НОВЫЕ СВЕДЕНИЯ О ПОЭТЕ ГРИГОРЬЕВЕ
lucas_v_leyden — 15.01.2011 Сюжет с неизвестным поэтом 1960-х годов, чудесным образом предвосхитившим некоторые элементы поэтики Бродского, сделался в своем развитии прекрасным примером коллективного труда. Высокочтимый Виктор Кудрявцев отыскал рукописи его стихов, высокочтимый labas указал на возможную кандидатуру переводчика с литовского Юрия Григорьева, нашел четыре его стихотворения и краткую биографическую справку; высокочтимый lukomnikov_1 предпринял деятельные шаги к опросу свидетелей; высокочтимый riftsh выявил отличный отзыв о нашем кандидате и связался с автором мемуарного очерка; высокочтимый anicavoin написал нескольким поэтам, знавшим Юрия Григорьева и напечатал их ответы; высокочтимый ubeschur разыскал упоминания о нем…Мне оставалось только пойти в библиотеку и прочесть книгу того, кто казался нам основным кандидатом. Последние сомнения отпали – наш замечательный поэт – действительно Юрий Александрович Григорьев, родившийся в 1937 году и выпустивший, если не считать нескольких детских книжек, один-единственный сборник стихов: Григорьев Ю. Август. Вильнюс. 1968.
На с. 55 – 57 этой книги напечатано (со значительными разночтениями) стихотворение, которое в нашей рукописной версии называлось «Комната дураков» - здесь оно именуется «Пожар» («На рассвете весь город – из тлеющих углей курган...»). Остальные стихотворения из книги тоже очень хороши; более того, цитируемое высокочтимым ubeschur «Сад мой! Как воспою зданья, в тебя глядящие! / Консерватория, КГБ напротив костела, роддом, / Шахматный клуб, Совет Министров, Дом ученых» тоже находится там, несмотря на вполне вольное содержание. Вообще, надо сказать, качество и стихов и полиграфии таково, что гораздо естественнее на титульном листе смотрелся бы город за пределами Советского Союза, что, конечно, заставляет внимательнее взглянуть на то, что творилось в поэтическом Вильнюсе в конце 60-х.
Открывшиеся обстоятельства (и паче прочего – прозвучавшая в письмах надежда на то, что Ю. А. ныне здравствует) удерживают меня от того, чтобы печатать остальные стихи, доставшиеся мне в рукописи – но дают прекрасную возможность выложить два текста из обретенной книги «Август». Ждем развития событий.
<1>
ЛЕНИНГРАДУ
Чуть сумерки – под Сфинксом льды шуршат.
Колонны резче, шпили гуще, выше.
А издали, в пустыне плоской, дышит
Дымами заводскими Ленинград.
Чуть смеркнется – иду к реке. Струя
Меня и Египтянина колеблет.
Ему – века дремать под рыбий лепет,
Мне – час один. И вглядываюсь я...
С прекрасной жаждой входим. А пройдешь
За сто волнений, тридцать листопадов –
Чу, дышит мудрость зреющего сада!
А в остальном – улавливаешь ложь.
Еще шуты бездомные рядят
Свое бесплодье в рок и в безысходность
Пусть треплются. Но Тайную Свободу
Нам в августе нашептывает сад.
Так шелест и цветенье белых льдин
Иной зовут из подсознанья шорох,
Таким я вижу сей колонный город –
А вдруг в него, как в зеркало, глядим?
Возлюбленный! Платил он всех честней:
От наводнений за предназначенье,
До наглых бунтов гарнизонной черни,
До мышеедной святости страстей.
Днесь, сдав в музей империю, Неву,
Дермо казарм и купидонов пляски,
Не зверем тьмы – ломовиком в упряжке
Везет порфироносную вдову.
...За всем цветением добра и зла
Осталось – головы склонить пред жатвой
И наплывать во льды, в лета, в глаза
Так, как приходим в мир – с прекрасной жаждой.
<2>
О РЫБЕ
И пасмурность весною высока,
Особенно на берегу реки:
Визг чаек – шабаш, белый листопад,
Насколько глазу хватит – рыбаки.
Здесь, словно леску, взмах не различить
Отдельного крыла – к волне и взлет.
Высь. Визг. До хвой береговой черты
День светлой сетью над водой плывет.
А там, во глубине, ни тьма, ни свет.
Река – напор расплавленного льда.
И рыба пробивается в воде,
Как глубь, сильна, глазаста, холодна.
Ей от струи себя не отличить:
Наваливает сила – муть и лед.
Кровь – лед. Во льду растворены зрачки.
И непонятен путь – вверх? вниз? вперед?
И лишь на миг, лишь у границы вод –
Железный коготь птицы иль лесы –
Глаз выпучится в воздух – как высок!
Задергайся. Наешься пустоты.
|
</> |