О фильме "Ученик"

diak-kuraev — 11.12.2016 http://syg.ma/@grigory-benevich/o-filmie-kirilla-sieriebriennikova-uchienik

Кто ключевой герой?

Фильм К. Серебренникова «Ученик» снят по пьесе Мариуса фон Майенбурга «[М]ученик» [3] (пьеса сейчас ставится почти во всех странах цивилизованного мира, а значит поднимает общие для всех проблемы).


Изменений К. Серебренников внес немного, но они весьма существенны. Наиболее важные изменения я проанализирую, чтобы лучше понять фильм. В оригинале пьеса называется «Märtyrer», т.е. «Мученик». Никакой двусмысленности в названии нет, и это упрощает трактовку произведения. Факт тот, что уже русский переводчик пьесы, А.О. Филиппов внес замечательную двусмысленность в ее название, переводя Märtyrer как [М]ученик (так называется и спектакль), а в фильме режиссер сдвинул название еще на один шаг от первоначального, отбросив «М» и оставив: «Ученик». Казалось бы, это обеднило и даже исказило произведение, но в действительности, в его трактовке появилась новая объемность за счет новой загадки.

Кто этот «ученик», которого поставил в центр режиссер?Казалось бы, все ясно, это главный герой — школьник Веня Южин (играет Петр Скворцов), впавший в религиозный фанатизм на почве чтения Библии в пубертатном возрасте на фоне семейного неблагополучия — безотцовщины. [Здесь впору оговорить, что сюжет я пересказывать не буду и пишу для тех, кто фильм смотрел]. Но в фильме есть и еще один важный персонаж — Гриша Зайцев [играет Александр Горчилин. Фамилия «Зайцев» — говорящая и неоднократно обыгрываемая в фильме], «любимый ученик» (в евангельской парадигме) Вени, как он сам себя понимает (Веня же это благосклонно принимает). И, хотя тут возникает некая — вполне творческая — двусмысленность, я разрешаю ее в пользу Гриши, потому, что он-то и оказывается в фильме мучеником, ну, или жертвой (в этом еще предстоит разобраться), потому что фанатик Южин его убивает.

Вероятнее всего, и фон Майенбург имел в виду именно этого героя (у него его зовут Георг), когда называл свою пьесу «Märtyrer», хотя, надо сказать, в его пьесе есть и еще один претендент на «мученика», точнее мученицу, атеистка учительница биологии Эрика Рот, которая одна из всей школы попыталась что-то сделать, чтобы спасти Беньямина Зюделя (так зовут у него Веню) от захватившего его духа фанатизма, а в результате вступила с ним в борьбу. В оригинальной пьесе, проигравшая эту борьбу Эрика Рот, изгнанная преподавательским коллективом (тот занял страусовую позицию и в конечном счете поддался манипуляциям фанатика Беньямина), доходит до настоящего умопомрачения; она приколачивает себя стопами к полу в школе со словами: «Я здесь на своем месте». Казалось бы, и она тоже мученица. Но К. Серебренников не оставляет ей такого шанса — у него эта героиня, Елена Львовна Краснова (Рот=Краснова. Ее играет Виктория Исакова), приколачивает к полу не свои стопы, а свои кроссовки, таким образом ее жест становится чисто символическим, да и на сумасшествие он не похож, по крайней мере, она не произносит ту полу безумную тираду, которую Эрика Рот, приколотившая себя к полу, произносит в пьесе.

Жест Елены Львовны в конце фильма ближе к какому-то просветлению или к Лютеровскому: «я здесь стою и не могу иначе», чем к безумию. По крайней мере, зрителю дается шанс его так понять. Не случайно, многие критики считают, что именно эта учительница является положительным героем пьесы. Например, Стас Тыркин так и написал: «Кирилл Серебренников перенес в кино свой знаменитый спектакль “(М)ученик» и в этот странный период, когда общество и культура, кажется, уже отчаялись найти “позитив” и “героя нашего времени”, такого героя, точнее героиню, нашел, такой позитивный пример дал. Эту героиню играет Виктория Исакова» [4]. Эти слова кинокритика в сокращенном виде вынесли даже на заднюю обложку опубликованного перевода пьесы «[М]ученик” фон Майенбурга, и, надо сказать, очень многие отзывы о пьесе содержат мнение, что эта героиня и является в пьесе главной положительной, наряду с главным «отрицательным героем» — Южином.

Такое впечатление, что СМИ (только либеральные или вообще все?), ожидают от К. Серебренникова, именно такого главного мессаджа — героем фильма (как и спектакля), причем единственным по-настоящему положительным, объявляют противостоящую религиозному фанатизму и подпавшему под его влияние конформизму большинства учителей, учительницу-атеистку, носительницу либеральных ценностей. Вот только некоторые примеры такого понимания (речь о спектакле, но это не имеет значения): «Героиня Исаковой отбегает в сторону, прибивает к полу свои кроссовки и отчаянно кричит, что она никуда не уйдет и останется здесь. Так что спектакль Серебренникова заканчивается сильнейшей гражданской деклараций, под которой зрительный зал подписывается своей овацией: если театр не сдастся, мы тоже никуда не уедем и будем бороться здесь» («Новая газета», 24 июня 2014 г.) [5]. То есть спектакль толкуется злободневно, мол, он о том, что «мы не уедем», будем бороться здесь — со всяким религиозным мракобесием, диктатурой и поповщиной (напомню, что к остальным учителям в деле изгнания Елены Львовны примыкает преподаватель ОПК, о. Всеволод).

Или другой отзыв: «У Майенбурга она [т.е. учительница биологии — Г.Б.] кончает самоубийством [6]. В русской версии — стоит перед педсоветом, уже готовым изгнать ее из школы, глотая слезы и твердя с лютеровским пылом: “Я отсюда не уйду, потому что мое место — здесь. Я отсюда не уйду, потому что здесь мое место…” Самоощущение “русской демократической интеллигенции” в Москве-2014 зафиксировано и сыграно очень точно» (Газета.ru 16 июня 2014 г.) [7].

Наконец, в еще одной рецензии эта учительница биологии уже прямо называется мучеником: «Учительница отказывается уходить — и прибивает кеды гвоздями к полу, как будто отвечая этим жестом на двухметровый крест, сколоченный ее недоброжелателем и оказавшийся наутро на школьной стене. И становится ясно, что вынесенное в название слово “мученик” относится только к ней» («Известия», 17 июня 2014 г.) [8].

Как видно из этих отзывов, почти все единодушно считают Елену Львовну главным положительным героем, а некоторые утверждают, что она единственный мученик, при этом не обращают внимание, что мученик вообще-то слово мужского рода, да и в спектакле К. Серебренникова, она даже и крови-то не проливает, а приколачивает свои кроссовки! Роль Елена Львовны во всей пьесе и фильме, безусловно, весьма значимая, и мне бы не хотелось принижать ее. Она, конечно, символизирует один весьма важный этический и нравственный, как и мировоззренческий полюс в этой вещи. Но все же считать ее мучеником, да еще единственным, как в отзыве в «Известиях», неверно. Совершенно ясно, что на имя мученика, куда с большим основанием претендует «мальчик для битья» и изгой класса, хромой Гриша Зайцев, убитый фанатиком Веней за то, что он отказался убивать Елену Львовну. Мы еще вернемся к этому эпизоду и разберем его детальней, пока же мне хотелось бы ясно высказать свое мнение о том, какой же герой является ключевым (слово «главный» здесь не очень подходит) в фильме К. Серебренникова.

В интервью «Новой газете» режиссер и сам слегка раскрывает свои карты, указывая на то, как следует понимать название фильма, то есть к кому по преимуществу относится его название «Ученик»: «Обозреватель “Новой” — Ты изменил претенциозное название “Мученик” на “Ученик”. Трудный подросток Вениамин с его бунтом телесным и духовным, с его агрессивными проповедями — ученик не Бога, но дьявольски незрелого общества?

— В большей степени имеется в виду сверстник Вениамина, его одноклассник Гриша, для которого Веня — Учитель. Хотя в названии есть некоторая общность. Ученик — это любой» [9].

Как мы видим, К. Серебренников, в духе идеи своих 3D интерпретаций фильма [10] дает множество толкований, но среди них почетное место занимает то, что «Ученик», вынесенный в название фильма, это, прежде всего, Гриша Зайцев. Этот же герой (под именем Георг Хансен), как я понимаю, является мучеником (Märtyrer) в пьесе фон Мейенбурга (не назвал же тот пьесу: «Märtyrerin», «Мученица»). Так что русский режиссер при всем творческом прочтении немецкой пьесы сохранил, как мне кажется, ключевой характер этого персонажа. Между тем, в подавляющем большинстве отзывов о фильме и спектакле, которые мне довелось читать, весь акцент перенесен на главного отрицательного героя — Южина и на его антипода — Елену Львовну, а ключевая, хоть и не главная, роль Гриши Зайцева не оказывается в фокусе. Между тем, без понимания роли этого персонажа, невозможно правильно понять и других главных героев, прежде всего Елену Львовну и то, что произошло с ней в финале.

Такое впечатление, что геройство последней в фанатичном отстаивании либеральных ценностей, как и сама приверженность этим ценностям критиков и рецензентов спектакля и фильма, не позволили объективно оценить эту вещь. От режиссера, который неоднократно в последнее время выступал с довольно смелых гражданских позиций, ожидали, видимо, лишь очередное такое выступление, но уже в форме фильма. Между тем, в том же интервью «Новой газете» К. Серебренников недвусмысленно заявил: «Сегодня я не уверен ни в чем, в том числе в либеральной интеллигенции» [11]. Это фраза режиссера может помочь избавиться от лишних иллюзий на счет слепой приверженности К. Серебренникова «стану либералов». Если он и отстаивает либеральные ценности, то не закрывая глаза на некоторую ущербность однобокого и слишком идеологизированного либерализма, атеизма и прочего в том же роде. И его героиня — Елена Львовна выведена вовсе не как однозначно положительный герой, но как герой, который сам в своем фанатичном противостоянии духу мракобесия, поповщины и всяческой несвободы не добился желаемого результата и чуть не сломался [12]. Вспомним, что она бы оставила поле битвы, ушла бы из школы, будучи изгнанной всем педагогическим коллективом, если бы ей не явился убитый Южиным Гриша. Только после этого явления Елена Львовна возвращается на изгнавший ее педсовет и заявляет, что она на своем месте, и никуда из школы не уйдет, а затем утверждает это символическим приколачиванием кроссовок в классе. Ее дело и ее позиция оказывается спасенной никем иным, как явившимся ею мучеником Гришей. Вот почему именно его я считаю, если не «главным», то ключевым героем этого фильма — той жертвой, которой (по Рене Жирару, «Насилие и священное») держится вся конструкция этого произведения.


Не убий!

Финал фильма К. Серебренникова, от понимания которого зависит понимание всей вещи, содержит несколько загадок и заметно отличается от финала пьесы фон Майербурга. Я уже упоминал об одном отличие — Елена Львовна не приколачивает свои стопы к полу в школе и не сходит с ума, а скорее, напротив, утверждается в понимании своего места и своего дела. Другое отличие связано с характером и описанием смерти ключевого героя. У фон Майенбурга он приходит в школу сам, с проломленным черепом, чтобы предупредить учительницу биологии о готовящемся Беньямином покушении на ее жизнь, и уже здесь, в школе умирает со стихом из «Песни Песней» на устах: «Возлюбленный мой протянул руку свою сквозь скважину, и внутренность моя взволновалась от него» (Песн. 5:4). [О каком возлюбленном здесь идет речь? С кем мистически соединяется Георг, по замыслу фон Майеринга? С Христом или со своим возлюбленным Бениамином? Хотел бы я знать! Факт тот, что ничего подобного нету в фильме К. Серебренникова, и это знаменательно]. Итак, Георг в пьесе умирает с этими словами, не выдавая своего убийцу, ведь предупреждение Эрики Рот это еще не обвинение в том, что Беньямин убил его, Георга.

У К. Серебренникова Гриша является после смерти Елене Львовне, в своем человеческом облике и даже в своей обычной светлой одежде (Южин всегда одет в черное), на лестничной площадке в школе [13], при этом говорит, что он был без шлема и «это все–таки случилось». Можно подумать, что его сбила машина (так это поняли поначалу и в школе, когда сообщили о ЧП). Действительно, Елена Львовна за несколько дней до этого предупреждала Гришу, что он зря ездит на мотороллере с отцом без шлема и просила никогда этого не делать, даже подарила ему свой. Но на самом деле, «без шлема» в устах убитого (но значит не умершего!) Гриши, я думаю, это метафора для беззащитности. Гриша не берег себя, доверился Вене, вообще был открыт. Однако, в фильме Гриша проговаривается, предупреждая Елену Львовну о грозящей ей гибели: «он Вас тоже убьет». Так что никаких сомнений, что Гришу не сбила машина, а убил Южин, быть не может.

Как бы то ни было, после этих слов мальчика Елена Львовна находит в себе силы и возвращается на педсовет, а затем, вновь изгнанная оттуда после заявления, что «не уйдет!», символически приколачивает кроссовки к полу в классе, повторяя: «я здесь на своем месте, а вот вы [т.е. все остальные учителя — Г.Б.] — нет». Если религиозный фанатик Южин, которому она противостала, — убийца, то права была она, а не все остальные учителя. Знание это было куплено кровью Гриши, который и убит-то был из–за того, что отказался убивать Елену Львовну по наущению своего духовного учителя, Южина.

Как Южин пошел на это убийство? Как таковые, убийства он разрешил себе давно — решив убить Елену Львовну как врага Божия. Что касается решения убить Гришу, то в фильме его созревание показано очень точно — сначала, после поцелуя, Южин «понял», что Гриша — педик и достоин небесной кары. Затем он узнал, что Гриша его обманывал, обещая убить Елену Львовну, и даже не попытавшись это сделать (т.е. подлить воду в тормоза на ее мотороллере, как они собирались). Теперь же, ровно напротив, противясь Южину, требующему исполнения задуманного, Гриша закричал: «нельзя никого убивать»! Так «ученик» окончательно вышел из–под гипнотизирующей власти своего духовного учителя, под которой в той или иной степени (хотя бы и поддакивая ему) находился до самого этого момента. Вместо этого он явил себя учеником не Южина, но давшего заповедь: «не убий!».

Вот после этого Южин, бросив Грише: «Иуда!», то есть назвав своим предателем, — понятно, что при этом сам себя он поставил на место Христа, — убивает его ударом камня по голове, дав при этом Грише читать стих Писания: «Да и все почти по закону очищается кровью, и без пролития крови не бывает прощения» (Евр. 9:22). То есть Южин поставил себя на место Христа (фактически стал антихристом) и присвоил себе суд. В то же время Гриша окончательно вышел в этой финальной для их отношений сцене из–под очарования своего «учителя», став мучеником за Господню заповедь: «Не убий!» и умерев с теми словами на устах, которые относятся к жертве Христовой. Так он стал причастен этой Жертве.

Характерно, что в фильме Южин убивает Гришу за городом, и в этом явное подражание жертве Христовой, которая была «вне врат» города (Евр. 13:12), что имеет известный символический смысл — аллюзии к козлу отпущения (Лев. 16:20-22). К. Серебренников, судя по всему, сознательно провел этот параллелизм, который не до конца проведен у немецкого драматурга; у того Георг умирает, придя раненный в школу. В фильме можно заметить и множество других параллелей с Евангелием. Перед поцелуем Южин дает с ладони вино Грише — явная параллель Тайной Вечери (в немецкой пьесе ее тоже нет, друзья пьют пиво из бутылки). Далее, поцелуй учителя и ученика, где Иудой оказывается, как раз, Южин, наконец явление Гриши после смерти Елене Львовне — параллель явления Христа Марии Магдалине.

Именно благодаря мученичеству Гриши, в конечном счете, обрела уверенность в своей правоте и правильности своего противостояния духу мракобесия, тирании и поповщины и учительница биологии Елена Львовна. Кроме того, Гриша ей и просто спас жизнь. Таков финал фильма, каким он мне представляется. Настоящее толкование фильма не сводит его к однобокому пониманию как исключительно отстаивающему т.н. либеральные ценности (как трактует этот фильм большинство критиков). Сами либеральные ценности и его носитель, в данном случае, Елена Львовна, как оказалось, нуждаются в ком-то, кто готов умереть за заповедь любви к ближнему в ее минимальном выражении: «не убий!».

Про геев

Не случайно, конечно, и то, что «положительным героем», едва ли не христианским мучеником, оказывается у К. Серебренникова юноша с признаками гомосексуальности. Впрочем, здесь следует обратить внимание на важные тонкости. В пьесе фон Майенбурга «гейская тема» звучит во весь голос — хромой Георг, изгой в классе, над которым смеются и издеваются все парни, выведен как человек, имеющий однозначную половую ориентацию и невольно проявляющий ее. Красноречивее всего это видно из эпизода, когда после признания Георга Беньямином «любимым учеником», выпивший Беньямин задремал, а Георг поцеловал спящего в губы, от чего тот очнулся и обрушился на Георга с гневной обличительной тирадой. Ну как же — его «любимый ученик» оказался по библейским нравственным меркам носителем порока, который достоин Божией кары! Бедный Георг пытается оправдываться и проговаривается, объясняя свой поцелуй: «Я не знаю, но ты лежал, и у тебя губы еще блестели от пива» [14]. Чувственный момент, прорывающейся помимо воли Бениамина гомосексуальности, в немецкой пьесе однозначен, он подчеркивается и выделяется в ней еще в нескольких местах. Я не буду на этом останавливаться, кто хочет, найдет их сам. Отмечу лишь, что в фильме К. Серебренникова ряда из этих эпизодов нет или они выстроены несколько иначе.

Можно, конечно, все списать на желание режиссера «не дразнить гусей», чтобы его фильм не закрыли, как закрыли до этого фильм о Чайковском, из–за гейской темы. То есть можно все эти смягчения проявлений гомосексуальности Гриши объяснить желанием К. Серебренникова вписаться в российское законодательство. Но какой бы не был первоначальный повод к такой модификации образа Георга/Гриши, у К. Серебренникова, он получился вполне цельным, и нельзя сказать, что на нем лежит печать «зацензурированности» [15], он просто несколько другой, чем у фон Майенбурга. Это касается и того характера проявления любви к своему учителю, Вене, который мы видим в фильме.

Так, в ключевой сцене поцелуя, Гриша целует Веню не спящего, и, объясняя свой поступок ничего не говорит о привлекательности его губ; да и в целом, его действие вполне сознательное. Это Южин воспринял поцелуй Гриши как проявление порочной, проклятой Библией сексуальности (скрывавшейся, а теперь обнаружившейся), но мы совершенно не обязаны смотреть на этот поцелуй глазами Южина. Особенно, если иметь в виду, что на его восприятие этого поцелуя наложил отпечаток случай, когда незадолго до этого сам Южин был оскорблен в лучших чувствах пытавшейся соблазнить его Лидой (играет Александра Ревенко). Та, застав его в классе, когда Южин пытался исцелять хромоту Гриши путем наложения рук на обнаженное бедро [16], бросила ему, что, мол, теперь ей все понятно, почему Южин (в отличие от остальных парней) «так зажат» — он оказывается просто «педик». Южина это обвинение страшно оскорбило — как же, он, проповедник библейской нравственности, и обвинен в страшном грехе! После этого Южину целование Гриши было как гром с ясного неба — его ученик пошел за ним не из–за веры в него и его идеи, а из–за своей, неявной доселе, склонности к мужеложству! Что поцелуй мог быть искренним проявлением любви, в которой нет разделения на плотское, душевное и духовное, нет ничего подавленного, Южин даже не подозревает.

Надо сказать, что и фанатичная атеистка Елена Львовна, когда она набрасывается на Библию, штудируя ее и стараясь «побить тем же оружием» религиозного фанатика Южина, доходит до именно такой, «гейской» трактовки заповеди любви, данной Христом ученикам. Заповедь «да любите друг друга» (Ин. 13:34) она трактует в разговоре со своим любовником, учителем физкультуры, в том смысле, что Христос создал общину гомосексуалистов, которой и дал заповедь однополой любви друг к другу. Это все и объясняет! Сюда же у нее попало и описание того, как любимый ученик Христа возлежал у Его груди (Ин. 13:23). Ясное дело — гей. Разумеется, Елена Львовна, будучи либералкой, не считает гомосексуальность каким-то страшным грехом. Но для нее, атеистки, это вполне возможное объяснение любви, царившей в апостольской общине — вся суть той «христианской любви» для нее сводится к плотским отношениям.

Итак, К. Серебренников, в отличие от фон Майенбурга, оставляет самому зрителю возможность посмотреть на Гришу либо взором фанатика Южина (мало чем отличающимся в этом от взгляда на апостолов просвещенной Елены Львовны) и увидеть в нем «педика», который пошел за Южиным и уверовал в Евангелие исключительно из–за своей вытесненной гомосексуальности, либо совсем другими глазами, и увидеть «целование» Гришей Вени как проявление евангельской любви, как ее Гриша на тот момент понимал [А понимал он ее не противопоставляя телесную любовь, душевную и духовную. Согласуется ли это с учением Церкви — отдельный вопрос, который я здесь обсуждать не буду]. Об этом говорят (буквально взбесившие Южина) слова Гриши, объясняющие его целование: «Это не разврат, я уверен, что Бог поступил бы так же». Богом он здесь, конечно, называет Христа, что весьма знаменательно! Выбор за зрителем — каждый решает сам. И в этой неоднозначности — замечательная (может быть, инспирированная российским законодательством) находка К. Серебренникова, который ведь снимал фильм не как какое-то житие святого, где никакой двусмысленности быть не должно, а как проблемное кино, заставляющее зрителя занять ту или иную нравственную позицию. В данном случае, он может либо осудить вместе с Южиным проявление Веней любви, сочтя ее заслуживающей библейского проклятия похотью (ну, или обычным плотским влечением, как это понимала Елена Львовна применительно к апостолам), или увидеть ее в той перспективе, о которой свидетельствует сам Гриша.

Герои и не-герои

После того, как мы нащупали основные линии напряжения и прочертили сюжетные линии в этом фильме, остановимся кратко на его главных и второстепенных героях. О ключевом же герое, как наиболее сложном (хотя в чем-то и самом «простом»), речь пойдет отдельно.

Южин. В то время, как его одноклассники ведут свободную в сексуальном отношении жизнь, не ограниченную ничем и никем, он читает запоем Библию и знает ее уже так хорошо, что может цитировать наизусть почти по всякому поводу. При этом он хранит девство (не путать с целомудрием!) и даже онанизмом, как все «нормальные подростки в его возрасте» (вопреки желанию его мамы), не занимается.


Цену такой добродетели мы знаем — он презирает своих одноклассников, да и вообще едва ли не всех людей, с которыми имеет дело в школе. Презирает и грозит им Божиим Судом. Его первое столкновение с социумом в фильме связано с отношением к плоти и сексуальности — он отказывается плавать в бассейне в плавках вместе с девицами в бикини, протестуя против смешения тел под водой и т.д. Его явно одолевает похоть при виде девиц в бассейне, особенно доступной, заигрывающей с ним Лиды, и он пытается подавить похоть чтением Библии. При этом он нуждается для этого в самых суровых отрывках из нее — про скорый Суд и наказания Божии. Весь этот внутренний конфликт духа и плоти в Южине идет «за счет» плоти, и, в конечно счете за счет любви к ближним, которых он все больше и больше презирает.

Антиподом Южина в фильме выступает учительница биологии Елена Львовна, которая попутно преподает и «половое воспитание». Для нее не составляет проблемы раздать морковки и учить довольно уже взрослых школьников, как одевать на них презервативы. Во всем, что связано с плотью и сексуальностью, она, что называется, «без комплексов». Ни гомосексуальность (ведь наука доказала, что даже у животных некоторые особи рождаются с такой ориентацией, а люди — часть животного мира), ни нормальная сексуальность у нее никаких проблем не вызывает. Сама она сожительствует с учителем физкультуры вне всякого брака, а до этого у нее был другой партнер, от которого ей остался мотоциклетный шлем. К религии, тем более монотеизму, христианству, как и вообще к духовной проблематике она совершенно слепа.


Верить в Бога Отца в наше время, значит потворствовать диктаторской модели, как бога, так и земного правления. Елена Львовна не понимает и того, что такое христианская любовь, община Христа ей представляется какой-то однополой мужской коммуной. Одним словом, в фильме в несколько даже утрированном виде, она представляет собой полюс полной слепоты к миру духовному, к духовной проблематике, к Св. Писанию, религии и т.д. В результате, она вступает в фанатичный по форме, да и по сути спор с Южиным и стреляет в него цитатами из Библии как заправский лектор по «научному атеизму», только с куда большей страстью.

В отличие от этих двух «полюсов» — Южина и Елены Львовны, теплохладную середину в фильме в наибольшей степени олицетворяет православный священник о. Всеволод. С одной стороны, он не видит ничего плохого в увлечении Южина Библией, с другой, — когда ему не удается вписать Южина в церковную жизнь, как-то «смирить» и сделать полезным для Церкви, он говорит ему, что тот впал в гордыню, обуян бесами. Но предложить Южину что-либо привлекательное он не может, т.к. по сути предлагает угасить свой пыл, свое, как кажется Южину, духовное горение. Сам о. Всеволод, как не без оснований считает Южин, — теплохладен, и вариант христианства, который он предлагает, — для слабых духом, это какая-то вялая религиозность (ее наглядно изображает группа прихожан о. Всеволода, совершающих молебен в спортзале. [Лучше всех удались в этой группе два охранника. В другом эпизоде, увидев самодельный крест, который Южин приколотил в школе, вместо того, чтобы снять его, как просит Елена Львовна, ведь школа — светское учреждение, они сами осеняют себя крестным знамением и, палец о палец не ударив, благочестиво удаляются]). Понятно, что такая теплохдадность совершенно не отвечала тому духовному горению, которое чувствует в себе Южин.


Любопытно отметить, что его «немецкий оригинал», пастор Дитер Менрат, преподаватель «религиозного воспитания», мало чем отличается от этого препода ОПК (ну, или тот от него). Речи у них процентов на 70-80 совпадают. Так что пастыри человеческих душ, хорошо встроенные в систему общества и школы, оказываются похожими друг на друга независимо от конфессии и государства [17], по крайней мере, в некогда исторически христианских странах. Как мало чем отличаются «библейские начетники» и религиозные фанатики в разных пост-христианских культурах (почему и можно было довольно органично вложить в уста русского Вени слова немца Бенни [18]).

Как бы то ни было, о. Всеволоду со всей его «рассудительностью» не удается ни увлечь Южина, ни нейтрализовать ту опасность, которую таил в себе его полный презрения к людям духовный пыл. В фильме он опрыскивает его святой водой, словно так можно исцелить от гордыни! Когда же на последнем педсовете приходит решительный момент, сам о. Всеволод сначала снова пытается «переманить» Южина на сторону Церкви, читая нечто из грозных предупреждений Иоанна Кронштадтского и Ладожского (sic! [19]), что может быть, как ему кажется, созвучно апокалиптическому пафосу Южина, а, когда не находит ни отклика в Южине, ни поддержки среди учителей, замолкает. Далее он уже оказывается ведом Южиным, сам того не сознавая. Так, он «ведется» на банальный «христианский антисемитизм» Южина, который у того служит объяснением, почему Елена Львовна противостоит Южину и Кресту Христову, мол, она же еврейка. О. Всеволод (вслед за историчкой и директрисой) фактически поддерживает эту «все объясняющую» гипотезу, выдавая в себе тем самым этот столь распространенный и потому уже как бы и простительный у православных грешок, точнее не грешок, а добродетель, что он подтверждает, цитируя к случаю из антииудейского трактата Златоуста [в немецкой пьесе пастор до этого не дошел]. Ведется он и на клевету Южина, что Елена Львовна «трогала» его с сексуальными домогательствами (сам он, заметим, любит «касаться» своих прихожан (ок) и чтоб они благочестиво касались его). В результате, о. Всеволод участвует в ее изгнании и не находит ничего лучшего, чем предложить позвать охрану, чтоб ее вывели или обещать ей «молиться за нее». Более постыдного и лицемерного поведения трудно представить. Теплохладность о. Всеволода обернулась полным сотрудничеством с антихристовым духом дьявольской гордыни, который на тот момент олицетворял Южин.

Остальные представители педагогического коллектива в большей или меньшей мере олицетворяют тот же топос «теплохладности». Все они так или иначе пытаются балансировать, сохранять «золотую середину», не впадать в крайности. Даже жлобоватый учитель физкультуры, у которого, конечно, нет никаких сексуальных комплексов, говорит своей любовнице, когда та трактует общину Христа, как гомосексуальную: «Ленка, тебя посадят!» [20], т.е. предупреждает от таких крайних взглядов. Он сбегает от нее, когда она с головой уходит в изучение Библии, в фанатичном противостоянии Южину. Это для него слишком, он не хочет во все это вникать.

Так же точно пытается балансировать где-то посередине директриса. В немецком оригинале это, правда, слегка пошловатый мужчина, а в русской адаптации «строгая», еще советского образца директриса, которой нужно, и чтобы учение Дарвина преподавалось, и чтобы православие было не в обиде, да и во всем остальном пытается найти «разумную середину». [Например, вопрос Южина по поводу греховности совместного плавания девиц и юношей в бассейне она «решает», заменив бикини на закрытые купальники. Но Южин и после этого своих обличений не прекращает, и уроки плавания игнорирует. Или, другой пример, не отказываясь от уроков полового воспитания, директриса предлагает их проводить прилично, как «теоретические», без практических занятий с презервативами. Елена Львовна не без оснований считает, что толку от такой теории не будет, и это может привести в реальной жизни к настоящим трагедиям. «Разумная середина» не устраивает ни одну из «крайних сторон»]. «Взвешенный взгляд» на историю, в том числе на Сталина (жестокий, но эффективный менеджер), излагает на уроках и прививает детям историчка…

Но вся их взвешенность и рассудительность пасует в ответственный момент перед наглостью, ложью и клеветой Южина, который к моменту последнего педсовета уже убил Гришу. После этого он ни перед чем не останавливается, врет и клевещет напропалую, и все разумные и не теряющие, казалось бы, до конца самообладание учителя, оказываются на его стороне в конфликте с Еленой Львовной. Дьявольская гордыня находит себе союзника в лице теплохладной «середины», точнее посредственности и сервильности (кому охота из–за скандала потерять свое место!). Директриса, то ли поверив в клевету, то ли испугавшись пощечины, которую биологичка влепила за нее Южину, взрывается и изгоняет Елену Львовну из школы.

Гриша

Теперь обратимся к образу Гриши. Веня, несомненно, сыграл огромную роль в его жизни, ведь до этого он, в самом деле, вел довольно жалкое существование. Веня же пробудил его к новой жизни, и в этом смысле стал для него духовным учителем, открыл ему Евангелие, вселил веру. Здесь особый интерес представляет переломный момент, когда это пробуждение Гриши к новой жизни происходит. В фильме есть эпизод (51-52 минута) борьбы, когда Веня передает Грише, который пуглив (он же Зайцев!) и не имеет силы духа, свою, т.е., как он говорит, Божию силу, вселяет в него мужество, объясняя, что бояться нужно не тех, кто может убить тело, но могущих ввергнуть душу в геенну. В этой борьбе и передаче силы, мне кажется, присутствует аллюзия к борьбе Иакова с Богом (Быт. 32:24) (с нею же можно связать и символ хромоты). Так происходит пробуждение Гриши, посвящение его Богу, в конце которого Веня обнимает Гришу. С этого момента Веня становится не просто учителем Гриши, но фактически Богом для него, что обрывается лишь в тот момент, когда сам Веня, после поцелуя Гриши, обвиняя его в порочности, отвергает.

Кто-то может сказать, что отношения с Веней, конкретно указанный выше эпизод, лишь пробудили в нем сексуальность, которая в его случае была гомосексуальностью. Но отделять плотское влечение от душевного и духовного в данном случае, мне кажется, было бы ошибкой. Чувство, которое испытал Гриша, потрясенный этой борьбой и этими объятиями с Веней, было целостным, не просто плотским желанием, но любовью, какую сам Гриша в этот момент мог испытать.

Как бы то ни было, вера у Гриши не была куплена ценой вытеснения и подавления плоти, сексуальности, как и душевной жизни, как это произошло у Южина. Это видно хотя бы по сцене с поцелуем, да и по другим. Гриша не считает, что обнять или поцеловать своего друга и учителя — это сколь-либо греховно и постыдно. Он говорит, что уверен, что Сам Бог, т.е. Христос, бы это сделал. Не только страха или презрения к плоти и плотскому, но и никакой дьявольской гордыни, никакого презрения к людям Гриша, уверовав, не приобрел.

Даже страшный дух человекоубийства, как говорят в аскетической литературе, приразившись к нему под влиянием его учителя, укорениться в нем не смог. Приражение состоялось, когда он, стараясь угодить Вене, придумал этот план — залить воды в тормоза у мотороллера Елены Львовны. В виде игры воображения, опять же стараясь угодить Вене, Гриша даже живописал, как Елена Львовна разобьется на мотороллере. Но, приразившись к его сознанию и воображению, этот дух, не смог поразить центра личности Гриши, его сердца, его совести, и он так и не пошел на это убийство, а, когда Южин возмутился, что он еще этого не сделал, сам закричал: «убивать никого нельзя!», за что Гриша и поплатился своей жизнью. Дух дьявольской гордыни, человекоубийца столкнулся в лице Гриши с настоящим противником, который ему сумел противостать и вышел из-по его власти, точнее, избавился от этого приражения, став причастником жертвы Христовой.

Гриша в конце концов занимает в ходе перипетии драматического (или просветляюще-трагического?) действия, место той сердечной «середины», которая в отличие от теплохладной посредственности, сочетает в себе горение духа с искренней любовью к человеку, независимо от того, является ли он духовно и идейно близким или нет (вспомним, что Гриша, явившись Елене Львовне после смерти, спас ее от смерти, его жизнь оказалось жертвой за нее). Фактически, он придал ей уверенности и силы и в ее противостоянии духу посредственности, лицемерия и лжи, которому, как она заявила, не место в школе. Так что ее символическое пригвождение кроссовок к полу в классе после встречи с Гришей на лестничной площадке, можно расценить как некое просветление, по крайней мере, надежду на него. Неверующая и олицетворявшая до этого топос слепоты в отношении духовного, Елена Львовна, увидела нечто по ту сторону эмпирического и обыденного. Есть надежда, что для нее, в конце концов, откроется и духовное измерение, которое не будет при этом омрачено мракобесием и опошлено теплохладностью.

ОКОНЧАНИЕ - ПО ССЫЛКЕ В ВЕРХУ ПОСТА

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• По теме
• Архив