы не дрогнем...
- ...Да ведь поймите же вы... через полгода навсегда уничтожим самое
проклятое зло - деньги... Ни голода, ни нужды, ни унижения... Товарищи, а из золота мы построим общественные нужники...»

Дворянин Фонвизин и рабочий-большевик Васька Рублев из «Хождения по мукам» принадлежат к разным сословиям и к разным эпохам. Но это русские люди.
В отличие от…

Конечно, в тогдашнем революционном порыве было много чудовищного вздора, даже безумия, разрушительного и кровавого. Как писал Л.Н. Толстой в «Войне и мире» по поводу несколько иному, русские люди

«совершали (в пошлом смысле) безумные дела».

Но эти безумия, по мнению Льва Николаевича, представляли собой форму самоутверждения народа, который

«пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих усилий, суда над жизнью».

Писатель говорил об исключительно русской способности:

«и богатство, и власть, и жизнь… все то, что считается большинством людей высшим благом мира»,

послать к ра-а-астакой матери, если все это противоречит приговору «высшего суда над жизнью», стоящего вне меркантильных материальных интересов и страстей. По мнению писателя, русский человек всегда ощущал в душе эту высшую «судебную инстанцию», а потому всегда становился ПОПЕРЕК стремления Запада к господству, ПОПЕРЕК произвола богатства и силы.
Бог не в силе и не в богатстве, а в правде.

Но в конце 80-х мы вдруг взяли и выстроились «параллельно».
ПАРАЛЛЕЛЬНО выстроились, Карен Георгиевич!
Однако, если «исключительно русское чувство» нас оставило, то, что же осталось русского?

Так что же произошло 30 лет назад, Карен Георгиевич?
А вдруг все на самом деле было так.
Мы вышли из «окопов» холодной войны, подняв лапки кверху, ибо в листовках, которые с «той стороны» разбрасывали, было написано, что мы не правы, что наши ценности – ложные, что есть «общечеловеческие ценности» - это ценности западной цивилизации, в которой нас ждут с распростертыми объятиями.

И «ценности» эти, между прочим, большинством мыслились в объеме западного супермаркета. И свобода мыслилась в целом не выше, как свобода «потрахаться» в сети на камеру. Хотя на тот момент еще не было ни сети, ни вебкамер, но нынешние представления о свободе были хорошо видны уже тогда.

По словам Сергея Михеева, человека от «марксизма-ленинизма» предельно далекого, нас убедили в том, что главное это «бабки». И тот же Михеев говорил о произошедшем крахе, как о национальном, цивилизационном суициде, констатируя при этом именно ментальную капитуляцию нашего общества на рубеже 80-90-х годов.

Ментальная капитуляция намного страшнее поражения в горячей войне и вынужденного подписания позорного мира.
Поражение в жестокой войне, скорее, мобилизует на грядущую победу.
А ментальное поражение – это поражение, которое может стать уже окончательным.
Оно в привычку входит!
Ментальное поражение – это и есть усвоение чужих привычек, чужих «критериев жизни».

Мы сами добровольно вышли из окопов, свергнув власть «комиссаров» (под руководством другой части «комиссаров», закосивших под «белую гвардию»), чтобы строить «общую Европу», свободную от проклятого «коммунизма» и «тоталитаризма». Так было написано в «листовках».
Кто-то этому сопротивлялся, кто-то смотрел на все это равнодушно или настороженно, но цивилизационная судьба - одна на всех.

Нет, вы представляете, они нас обманули! Нагло обманули.
Обещали ящики печенья и банки варенья.
Но почему-то взяли нас под конвой! (Стали окружать базами НАТО.)
Хотя мы сами… Мы же сами «отреклись» и все «развенчали»!
Они нас не завоевывали!
Они ведь нас не победили!
Мы «сталинизм» ненавидим не меньше ихнего, мы же ихние, буржуинские!
Однако нас взяли под конвой, будто мы пленные, и заставили рыть ров.
Ров-то для чего? Кого в него класть?
«Мюнхенские речи» - это признак того, что смутные подозрения и догадки начали терзать уже многих, в том числе и «наверху».

Сегодня ситуация намного сложнее, нежели во времена Меньшикова.

«Россия глубоко завязла в Западе именно этим своим органом, просвещенным сословием.»

Проблема в том, что сегодня и народ уже другой, все общество давно уже одно сплошное «просвещенное сословие». Кем «просвещенное»?
А кто у нас более 30 лет занимался «просвещением» новых поколений? И, кстати, продолжает заниматься.
Мы завязли в Западе уже не только элитой. У нас не «коготок» увяз, мы давно уже увязли и «тушкой». Потому и на рубеже 80-90-х сломались, что частично увязли уже тогда.
А по прошествии этих 30 лет...

Если мы развернулись в «параллель» Западу и встроились в его систему, то попытки, встать «поперек», оставаясь «внутри», не просто обречены на провал. Они по факту бессодержательны.
БЕССОДЕРЖАТЕЛЬНЫ.

Как и все эти пустые переговоры о «красных линиях»… «изнутри».

Сохранено