О Косыгинской реформе и не только о ней. Ч. 1.

burckina_faso — 18.11.2017 Продолжаем серию о советской экономике.

Итак, что мы выяснили? Что произошло в экономике в хрущевский период? Кратко повторим.

В сельском хозяйстве колхозная система воспринимается властью как неэффективная и заменяется совхозной. Именно в сфере отношений государства и колхозов средства производства стали товаром и стали переходить из государственной собственности в кооперативно-колхозную. При этом тяжким бременем колхозов стали расходы по эксплуатации и ремонту техники. Государство решало проблемы колхозов просто: списывая их «долги» и по-рыночному (точнее по псевдорыночному) увеличивая закупочные цены. События в Новочеркасске показали, что общество не потерпит резкого повышения цен на продовольствие и товары первой необходимости. Поэтому повышения закупочных цен не сопровождались адекватным ростом цен розничных. Увеличились товарный характер советской экономики и дотационность сельского хозяйства.

В промышленности состоялась массовая передача предприятий подразделения II из подчинения союзной власти республиканской. Произошло раздробление прежде единого прибавочного продукта. Рост общественного фонда потребления и общественное потребление прибавочного продукта были несколько ограничены.

У государства в непосредственном подчинении остались в основном лишь предприятия, производящие средства производства. А это породило две тенденции: 1) пополнять союзный бюджет путем заметного увеличения внешней торговли (а она велась по-капиталистически), и 2) постепенно увеличивать прибыльность средств производства вплоть до превращенения их в полноценный товар.

Напомним, что контроль за предприятиями союзного подчинения ослаб, поэтому число плановых требований к продукции стало снижаться, а натуральные показатели стали заменяться стоимостными.

Заметно расширилась экономическая и правовая самостоятельность союзных республик. Провалилась реформа по созданию совнархозов. Прошло ослабление и децентрализация правоохранительных органов. Увеличилась их подчиненность местной власти.

Косыгинские реформы.

Я довольно плохо знаю реформу 1965 г. Если заметите ошибки — пишите. Мы помним, как на рубеже 80-90-х все почти авторы оценивали ее положительно (особенно в учебниках), с сожалением отмечая, что реформа «не была доведена до конца». Классовая сущность этих заявлений теперь понятна очень хорошо. Материалами послужили: источники с сайта «Истмат», лекции т. https://vas-s-al.livejournal.com (они прямо посвящены Косыгинской реформе и восьмой пятилетке, и, надеюсь, товарищ не обидится, что я не буду давать много сносок на его лекции при их пересказе), работы историка экономики Г. Ханина и некоторых других, публикации Т. Хабаровой (это, пожалуй, наилучшая критика реформы, т. к. автор еще в начале 1980-х гг. понимала, куда идет страна), а также общедоступные данные из интернета.

Для начала разберем весьма второстепенный вопрос. В современной публицистике и — что не менее важно — в западной публицистике 60-х годов идея реформы нередко приписывается профессору одного из технических вузов Харькова Е.Г. Либерману. Он высказывал эти идеи еще при Н.С. Хрущеве в записке в ЦК КПСС (обращение коммуниста в ЦК даже в 80-е годы было нормальным делом) и в статье, опубликованной в «Правде» в 1962 г. Справедливо критиковал т. н. «вал» (наследие хрущевской поры), когда продукция считалась по стоимости и было выгоднее выпустить продукцию дорогую вместо дешевой. Основные его идеи — увеличение значения прибыли, развитие производства путем оставления прибыли у предприятий, оценка эффективности предприятия по реализованной продукции. Еще он критиковал абсолютизацию себестоимости, т. к. она нередко подгонялась под снижение. Е.Г. Либерман даже временно арестовывался в 1930-е годы, но осужден не был, имел родственников в США. Разумеется, было бы очень наивно считать, что неизвестный харьковский экономист и преподаватель стал автором проекта реформы, которую «случайно» прочитали и одобрили члены правительства. На самом деле это, конечно, не так. Если бы Е.Г. Либерман был автором идеи реформы, то можно было бы ожидать включения его в состав правительства УССР, перевода на работу в Москву (скажем, в Госплан) или, по крайней мере, перевода из вуза на производство (скажем, на какое-нибудь Харьковское предприятие, где проводился бы эксперимент). Но ничего этого не произошло. «Автор» реформ продолжал преподавать в Харькове. И, конечно, без одобрения свыше в центральной партийной газете не могла быть опубликована его статья. Примерно так же возник в общественной жизни и г-н Солженицын, выдвинутый непосредственно Хрущевым. Все это говорит о том, что харьковский экономист сформулировал запросы ведущих социальных групп. Впрочем, о предыстории реформы писали подробно (http://vas-s-al.livejournal.com/689409.html).

Считается, что реформу поддержали ряд корифеев советской экономики эпохи индустриализации — прежде всего В.С. Немчинов (об отрицательном влиянии «школы Немчинова» говорит Т. Хабарова) и, возможно, даже Г.С. Струмилин. Относительно последнего информация сомнительна. Вообще, корифеи первых пятилеток были в большом почете. Поэтому совершенно разные силы пытались говорить об их поддержке. Можно вспомнить пресловутую фальшивку диссидентов с т. н. «письмом» или «завещанием» академика Е.С. Варги (об подделке есть статья в «Википедии»), где академику приписывались вполне диссидентские взгляды о любимой троцкистами «бюрократии». Когда же в период перестройки были опубликованы его последние записки, то по ним стало ясно, что престарелый академик в последние годы в чем-то сочувствовал маоистскому Китаю и в целом крайне пессимистично смотрел на перспективы развития социализма.

В обществе и впрямь проходила дискуссия о путях развития экономики. Хрущевские реформы привели к коренному повороту в экономике страны, но не создали для развития подходящей формы. Поскольку это была не «обычная» научная полемика, а спор о пути развития страны, затрагивавший интересы правящих слоев, представители науки всего лишь отражали мнение тех или иных групп правящего слоя или класса. В сущностных вопросах интеллигенция вообще не может иметь «своей» точки зрения, т. к. в производстве она не играет решающей роли. Поэтому она может занимать позицию пролетариата или буржуазии. Либо более сложно — позицию тех или иных группировок правящего слоя. Наверняка Е.Г. Либерман сам искренне считал реформу нужной и эффективной. Но если бы правящий слой не был в ней заинтересован, либермановские статьи так и остались бы достоянием довольно узкого круга экономистов. Кроме того, поиск путей развития экономики был нужен всей стране. Вопрос в том — развития куда.

В качестве обоснования реформы подчеркивалось стремление перейти от административных методов к экономическим, т. е. как бы от волюнтаристских к научным. О возврате к сталинской модели речи не шло, т. к. она, разумеется, в духе хрущевской риторики зачислялась тоже в ранг волюнтаристской и «ненаучной». Из объективных оснований обращалось внимание на то, что сильно меняется структура промышленности, появляется много новых материалов, что усложняет расчеты общественных затрат. Трудно предсказать развитие некоторых отраслей. Говорилось, что раньше, дескать, продукции было меньше, поэтому все рассчитать вручную было проще. А теперь, дескать, плановикам такой штат потребуется, что работать некому будет. Обновленный рыночный механизм якобы должен быть дополнительным элементом, который поможет эти затраты точнее установить. Отчасти это было признанием того факта, что после хрущевских хаотических реформ хозяйство пришло в такое состояние, что центральные органы плохо ориентируются в ситуации и не знают, что делать. Попутно возникла идея о переходе на современные методы планирования с помощью ЭВМ: раньше вручную считали, теперь одна машина заменит множество людей. Идет активный поиск систем расчетов экономики, выдвигаются всевозвожные модели (математические и т.п.). Примером может быть теория СОФЭ (система оптимального функционирования экономики). Цель — оптимальное функционирование плановой экономики в автоматическом режиме.

Не будем углубляться в споры об этой теории, об ОГАС и т. п. Разумеется, развитие экономической теории и применение новейшей техники — дело прогрессивное. Но помимо очевидного стремления снять ответственность с руководителей (все «само» будет функционировать), в экономической науке нарастает стремление сделать приоритет на объективных законах развития хозяйства, которые не имеют никакой привязки к социальным и политическим факторам или же привязка эта признается, но уводится в сторону от классов и их истории к абстрактным «вечным» группам («производителям» и т.п.). Экономика рассматривается как некая объективная наука, подобно физике. Ей, дескать, должны заниматься чистые профессионалы. На деле происходит подмена политэкономии некоей «экономической наукой». Безусловно, эта опасная тенденция успешно способствовала развитию буржуазных и особенно мелкобуржуазных политэкономических теорий в СССР. Для этого используются легальные органы и издания. В качестве побочного следствия укажем и на то, что подобные иллюзии удачно тешили самолюбие профессиональных экономистов. Они росли в собственных глазах.

Теперь перейдем к реформе.

Реформу готовили в Госэкономсовете с начала 1960-х гг., потом — в Государственном комитете по науке и технике (ГКНТ). Основная реформа прошла в 1965 г. После принципиального решения Пленума ЦК партии, было принято совместное Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства». Затем были приняты ряд постановлений Совета Министров СССР, касавшиеся отдельных отраслей промышленности, сельского хозяйства, строительства, транспорта и связи. В 1967 г. прошла реформа оптовых цен. Она завершила построение новой системы, которая в дальнейшем лишь корректировалась. Что же было сделано?

1. Во-первых, ликвидировались совнархозы и восстанавливалось централизованное вертикальное управление отраслями экономики через систему хозяйственных министерств. Государственные производственные комитеты были преобразованы в министерства. Возникли и новые. Их стало несколько десятков. Они были, как и прежде, союзными, союзно-республиканскими и республиканскими. Подразделение I снова было отнесено к ведению Союза, а подразделение II — к ведению союзно-республиканских министерств.

2. Заметно снизилось количество директивных показателей, хотя в целом директивный метод управления экономикой сохранился, включая регулирование цен, процента за кредит, доли оставляемой предприятию прибыли, выпуска основной продукции в натуральном измерении, размера зарплатного фонда и др. Показатель снижения себестоимости был временно исключен из директивных показателей.

3. Расширение самостоятельности предприятия состояла в том, что оно частично определяло номенклатуру и ассортимент продукции, могло заключать долговременные договора с хозяйственными партнерами, в большем объеме вкладывать собственные средства в развитие производства и вести капитальное строительство, определять численность персонала и объемы материального поощрения. Продукция должна была разделиться на директивную (или плановую), которая задается государством, и продукцию предприятия (договорную). Производство важнейшей директивной продукции устанавливалось в натуральных показателях, а договорной — поначалу нет. Предполагалось более активное использование кредита и применение арбитража в хозяйственных спорах.

4. Предприятие теперь могло сдавать в аренду другим предприятиям и организациям излишнее оборудование, в т.ч. здания и транспорт. Государственные предприятия выступали как скрытые собственники средств производства (или можно сравнить с субарендой).

5. Главным показателем эффективности работы предприятия становились объем реализованной продукции и полученная прибыль (рентабельность). Чем выше прибыль, тем выше доход предприятия, премиальный фонд и т.п. При этом если раньше требовалась рентабельность общая и отраслевая, то теперь де-факто — рентабельность предприятия. Большая часть этой прибыли шла государству.

6. Доля прибыли, оставляемой предприятию постепенно увеличивалась. Изначально с 5 до 6% по сравнению с фондом поощрения предшествующей поры. К 1970 г. эта доля выросла до 14%, а вскоре установилась на отметке 16-17% ежегодно. Групповое присвоение прибавочного продукта — то же частное. Степень его снова повышалась. А ведь основное противоречие капитализма всегда у нас определялось так: между общественным характером производства и частным характером присвоения. Были введены долгосрочные нормативы для взносов в бюджет. То есть если прибыль растет, то платишь налогов все равно, как и прежде.

7. Прибыль направлялась в фонды экономического стимулирования. Эти фонды делились на фонд материального поощрения (премии), фонд развития производства (отчасти прежние амортизационные отчисления, переходившие при этом предприятию) и фонд социально-культурного назначения и жилищного строительства. В принципе, в той или иной форме, эти фонды существовали и раньше. Разница была в размерах фондов и усилении самостоятельности в использовании их средств. Интересно отметить, что повышалась роль коллективного стимулирования (предприятия, бригады и т. п.). Наверное, чтобы противники капитализма и сторонники демократии не беспокоились. Списки жильцов новых домов утверждались администрацией предприятия совместно с профсоюзами. Распоряжение указанной долей прибыли было децентрализованным (т. е. в руках предприятий). Это, кстати, противоречило предложениям Е.Г. Либермана, который довольно утопически предполагал создание некоего централизованного премиального фонда.

8. Менее заметным, но не менее важным стало введение процентной платы за производственные фонды. Предприятия теперь стали платить государству налоги за используемые производственные фонды, т. е. за основной и оборотный капитал. И это государственные предприятия в стране, где промышленность давно была национализирована! Государство как бы собственник, а трудовой коллектив — как бы владелец. Т. Хабарова использует выражения «псевдособственник» и «псевдовладение». Эти выплаты, разумеется, не могли не учитываться в стоимости продукции. Получалось, что стоимость продукции рассчитывается по капиталу, возмущалась Т. Хабарова.

9. Реформа оптовых цен призвана была ликвидировать нерентабельность отдельных отраслей и — заодно — излишнюю рентабельность других. В соответствии с новой системой в расчет теперь включалась величина производственных фондов. Прибыль устанавливалась в процентах к основным и оборотным фондам (до 15-20%). Из этого запросто получалось так: чем больше (и дороже) фонды, тем «эффективнее» работает предприятие. В целом рост оптовых цен составил 7%, а в подразделении I (главном источнике доходов бюджета Союза), где производственные фонды были больше, цены выросли примерно на 15%.

10. Наконец, в сельском хозяйстве были повышены закупочные цены, снижены цены на сельхозтехнику, а также введены прогрессивные надбавки за сверхплановый урожай.

Эксперименты.

Постепенно предприятия переходили на новые условия работы. Все начиналось с работы экспериментальных хозяйств. Темпы были объявлены «рекордными», однако имела место подтасовка результатов. Экспериментальные предприятия были поставлены в льготные условия. Им выдавались заниженные задания, чтобы было легче перевыполнить план. Предприятия, переведенные на новую систему в 1966-1970 гг., получили задания в 1,5 раза меньше фактически достигнутых ранее. Легко перевыполнили план. По реализации планы были занижены на 15-35%. Данные эти Т. Хабаровой приводятся по литературе 1970-х годов. Была и еще одна важная деталь. Например, «Щекинский эксперимент» на химкомбинате в Тульской области и «эксперимент Худенко» в сельском хозяйстве. Щекинский химкомбинат сократил часть сотрудников при сохранении зарплатного фонда. Оставшиеся сотрудники получили деньги уволенных. Комбинат успешно выполнил план. Примерно то же самое прошло и в сельском хозяйстве (в совхозе Худенко). Уволенные сотрудники при капитализме остались бы без работы, а в СССР они пошли работать на другие предприятия, где эксперимента не было. Вполне вероятно, что в некоторых случаях эксперимент с сохранением зарплат уволенных сотрудников даже принес издержки.

Что эти эксперименты показали? Что люди в некоторых ситуациях могут за материальное вознаграждение работать лучше? Это и так давно было известно. И в СССР в том числе (вспомним заработки стахановцев). Но ведь из-за угрозы безработицы и голода люди тоже могут работать. Если добавить к ним угрозы потерять жилье за неоплату коммунальных услуг, здоровье за неоплату медицинской страховки, поставить людей в зависимость от частных банков за невозвращенные кредиты, то это тоже «прекрасно» стимулирует труд эксплуатируемых рабов. Или реформа «открыла», что на любом предприятии можно найти «лишних» людей? Так это и при капитализме может быть. Просто при капитализме от них избавляются, выбрасывая на улицу. При этом я не отрицаю, что руководители предприятий (Шаров с Щекинского комбината или Худенко) были хорошими руководителями. Это были явно хорошие хозяйственники, «спецы», т. к. плохие и в льготных условиях не добились бы успеха. Кроме того, эксперимент усилиями грамотных специалистов показал, что можно на многих предприятиях заметно увеличить производительность труда. Скрытые резервы можно ведь было использовать и для укрепления социализма.

Ближайшие следствия реформы.

Важная проблема, с которой столкнулись предприятия была такова: полученные средства они могли использовать только на премии и, пожалуй, на некоторые социально-культурные нужды типа путевок в дома отдыха и коллективные поездки в театр. Плюс всякие «левые» и легальные концерты «звезд» эстрады (надо ж было Высоцкому на что-то доставать вещества разные). Если расширение производства не было запланировано, то потратить средства соответствующего фонда было нельзя. Строительство жилья было ограничено планом производства стройматериалов, а реконструкция предприятия — планами производства оборудования и сырья. Выпуск дополнительной продукции не гарантировал ее реализации и т. п. Хотя договорная система и предусматривалась, но все равно сложнее оперативно заказать дополнительное оборудование и дополнительное строительство. Да ведь и плановую продукцию надо было выпускать! Вспомним разницу между директивной продукцией и продукцией предприятия. План по выпуску первой выполнять надо, по выпуску второй — выполнять выгодно. Отсюда уже началось разделение продукции на выгодную и невыгодную. В итоге государство стало расширять директивную часть за счет договорной: условно говоря, не А, а А + А1. Возникала проблема с трудоустройством уволенных с экспериментальных предприятий. Заметим, что если ввести полноценный капитализм, то все перечисленные проблемы по-своему решаются. Торговля средствами производства и полноценный рынок рабочей силы — именно так.

Впрочем, рекордные результаты строительства жилья в СССР, пожалуй, лучше всего говорят, куда шла прибыль предприятий. В этом вопросе без всякого капитализма был полный консенсус. Свои жилищные условия улучшало свыше 10 млн чел. за год! И немалая часть из них — благодаря строительству из фондов предприятий.

У многих работников скапливалась на руках изрядная сумма денег. В целом за 20 лет зарплаты выросли в 4,5-5 раз, а производительность труда — почти в 2 раза меньше. Весьма «удачно» сберкассы тоже планировали ежегодное увеличение суммы вкладов. Ведь работники сберкасс тоже имели свой план и тоже получали премии за его выполнение. При этом роста производства потребительских товаров параллельно не происходило, он шел (и весьма значительный!), но медленнее. Формировался дефицит потребительских товаров. В этом состояла основная причина т. н. «дефицита». И это в стране, которая буквально хвасталась плановостью экономики! Раньше потребительские товары четко увязывались с наличными деньгами на руках у населения, а теперь контролировать наличность не получалось. К этому надо добавить опасение государства повышать цены. Проблема «застойного» дефицита, которой не было в прежние времена, могла быть решена одним росчерком пера — повышением цен или же постепенным ограничением заработков. Такого странного дефицита в прежние годы не было. Спрос на потребительские товары в связи с высокими заработками рос опережающими темпами и таким образом стимулировал предложение. Возможно, это рыночное стимулирование допускалось сознательно.

Все же размеры премии были ограничены. В противном случае экономика сразу погрузилась бы в хаос. Кроме того, соблюдалась разница между «трудовыми» и «счетными» деньгами. В Постановлении Совета Министров СССР было сказано: «Прибыль предприятия... распределяется в соответствии с его балансом доходов и расходов (финансовым планом) и в порядке, устанавливаемом Советом Министров СССР... Размер отчислений от прибыли... порядок образования и использования фонда предприятия определяются для предприятий различных отраслей производства положениями о фонде предприятия, утверждаемыми Советом Министров СССР. Средства из фонда предприятия расходуются на осуществление мероприятий по новой технике, на модернизацию оборудования, расширение производства, на жилищное и культурно-бытовое строительство, на ремонт жилого фонда, на индивидуальное премирование, улучшение культурно-бытового и медицинского обслуживания работников, приобретение медикаментов для врачебно-санитарных учреждений предприятия, путевок в дома отдыха и санатории и на оказание работникам единовременной помощи. Изъятие и перераспределение вышестоящим органом средств фонда предприятия не допускаются».

Производственные фонды у предприятий даже одной отрасли разные. Поэтому теперь наполнение каждого процента прибыли у разных предприятий могло стать более дифференцированым. Предприятия должны были бы разделиться на богатых и бедных (отсталых). Логическое завершение этого процесса — разорение отсталых и безработица. На это, конечно, в то время пойти не могли. Если же путем высоких цен попробовать сделать рентабельными отсталые предприятия, то у богатых прибыль станет и вовсе запредельной. Пришлось вводить индивидуальные оптовые цены и индивидуальную рентабельность для отсталых предприятий. Высокоразвитым предприятиям задавали более сложные нормативы, чтобы ограничить их рентабельность. У руководителей подобных предприятий могла сложиться иллюзия, что «зловредное» государство не дает им зарабатывать. Это и в самом деле сдерживание развития. Оптовые цены должны были гарантировать прибыль всем (как тост в известном фильме Э. Рязанова — «чтобы все были здоровы»!). Они превращались в руках правительства в «универсальный» инструмент, которым можно манипулировать «как угодно» с помощью установления разных нормативов по отношению к разным предприятиям. Да-да, мы не сталинисты и не хрущевцы, мы боремся с волюнтаризмом и администрированием в экономике!

К тому же прибыль теперь становилась плановым показателем и получить ее предприятие было обязано любой ценой. Предприятие получало меньше прибыли, государство — меньше налогов. И бюджет наполнять теперь предпочитали отчислениями с прибыли. То есть и государству выгодно поддерживать высокие цены. За счет прибыли строились дома, детские сады, столовые и т. п. Снижение прибыли могло подорвать развитие социальной инфраструктуры.

При И.В. Сталине предприятие получало прибыль 4-5% от себестоимости (для всех отраслей одинаково — заметим!) и премии при выполнении отраслевой себестоимости. Снижение ее давало предприятиям дополнительный доход. В 1953 г. экономия 0,1% себестоимости давала стране экономию 500 млн руб. Теперь же при снижении себестоимости, при сокращении производственных фондов (например, оборотного капитала) должна была снизиться прибыль — не в процентах, а в рублях. Происходили абсурдные ситуации, когда предприятиям, снижавшим себестоимость, выгодно было это скрывать. Ведь если продукция стоит 100 рублей, то прибыль в 15% будет 15 рублей, а если стоимость продукции 200 руб, то и прибыль — 30. При И.В. Сталине получение прибыли и снижение себестоимости были связаны. Предприятие, снизившее себестоимость, получало прибыль. Теперь же стало можно получить прибыль без снижения себестоимости. Стоимость основных фондов росла. Росли, следовательно, и издержки.

Выгодно было бы повышать себестоимость. Естественно, резкое повышение ее было заметным, за это могли наказать. При этом и капиталистических механизмов регулирования введено не было, чтобы выигрыш шел тому, кто имеет самую низкую себестоимость. Но для этого нужны конкуренция и свободные цены (в т.ч. оптовые).

Есть известное сравнение сталинской экономики с крупной корпорацией или заводом. Можно ли представить, что в старой сталинской системе условный «цех» (т. е. предприятие) будет стремиться при передачи «своей» продукции для дальнейшей обработки получать максимальную прибыль, задерживать передачу из-за неоплаты, обращаться в арбитраж и т. п.? Что советские предприятия будут обвиняться в монополизме, как это было в эпоху перестройки? Что им будет выгодно скрывать снижение себестоимости? Если у нас есть цех, который выпускает конкретную промежуточную продукцию, то всему заводу как-то наплевать, что такой цех один. Напротив, было бы глупо передавать производство данной продукции разным цехам — «разбрасываться» оборудованием и специалистами. А вот если цех особое предприятие, то получателю его продукции выгоднее выбирать у нескольких производителей.

О Косыгинской реформе и не только о ней. Ч. 2.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив