О Хиросиме, серебре и калютронах или всё для фронта, всё для победы!

engineering_ru — 07.08.2020 Вчера все люди доброй воли поминали жертв варварской бомбардировки Хиросимы. Но в эту 75-ю годовщину даже самые светлые люди с хорошими лицами не хотят вспоминать, какую цену пришлось заплатить американскому народу за это очередное преступление разнузданной американской военщины!



Все последующие за варварской бомбардировкой Хиросимы поколения прогрессивных людей с демократическими убеждениями, восхищенные открытием ядерной энергии в XX веке, очевидно, никогда не перестанут проклинать то время, когда это творение человеческого разума было подчинено целям создания страшного оружия уничтожения. Эту мысль хорошо выразил один из создателей атомной бомбы Роберт Оппенгеймер, когда в знак признания заслуг руководимой им Лос-Аламосской лаборатории ему вручали почетную грамоту. Да, это не только советская традиция.

«Сегодня наша гордость не может не быть омрачена глубоким беспокойством. Если атомным бомбам будет суждено пополнить арсенал средств уничтожения, то неминуемо наступит время, когда человечество проклянет слова Лос-Аламос и Хиросима».



Около 8 часов утра по местному времени американский В-29, находясь на высоте свыше 9 км, произвёл сброс атомной бомбы на центр Хиросимы. После выхода из бомболюка она летела над городом примерно 45 секунд; на 43-й секунде падения синхронно сработали часовой и барометрический спусковые механизмы, активировавшие взрыватель. Бомба разорвалась на высоте около 400—600 метров (по более точным оценкам — 576 метров над землёй). Множество остановившихся часов в момент взрыва точно зафиксировали этот момент времени — 08 часов 15 минут.



Первое публичное сообщение о событии поступило из Вашингтона, через шестнадцать часов после атомной атаки на японский город.



Находившиеся ближе всего к эпицентру взрыва погибли мгновенно, их тела обратились в уголь. Пролетавшие мимо птицы сгорали в воздухе, а сухие горючие материалы (например, бумага) воспламенялись на расстоянии до 2 км от эпицентра. Световое излучение вжигало тёмный рисунок одежды в кожу и оставляло силуэты человеческих тел на стенах. Находившиеся вне домов люди описывали ослепляющую вспышку света, с которой одновременно приходила волна удушающего жара. Взрывная волна для всех находившихся рядом с эпицентром следовала почти немедленно, часто сбивая с ног. Находившиеся в зданиях, как правило, избегали воздействия светового излучения от взрыва, но не взрывной волны — осколки стекла поражали большинство комнат, а все здания, кроме самых прочных, обрушивались. Одного подростка взрывной волной выбросило из его дома через всю улицу, в то время как дом обрушился за его спиной. В течение нескольких минут 90 % людей, находившихся на расстоянии 800 метров и меньше от эпицентра, погибли.



Взрывной волной были выбиты стёкла на расстоянии до 19 км. Для находившихся в зданиях типичной первой реакцией была мысль о прямом попадании авиабомбы.



Многочисленные небольшие пожары, которые одновременно возникли в городе, вскоре объединились в один большой огненный смерч, создавший сильный ветер (скоростью 50—60 км/час), направленный к эпицентру. Огненный смерч захватил свыше 11 км² города, убив всех, кто не успел выбраться в течение первых нескольких минут после взрыва.



Манхэттенский проект по созданию ЯО в смысле его осуществления был совершенно новым делом с точки зрения организации производства делящихся материалов, конструкции и технологии изготовления самой атомной бомбы итп, хотя к тому времени уже имелись определенные теоретические и практические предпосылки. На некоторые вопросы ученым и инженерам приходилось искать ответ подобно тому, как ищут иголку в стоге сена. А потому правительство США вряд ли могло найти для этой роли более подходящего человека, чем Гровс, хотя по специальности ничего общего с ядерной физикой не имел. Зато он имел опыт в больших строительных делах, в частности под его руководством возводилось здание американского министерства обороны — Пентагона. Самое большое административное здание в мире! Одних туалетов 6 видов согласно строительным нормам и правилам принятым в то время в США, раздельно для чёрных и белых, и в зависимости от звания. Общество в США тогда имело чёткую цветовую дифференциацию, и ясную цель срочного создания атомного оружия.

После войны он хвастался журналистам, что ему удалось создать изумительную машину (атомную бомбу) с помощью «величайшей коллекции битых горшков». «Битыми горшками» для него были интеллигенты-ученые, среди которых оказалось немало ученых с мировым именем, лауреатов Нобелевской премии. В книгах, посвященных работам над атомной бомбой, Гровс предстает как зловещая фигура человека, лишенного каких-либо эмоций, как грубый солдат, не только попирающий мнения своих ближайших помощников и ученых, но действующий иногда в обход прямых указаний сверху, если они почему-либо расходились с его взглядами. Нью-Йоркское издательство «Братья Харперс», выпустившее книгу Гровса, сопроводило ее такими нелестными для автора словами: «Большинство его поступков и решений вызывало возмущенные протесты со стороны той или иной группы лиц. Произвол, диктат, бестактность — вот лишь часть предъявлявшихся ему обвинений». Какие конченные демократы в этом издательстве однако. Они умудрились усмотреть нечто плохое в таких многообразных административных добродетелях!



Лесли Ричард Гровс, младший видный представитель когорты «надзирателей в погонах», которых американское правительство наделяло чрезвычайными полномочиями и назначало на посты руководителей различных учреждений Манхэттенского проекта. Под их надзор попадали и ученые-атомники, и заводы, и научные лаборатории. Это делалось для того, чтобы иметь полную уверенность, что наука всегда сообразует свои шаги с политикой правящих кругов. Горячим сторонником таких методов руководства был и сам генерал Гровс. Он даже настоял на присвоении ему звания генерала, прежде чем его официально назначили руководителем Манхэттенского проекта. «Мне часто приходилось наблюдать, — замечает он, — что символы власти и ранги действуют на ученых сильнее, чем на военных».

Гровс сумел благодаря своей настойчивости, которая во многом способствовала осуществлению проекта, и незаурядному организаторскому таланту слить достижения участников проекта воедино и воплотить в жизнь, дав в руки американским империалистам такое оружие, при помощи которого, как он считал, в течение 10-15 лет Соединенным Штатам будет обеспечено безраздельное господство над миром. Это было, как говорил Гровс, стало венцом его солдатской карьеры, и делом всей его жизни.

Об этом деле он написал замечательную книгу "Теперь об этом можно рассказать" (Groves L. R. Now It Can Be Told. The story of Manhattan project. — NY: Harper & Brothers, 1962.) которую у нас перевели и опубликовали ещё в 1964 году (Гровс Л. Теперь об этом можно рассказать. — М.: Атомиздат, 1964.)



Великолепной иллюстрацией жертв американского народа может послужить строительство сразу нескольких заводов для производства урана и плутония с разным принципом их получения не считаясь с затратами. Великолепная крупица истории ниже.



Калютрон представляет собой масс - спектрометр первоначально разработаный и использованый для разделения изотопов от урана в количестве микрограмм. Он был разработан Эрнестом Лоуренсом во время Манхэттенского проекта и был основан на его более раннем изобретении, циклотроне. Его название произошло от Калифорнийского университета и в честь института Лоуренса, Калифорнийского университета, где он был изобретен. Калютроны решительно использовались на промышленном заводе по обогащению урана Y-12 в Оук-Ридже, штат Теннесси. Обогащённый там уран был использован в атомной бомбе Little Boy, которая была взорвана над Хиросимой 6 августа 1945 года.



Как писал Гровс: Электромагнитный завод (его условное название Y-12) занимал площадь около 330 гектаров в юго-восточной части запретного района, недалеко от Ок-Риджа. По количеству рабочих этот завод был самым большим в комбинате. Его строительство было начато (в феврале 1943 г.) и закончено (первая очередь в ноябре 1943 г.) раньше других. В течение года он был единственным действующим заводом, а до 31 декабря 1946 г. оставался единственным, где получали готовый продукт — полностью обогащенный уран, т. е. такой, какой необходим для бомбы.

Электромагнитный процесс был важнейшим звеном Манхэттенского проекта. Назначение процесса состояло в выделении урана-235 из природного урана в количествах и концентрации, достаточных для создания оружия. По своему существу это больше физический, чем химический, процесс, хотя в приготовлении материала химия играла большую роль. В принципе идея метода основана на том факте, что более тяжелый ион описывает в магнитном поле дугу большего радиуса, чем менее тяжелый. Таким путем можно разделить различные изотопы одного элемента.

Чтобы реализовать этот способ в крупных масштабах, пришлось провести колоссальные физические и химические исследования и, кроме того, выполнить множество исследований в сопряженных областях науки, таких, как металлургия, биология и медицина. Мы должны были спроектировать, построить и наладить эксплуатацию громадного завода с оборудованием невероятной сложности, не располагая при этом опытом полупромышленного характера. Идея создания полупромышленной установки из-за недостатка времени была оставлена с самого начала. По этой же причине исследования, проектирование и строительство велись почти одновременно и не могли основываться на каком-либо опыте.



Нам с самого начала было ясно, что масштабы и стоимость завода будут гигантскими. Первая очень приблизительная оценка расходов выразилась в сумме порядка 12-17 миллионов долларов. Скоро она увеличилась до 35 миллионов. Эти подсчеты относились, правда, к проекту завода, значительно меньшего, чем тот, который был окончательно построен. В своем первом докладе президенту Рузвельту в начале декабря 1942 г. Военно-политический комитет определил стоимость всего проекта в 400 миллионов долларов. В то время мы считали, что на электромагнитный процесс из этой суммы придется порядка 100 миллионов. Все эти расчеты были лишь приблизительными, так как никто не имел ясного представления о производительности такого завода и его масштабах.

.....

Летом 1942 г. из предварительных расчетов стало ясно, что нам понадобится огромное количество хорошо проводящего металла для обмоток и шин. Поскольку, однако, потребность оборонной промышленности в меди превышала ее запасы в стране, правительство приняло решение частично заменять медь, где это возможно, серебром из запасов государственного казначейства.

По этому поводу полковник Маршалл посетил второго секретаря казначейства США Д. Белла. Последний заявил, он располагает 47 тысячами тонн свободного серебра и около 39 тысяч тонн серебра, для использования которого нужно разрешение Конгресса. Я говорю здесь о [105] тоннах серебра, хотя мера исчисления этого металла была причиной небольшого забавного инцидента, случившегося с Николсом, когда он во время переговоров упомянул о пяти — десяти тысячах тонн необходимого нам серебра. В ответ он услышал: «Полковник, в казначействе не принято говорить о тоннах. Единицей веса серебра является унция{20}».

По условиям выработанного соглашения необходимое серебро мы должны были получить из хранилищ в Вест-Пойнте и вернуть его обратно через шесть месяцев после окончания войны. Кроме того, было предусмотрено, что прессе об этой операции не будет сообщено и что казначейство сохранит его на своем балансе. За исключением описанного выше мелкого инцидента, все наши взаимоотношения с казначейством носили самый теплый и сердечный характер.



Ни одна из частных фирм по вполне понятным причинам не могла взять на себя ответственность за сохранность такого количества серебра, поэтому Манхэттенский инженерный округ вынужден был взять эту ответственность на себя. Это потребовало создания специальных отдельных подразделений для охраны и учета серебра, учреждения особой инспекции с привлечением квалифицированных консультантов и организации переработки серебра в нужные нам проводники.

Серебряные слитки были переданы нам в Вест-Пойнте по ведомости. Мы доставили их на завод, где из них были отлиты стержни, более пригодные для изготовления из них шин и обмоток. Для обмоток крупных магнитов, потреблявших основное количество серебра, одна фирма изготовила полосы, которые были переданы затем фирме «Эллис-Чалмерс», где их, тщательно изолировав, наматывали на ярмо магнитов.

На всех стадиях обработки серебра специальная охрана Манхэттенского проекта наблюдала за обращением с ним и сопровождала все перевозки. Только перевозку готовых магнитов мы решили не охранять, поскольку серебряные обмотки были скрыты под тяжелой сварной оболочкой из стали. Вскрыть эту оболочку стоило многих трудов, и мы убедились в этом, когда разбирали один из магнитов в Ок-Ридже. Кроме того, мы не имели оснований не доверять работникам железных дорог.

Несмотря на колоссальную стоимость серебра, мы стремились ограничиться лишь самыми необходимыми мерами предосторожности и, принимая эти меры, в первую очередь стремились замаскировать сам факт использования серебра [106].

Для этого применялись кодированные коммерческие документы, в качестве адресатов использовался невоенный персонал и т. д. Естественно, все устные и письменные средства передачи сведений велись в соответствии с установленным порядком обращения с совершенно секретной информацией.

Каждое лицо, связанное с этой деятельностью, подвергалось детальной предварительной проверке, и те, кто не прошел ее, не допускались на территорию, где велись эти работы. Серебро, находившееся в зоне производства, охранялось круглосуточно.

Обычное наблюдение за сохранностью тайны осуществлялось сотрудниками службы безопасности и разведки местного округа инженерных войск. Наблюдение же за всей операцией по использованию серебра велось особой группой сотрудников округа.

Наша система учета серебра была очень сложной, так как должна была отражать все этапы превращения 14 тыс. тонн серебра в различные изделия с точностью до последней унции.

Для организации учета была привлечена одна известная нью-йоркская бухгалтерская фирма, обеспечившая постоянную проверку системы отчетности. Мы не предпринимали никаких действий по извлечению серебра из отходов до тех пор, пока ожидаемая стоимость извлеченного серебра не оказывалась сравнимой с расходами по его извлечению. Несмотря на это, за все время мы потеряли лишь 35 тысячных процента от полного количества государствённого серебра, оценивавшегося в 300 миллионов долларов.

В окончательном виде завод Y-12 состоял из пяти альфа-установок (каждая из девяти рейстреков), трех [101] бета-установок с восьмью рейстреками по 36 магнитов, химических и других вспомогательных корпусов. Установки были огромные. Например, два здания для альфа-установок занимали площадь по 18 тысяч квадратных метров каждое.



Фирма «Теннесси Истмэн» начала немедленно обучать свой руководящий персонал методам эксплуатации электромагнитных заводов на экспериментальных установках, уже работавших в Радиационной лаборатории Калифорнийского университета.

Тогда же начался набор эксплуатационного персонала для заводов. Сначала мы считали, что обойдемся штатом в 2500 человек. Но это предположение оказалось грустным свидетельством нашей неспособности предвидеть масштаб и сложность предприятия. На самом деле впоследствии штат завода составил 24 тысячи человек. Основная трудность при наборе обслуживающего персонала состояла в том, что мы не знали наших будущих потребностей в людях. Тем не менее к моменту пуска каждого завода его штат должен был быть укомплектован.



Хочется дополнить Гровса.

Конструкция вакуумных камер-резервуаров и требования к потребляемой мощности у калютронов были ниже, чем у циклотронов, поскольку не было необходимости создавать электрическое поле внутри камер. Несмотря на простоту этого метода на бумаге, в Ок-Ридже возникло множество вопросов. Для сортировки ионов урана магнитное поле должно быть очень однородным. Молекулы, ионизированные иначе, чем это было идеально для заданого радиуса в вакуумных камерах, разбрызгивались по их внутренним стенкам и должны были быть выскоблены для сбора драгоценного материала. В результате эффективность сбора составила всего около 10 процентов. Случайные тепловые колебания начальных скоростей ионов неизбежно приводили к некоторому смешению потоков. Еще больше усложняло ситуацию то, что разница в массе между двумя изотопами урана близка всего к 1 проценту, что означает, что разделение потока было незначительным, если только магнитное поле не было чрезвычайно сильным. А заряженные подобным образом ионные потоки отталкивались друг от друга и, следовательно, смещали траектории от идеальных кривых. Этот эффект ограничивал скорость производства в отдельных вакуумных резервуарах до очень скудных 100 миллиграммов 235U в день. Для получения почти 50-килограммовой критической массы урана 235 для бомбы, завод Y-12 в конечном итоге был оснащен более чем тысячи калютронов, многие из которых содержали по несколько источников ионов.



На Альфа-блоках обогащали Уран примерно до 15% по 235 изотопу, этот обогащённый материал затем подавался на Бета-блоки, которые уже обогащали его до уровня 90% по 235 урану. Гровс первоначально санкционировал производство только двух Бета-блоков, но в конечном итоге одобрил восемь, последний из которых был введен в строй уже после окончания войны в конце 1945 года. В итоге девять Альфа-и восемь Бета-блоков содержали в общей сложности 1152 вакуумных камер-резервуаров.

Для Альфа-блоков комбинация практически возможной скорости ионов и магнитного поля давала ионные потоки диаметром около 3 метров с максимальным разделением чуть более сантиметра между 235 и 238 изотоп на мишени. Исходя из 3-метровой длины сторон для катушек и 30 витков обмоток для каждой, можно вычислить, что ток, который протекал через них, должен был составлять около 30 000 ампер. На пике своей деятельности летом 1945 года Инженерный завод Клинтона (Y-12) потреблял около одного процента ВСЕЙ электроэнергии, производимой в США, причем большая её часть протекала через эти серебряные катушки. Количество потреблённой электроэнергии заводом в разы превышало энергию взрыва в Хиросиме.



Пентагон в конце концов изъял более 400 000 слитков примерно по 1000 тройских унций каждый из хранилища в Вест-Пойнте, штат Нью-Йорк, казначейского учреждения, известного как “Форт-Нокс для серебра". Это около 7500 среднеразмерных автомобилей или около 250 полностью загруженных бомбардировщиков B-29 времен Второй мировой войны.

Военный министр Генри Стимсон официально запросил серебро в письме министру финансов Генри Моргентау-младшему от 29 августа 1942 года. Стимсон не дал никаких указаний на то, для чего будет использоваться серебро, сказав только, что проект “является очень секретным делом."В его письме оговаривалось, что серебро должно быть 0,999 пробы, что титул останется за Соединенными Штатами и что любое серебро, полученное Военным министерством, будет возвращено в первоначальном количестве, форме и чистоте в то место, откуда оно было изъято. Установленный срок возврата серебра составлял пять лет с момента его получения или по письменному уведомлению казначейства о том, что всё или какая-либо его часть необходима по причинам, связанным с денежными требованиями Соединенных Штатов. Стимсон заверил Моргентау, что металл будет устанавливаться только на государственных заводах.

Первые слитки были изъяты 30 октября 1942 года и доставлены на завод американской металлургической компании в Картерете, штат Нью-Джерси. На следующий день завод приступил к отливке прутков в цилиндрические заготовки весом около 400 фунтов каждая. К моменту прекращения литейных работ в январе 1944 года было отлито чуть более 75 000 заготовок весом почти 31 миллион фунтов. Примечательно, что этот вес превысил 29,4 миллиона фунтов серебра, изъятых из казны, это было связано с очень тщательной очисткой. Машины, инструменты, печи, заводские цеха и складские помещения, в которых годами скапливались металлические осколки, были разобраны и вычищены. Все найденное серебро отделялось и отливалось обратно в слитки. Даже рабочие комбинезоны были вычищены пылесосом. Вооруженные охранники наблюдали за каждым этапом обработки. Операции по извлечению и очистке лома были настолько успешными, что в ходе переработки было собрано и возвращено в казну более 1,5 миллионов фунтов серебра, большая часть которого, вероятно, происходила из более ранней и не связанной с ней обработкой серебра. Это более чем компенсировало гораздо меньшую сумму в 11 000 фунтов заимствованного казначейского серебра, которое было неучтено.



После отливки заготовки были перевезены на грузовиках на несколько миль к северу, на завод компании "Фелпс Додж Коппер Продактс Компани" в Бейвее, штат Нью-Джерси. Там заготовки нагревались и экструдировались в полосы шириной 3 дюйма, толщиной 5/8 дюйма и длиной от 40 до 50 футов. Если бы все серебро Манхэттенского проекта было сформировано сегодня в одну полосу той же ширины и толщины, то оно достигло бы от Вашингтона, до окраин Чикаго! После охлаждения полосы подвергались холодной прокатке до различной толщины в зависимости от конкретных магнитных катушек, для которых они предназначались. Затем они были намотаны на бобины (еще не соленоиды), которые были размером с большие автомобильные шины.

Было произведено более 74 000 бобин. Большинство из них были отправлены в Висконсин для изготовления магнитов, но около 268 000 фунтов полос были отправлены непосредственно в Ок-Ридж, чтобы быть сформированными на месте в почти 9 000 частей шинопроводов. Шины представляли собой массивные проводники сечением около квадратного фута, которые несли ток к магнитным катушкам. Во время их изготовления вооруженные охранники снова стояли рядом, на этот раз с листами бумаги, расположенными так, чтобы улавливать стружку и пыль, когда рабочие сверлили отверстия в серебре.

Дальше серебро отправлялись из Нью-Джерси в Висконсин по железной дороге, обычно по шесть запечатанных вагонов, причем каждая партия содержала около 300 бобин с серебряной лентой. Они находились под круглосуточной охраной не менее трех вооруженных охранников в специальном вагоне при каждой поездке. В производственной компании Allis-Chalmers в Милуоки серебряные полосы разматывались и соединялись вместе серебряным припоем, чтобы сформировать более крупные катушки, которые подавались в специальную машину, которая наматывала их вокруг стальных сердечников корпусов. С февраля 1943 по август 1944 года было намотано 940 магнитов. В среднем в каждом находилось около 14 тонн серебра. Эти катушки затем были отправлены в Ок-Ридж на платформах. Они уже не требовали охраны, потому что серебро находилось внутри сварных стальных корпусов.

Первая альфа-трасса стартовала, 13 ноября 1943, хотя её первоначальная эксплуатация была недолгой. Обмотки закоротило, потому что катушки были слишком близко друг к другу и потому что изолирующее масло было загрязнено органическим материалом. Операции были приостановлены, и 80 магнитов Альфа-I пришлось вернуть в Милуоки для восстановления. Вторая альфа-трасса была введена в эксплуатацию 22 января 1944 года, а восстановленная первая трасса 3 марта. К концу января 1945 года девять блоков Альфа, содержащих 864 калютрона, и шесть Бета, содержащих 216 калютронов, они функционировали в восьми крупных зданиях комплекса Y-12.

После войны почти все калютроны были переоборудованы медными обмотками. Но калютроны в первой экспериментальной установке работали до 1974 года с 67 тоннами серебра в их магнитных обмотках. Они использовались до 70-х годов чтобы отделялять изотопы элементов, отличных от Урана.



Бомбардировщиком Б-29, носившим имя «Энола Гэй», управлял полковник Тиббетс. Майор Фирби был бомбардиром, капитан Парсонс специалистом по оружию, а лейтенант Джепсон отвечал за электронное оборудование.

Из-за большого количества различных технических задач особое значение приобретало четкое разграничение обязанностей членов экипажа. В связи с этим начальник штаба Норстэд издал 29 мая специальные указания, в которых говорилось: «Во время боевого полета желательно, чтобы на самолете-доставщике находились дополнительно два военных специалиста. Один из них должен быть старшим офицером и в деталях знать конструкцию, устройство и тактические данные бомбы, с тем чтобы в случае, если непредвиденные обстоятельства вынудят отклониться от тактического плана операции, иметь возможность принять самостоятельное решение».

С одобрения Фарелла Парсонс решил произвести окончательную сборку бомбы уже в полете, чтобы свести до минимума опасность последствий неудачного взлета. Я еще ранее возражал против этой меры, исходя из того, что сборка бомбы в тесном пространстве бомбового отсека будет сильно затруднена. Однако о самом решении Парсонса я узнал слишком поздно и не мог его изменить.

Этапы полета подробно отражены в журнале, который вел Парсонс.

«6 августа 1945 г.

2 часа 45 минут{50}. Старт [264].

3 часа 00 минут. Начата окончательная сборка устройства.

3 часа 15 минут. Сборка закончена.

6 часов 05 минут. Пройдя остров Иводзима, взяли курс на империю.

7 часов 30 минут. Введены красные стержни{51}.

7 часов 41 минута, Начали набирать заданную высоту. Согласно сообщениям погода в районе первой и третьей цели благоприятная. В районе второй — неблагоприятная.

8 часов 38 минут. Набрали высоту 11 тысяч метров.

8 часов 47 минут. Проверена исправность электронных взрывателей.

9 часов 04 минуты. Идем прямо на запад.

9 часов 09 минут. Видна цель — Хиросима.

9 часов 15,5 минуты. Бомба сброшена».

Запланированный момент сбрасывания приходился на 9 часов 15 минут. Таким образом, пролетев 1700 километров за шесть с половиной часов, полковник Тиббетс вышел к цели с опозданием всего на полминуты.

В соответствии с приказом о бомбардировке для максимально быстрого ухода от места взрыва самолет немедленно после сбрасывания бомбы должен совершить разворот в 150 градусов. Такой вираж мог быть совершен без серьезного риска для самолета и его экипажа. Немедленно после отделения бомбы самолет вошел в вираж. Вспышка произошла во время выполнения этого маневра, а спустя 50 секунд после сбрасывания самолет настигла ударная волна. Их было две: одна прямая и вторая, образовавшаяся в результате отражения от земли. В этот момент самолет находился уже в 24 километрах от цели.

Парсонс в своем журнале пишет:

«После вспышки самолет испытал два удара. Видно гигантское облако.

10 часов 00 минут. Все еще видно облако, высота которого, вероятно, больше 13 тысяч метров.

10 часов 03 минуты. Замечен истребитель.

10 часов 41 минута. Облако потеряно из виду. Расстояние от Хиросимы 580 километров. Высота полета 8600 метров».

Экипажи самолета-доставщика и самолетов-наблюдателей сообщили, что через пять минут после сбрасывания бомбы темно-серая туча диаметром около 5 километров повисла над центром Хиросимы. Прямо из центра этой тучи вырвалось белое облако, достигшее высоты 12 тысяч метров. Вершина этого облака быстро увеличивалась в размерах [265].

Через четыре часа после налета с разведывательных самолетов сообщали, что большая часть города все еще скрыта под сплошным облаком дыма, по краям которого можно было видеть огни пожаров, К сожалению, я сам не получил ни одного сообщения от этих самолетов, за исключением того, что они не могут произвести фотографирование. Фотографии Хиросимы, сделанные на следующий день, показали, что примерно 60 процентов города разрушено.

Зона разрушений простиралась на 1,6 километра от эпицентра и охватывала площадь 4,5 квадратных километров. По оценке японских властей, число убитых и пропавших без вести составило 71 тысячу человек, число раненых — 68 тысяч.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив