Новые мемориальные доски в честь тех, кто в изгнании прославил имя РОССИЯ

mixail_a — 02.10.2010

Новые мемориальные доски в честь тех, кто в изгнании прославил имя РОССИЯ 0_af1c8_f106808_XL.jpg

В начале января 2010 года на Александровском подворье были установлены пять памятных досок, увековечившие тех, кто в вынужденном изгнании после революции прославил имя Россия.17 сентября сего года Императорским Православным Палестинским Обществом в Святой Земле и Фондом им. А. К. Глазунова (Мюнхен) были установлены еще шесть памятных плит из индийского гранита.

Марина Александровна Шафрова-Марутаева

Суздальский старинный дворянский род Шафровых ведет свое начало от потомка удельных князей Галича Северного и известен уже со средних веков.

При Екатерине II поручик Никанор Шафров вступил в брак с Александрой Пожарской, которую некоторые историки считают праправнучкой последнего князя Юрия Пожарского - внука сподвижника Минина князя Дмитрия Пожарского.

Многие из Шафровых служили в Российском военном флоте. Пять сыновей Никанора и Александры Шафровых стали морскими офицерами. Из них двое - Павел и Александр - отличились в сражении с турецким флотом в 1806 году и стали кавалерами ордена св. Георгия IV степени, впоследствии оба дослужились до чина генерал-майора.

По стопам отца пошли и сыновья генерала Павла Никаноровича Шафрова – Дмитрий и Александр. Младший сын Александр Павлович служил на клипере "Изумруд" и представлял ВМФ России на Всемирной выставке в Вене. Вышел в отставку в чине генерала флотской службы.

Продолжил семейную традицию и сын генерала Александра Павловича Шафрова Александр. Первым боевым кораблем, на котором пришлось служить юному мичману Александру Шафрову, был крейсер "Аврора" - в будущем знаменитый "корабль революции". Позже Александр участвовал в обороне крепости Порт-Артур во время русско-японской войны и за боевые заслуги получил сразу три ордена.

30 марта 1908 жена Александра Шафрова Людмила Павловна родила дочь. Родители назвали ее Мариной.

Как инженера-механика Александра Александровича назначили наблюдать за постройкой на Балтийском заводе в Ревеле новейших крейсеров русского флота. Корабли так и не успели достроить, грянула революция, и Александр Шафров направился воевать в составе Белой гвардии на Северо-Западном фронте под командованием генерала Миллера. Здесь ему присвоили последний чин - капитана флота I ранга.

После поражения Белой гвардии Александр Павлович вместе с женой и детьми перебрался в независимую Эстонию. Некоторое время спустя семья Шафровых переехала в Бельгию.

В столице этого королевства дочь капитана Марина вышла замуж за русского эмигранта Юрия Марутаева и стала носить фамилию Шафрова-Марутаева. У молодой семьи родились два мальчика - Никита и Вадим.

В мае 1940 года брюссельские улицы заполонили немецкие мотоциклисты. Германия оккупировала страну. Марина вместе с мужем одними из первых вступили в бельгийское Сопротивление.

Она рвалась в бой с нацистами, была уверена, что мужчины Сопротивления медлят и не готовы для открытых столкновений. Не получив поддержки единомышленников, М. Шафрова-Марутаева решила действовать по своему усмотрению и рвению сердца.

Вечером 8 декабря 1941 года на площади Порт де Намюр, в центре города, Марина заколола кинжалом капитана, помощника германского военного коменданта. Ей удалось скрыться. Свой поступок она утаила даже от семьи.

Немцы взяли 60 заложников и объявили, что расстреляют их всех, если в течение недели убийца не явится в комендатуру. Прочитав приказ «о явке» в газете, Марина Александровна весь вечер молча обнимала и ласкала сынишек и, как только они уснули, рассказала супругу – кто заколол майора. Она решила сдаться, муж отговаривал ее от такого шага.

«Как жить с мыслью о том, что из-за тебя погибли невинные!» – отвечала на уговоры Юрия Марина.

Она явилась в комендатуру, но, перед тем как сдаться, решила повторить свой предыдущий поступок - заколола еще одного офицера.

О случившемся было доложено лично Гитлеру. Бельгийская королева Елизавета обратилась к фюреру с просьбой помиловать мать двух маленьких детей.

В Брюсселе ее судил военно-полевой трибунал и приговорил к расстрелу. Генерал Александр фон Фалькенхаузен, шеф военного командования оккупированной Бельгии, не решился утвердить приговор, и Марину перевезли в Германию.

В Кельне вынесли окончательный приговор - «смерть посредством гильотины». 31 января 1942 года ее обезглавили в возрасте неполных 34 лет.

После войны по просьбе бельгийской королевы прах Марины был разыскан в Германии и перезахоронен 25 мая 1947 года с почестями на центральном кладбище Брюсселя среди 27 могил национальных героев страны.

Бельгийское правительство высоко оценило подвиг Марины Александровны Шафровой-Марутаевой. Ее посмертно наградили Боевым крестом с пальмовой ветвью, Рыцарским крестом с пальмовой ветвью, медалью Сопротивления и присвоили звание «Участник Движения Сопротивления».

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 мая 1978 года Марина Александровна была посмертно награждена орденом Отечественной войны первой степени. В 2006 году Национальный комитет общественных наград Российской Федерации наградил ее орденом Великой Победы.

Юрий Николаевич Марутаев переехал после войны в поселок Грез-Дуасо, в 25 километрах от Брюсселя, женился вторично на боевой подруге, участнице бельгийского Сопротивления.

Анна Феликсовна Воронко и Эдуард (Виктор) Гольдберг-Воронко

Анна Феликсовна Воронко не была участницей французского движения Сопротивления. Не прославилась она ни в мире науки, ни в музыке, ни в искусстве. В анналы литературы ее имя тоже не вписали. Ее знали в первую очередь те, кто увлекался антиквариатом.

Через руки Анны Феликсовны проходили и драгоценности, но украсилась она не ими, а благими делами. Анна Воронко творила добро, творила молча, от всей души под покровом сердца. Безутешное горе – смерть единственного сына – настигло ее в пятидесятилетнем возрасте.

На ее личные средства на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем на приобретенном ею большом участке был сооружен памятник-часовня, а вокруг – братские могилы, в которых она перезахоронила своего сына Эдика и несколько десятков погибших в рядах французской армии и Сопротивлении русских солдат.

Анна Феликсовна разыскивала бренные останки «мальчиков-солдатиков», иногда своими руками выкапывала, перекладывала в гробы и перевозила к вечному упокоению к памятнику-часовне.

Уйдя в декабре 1971 года в жизнь вечную и представ пред Спасителем, она - да простит меня Господь Бог за дерзновение так думать, а тем более писать - молча и смиренно склонила пред Ним голову. Она молчала. За нее свидетельствовало разбитое горем материнское сердце и погибшие солдатики.

Когда посетители русского кладбища Сент-Женевьев-де-Буа подходят к памятнику-часовне ее сыновей-солдатиков, то, как странно бы это не звучало, они чувствуют неугасимое пламя материнского сердца, пламя любви и заботы несомкнутых глаз матери.

Рассказывать1 о ней я попрошу отца протоиерея Бориса (Старка)2, человека, не только хорошо знавшего ее, но и разделившего с ней участие в благих делах по исполнению долга пред памятью погибших.

Протоиерей Борис Старк:

«…Каждый год 19 февраля, в день смерти моего сына Сережи, наш большой друг и один из наиболее нам духовно близких лиц архимандрит Никон (Греве) приезжал к нам, сперва в Вильмуассон, а потом в Ст.Женевьев де Буа для служения заупокойной литургии и потом панихиды на могилке усопшего мальчика и обычно всегда он привозил с собой кого-нибудь для знакомства с нами...

А привозил он всегда кого-нибудь со свежей раной, недавно кого-нибудь потерявшего. …Один раз, думаю, что это было в 1942г., он приехал к нам в Вильмуассон к службе и привез с собой даму в глубоком трауре... Это была Анна Феликсовна Воронко.

Со знакомства с ней начался новый вид моей пастырской деятельности. Она была родом из Вильно, в молодости, видимо, была очень красива, т. к. и к этому времени, несмотря на многие переживания, черты ее лица были очень привлекательны. Она работала антикваром.

Была трижды замужем, но со всеми мужьями разошлась и жила с сыном в Париже. Сын был единственный, от первого мужа. Когда Литва перед мировой войной присоединилась к Советскому Союзу, она не стала брать эмигрантского паспорта, но взяла советский. У нее было много контактов с антикварами в разных странах, и ее можно было считать состоятельной женщиной по нашим эмигрантским масштабам.

Война застала ее в Финляндии, куда она поехала по делам своего антиквариата. Когда вернулась в Париж, узнала, что ее единственный сын пошел добровольцем на фронт. Возможно, что позднее его и так призвали бы, но героически настроенный юноша сам пошел навстречу своей судьбе. Во время наступления немцев на Арденны ее Эдик был убит в местечке Мизери во дворе большого замка, где полк добровольцев был взят в окружение.

Так как брат моей жены тоже был добровольцем в том же полку, то кое-какие сведения об этом бое мы потом получили. Но пока мать ничего не знала о судьбе своего сына. Она хорошо говорила по-немецки, и, когда после занятия Парижа немцами появилась военная комендатура, она пошла туда, чтобы узнать что-либо о судьбе полка. Все ее обращения к французским властям остались без результата. Никто ничего не мог сказать. Сведений не было. В немецкой комендатуре, просмотрев много толстых книг, ей сказали не только день смерти сына3, но и где находится его могила в парке этого замка.

Война еще продолжалась, но с ее неуемной энергией, немецким языком и, возможно, все же женским шармом она добилась разрешения проехать в Мизери, нашла могилу сына и перенесла его прах на местное кладбище, где уже лежали его сотоварищи по добровольному полку. Разрывая могилу, она думала, что тут же умрет от горя, но... сил было больше, чем ей казалось. Копая могилу, нашли кое-какие его вещи, записную книжку, еще что-то. Раз ей стало совсем плохо, т. к. из могилы вытащили большую кость. Она уже думала, что это кость сына, но... оказалось, что это была коровья кость от какого-то более давнего захоронения.

Увидев, что смерть к ней не приходит, она решила посвятить себя служению солдатикам, особенно убитым. И к этому она привлекла частично и меня. Мы объезжали военные кладбища, поля битв, выискивали на крестах русские имена, искали родных этих солдатиков и потом, с их разрешения, стали перевозить их на русское кладбище Ст. Женевьев, где она купила в центре кладбища большое место.

В центре по проекту А. Н. Бенуа была построена часовня в древнерусском стиле, а вокруг были братские могилы, куда мы стали свозить гробы с солдатиками, а на их изголовьях ставить небольшие доски с именами и, по возможности, с фотографиями. Одновременно, блуждая по деревне, она выменивала у крестьян кое-какое продовольствие, которым в Париже делилась с нуждающимися.

Для ширмы она вела торговлю и с немецкими офицерами, которым доставала золото и другие интересующие их предметы, а взамен получала разрешение проезда в зону военных действий, бензин на провозку гробов...

Думаю, что у нее были и другие связи, о которых она умалчивала, так как сразу после окончания войны она часто стала бывать в советском посольстве. Позднее она решила перевезти и сына на наше кладбище, но не в общую могилу, а в отдельную, куда потом завещала и себя похоронить.

Но уже после моего отъезда из Франции она еще раз перехоронила сына в общую могилу около часовни, правильно рассудив, что после ее смерти часовня и братские могилы останутся, а частная могила ее и ее сына рано или поздно погибнет. Теперь уж и она умерла и лежит, окруженная своими солдатиками под сенью сооруженной ею часовни. Мы с ней совершили несколько таких довольно длинных путешествий по полям битв, собирая наших «мальчиков».

Особенно мне запомнилась первая поездка... Это было в марте 1947 г. Война уже кончилась, но на каждом шагу были видны ее последствия. Города северо-востока Франции были сильно разрушены, так как там еще шли оборонительные бои, которые все уменьшались, приближаясь к Парижу, который был объявлен открытым городом.

В ту поездку мы привезли 10 гробов, проехав 6 дней (всю первую неделю Великого Поста) по дорогам Соммы, Шампани, Эльзаса, Лотарингии, Арденн...

В субботу рано утром мы были в Париже и привезли гробы в собор на ул. Дарю, где совершалось отпевание. После чего я повез гробы с отпетыми солдатиками на наше Русское кладбище.

На всех церемониях присутствовала делегация французской армии со знаменами, возглавляемая полковником, сказавшим речь.

На кладбище также были представители местных воинских объединений, а над часовней висело четыре флага: французский, американский, английский и... советский, к немалому смущению многих наших старушек и бывших генералов. Я тоже сказал слово на французском языке, отмечая нашу борьбу с общим врагом — фашизмом и отдавая дань молодежи, погибшей для общей победы…

Хотя война и кончилась, но народное хозяйство еще не полностью вошло в свою колею. Нам для этой поездки обещали большой грузовик, в котором было три места рядом с шофером и крытый кузов сзади. С нами должна была ехать еще одна дама — жена убитого Владимира Станиславского. Когда в понедельник утром мы были готовы к выезду, то... подали машину с одним местом около шофера и сзади только брезентовый верх.

Я уступил место рядом с шофером дамам, которые весь путь сидели одна у другой на коленях, а сам забрался в кузов, где уже лежали 10 пустых гробов. На мне поверх рясы была только военная пелерина, еще моего отца, сделанная по морской форме из хорошего сукна…

Когда мы выезжали из Парижа, было по-весеннему тепло и сухо, но когда мы забрались в горы Вогезов и Эльзаса, то там нас встретил глубокий снег, морозы до — 15°, и я начал сильно зябнуть под своим брезентом. Кончилось тем, что пришлось забраться в пустой гроб и покрыться крышкой, чтобы не замерзнуть. Так я и ехал, перебираясь из одного гроба в другой, по мере их заполнения.

Все-таки я сильно простудился и, приехав в Страсбург вечером, даже боялся, что не смогу продолжать дальше свой путь, а буду вынужден сесть в поезд и вернуться в Париж. Но Анна Феликсовна дала мне каких-то таблеток, и после ночи я поехал дальше…

Среди 10 убитых, которых нам надлежало выкопать, 6 было с 1940 г., т. е. с самых первых месяцев войны, а 4 сравнительно недавних, убитых в 1944 и 1945 гг., т. е. 2—3 года тому назад. Между прочим, среди них был один Юрий Гагарин. По-разному нас встречали на местах... В некоторых городах или селах нас ждали могильщики, которые все делали и перекладывали останки в наши новые гробы; были и такие, где не было никого, кроме деревенского сторожа, и тогда нам приходилось самим и копать и перекладывать.

Причем, если трупы 7-летней давности уже не представляли трудностей, то сравнительно недавно погребенные были в полном состоянии разложения, и это был нелегкий труд. Приехав в один город, мы застали военный отряд, который ждал нас с музыкой, чтобы отдать дань почета погибшим воинам. Приехав в другую деревню, не нашли никого. Потом приплелся мэр деревни и тоже не смог ничего сделать...

Наконец какой-то мальчишка сбегал в ближайшие дома, принес лопаты, нарубил где-то еловые ветки, чтобы положить внутрь гроба... Когда мы сами с помощью мальчишки сделали все, что требовалось, я сказал мэру: «Знаете, господин мэр, когда будут следующие муниципальные выборы, я предложу вашим землякам голосовать не за Вас, а за этого мальчишку. От него больше толку, чем от Вас!» Мы уехали, оставив его в полном недоумении.

…Все расходы, связанные с этим путешествием, несла на себе Анна Феликсовна. Она делала это в память о своем Эдике. Потом мы с ней еще несколько раз совершали такие поездки, но уже в более комфортабельных условиях, так как война отодвигалась все дальше.

Но последующих мы отпевали уже прямо у нас в Успенской церкви на кладбище. Были и отдельные солдатики, которых перевозили стараниями родителей. Некоторые из них ложились в братскую могилу около часовни, другие — в отдельно приготовленные могилы …

В благодарность за эти мои «военные» экспедиции матери и жены погибших солдат, конечно, по инициативе Анны Феликсовны подарили мне золоченый наперсный крест-дароносицу, которым я часто пользовался, часто его носил, а теперь подарил своему старшему сыну-священнику.

Анна Феликсовна неоднократно приезжала в Советский Союз, где в Москве мне удалось найти ее сестру, к которой она и приезжала.

Один раз она побывала и у нас, в Ярославле, и провела с нами Великие Пятницу и Субботу, святую Пасхальную ночь и первый день Пасхи.

Продолжая работать с антикварами, она была в контакте со многими художниками и коллекционерами и убеждала многих из них завещать свои ценности России. Она привозила много ценных экспонатов для наших музеев. Картины, фарфор — все это было пожертвовано России от эмигрантов…

Но в мое время мы были заняты розысками русских солдатиков, погибших на французском фронте. Всего было найдено 280 таких могил или сведений о погибших, но, конечно, лишь малая часть из них была перевезена на наше Русское кладбище…

Вспоминается и рассказ Анны Феликсовны о том, как она как-то шла в парижском метро и в коридоре одной пересадочной станции увидала немецкого солдата с перевязанной головой, который явно заблудился и не знал, куда идти. Для нее всякий солдат, даже вражеский, да к тому же раненый, был солдат, как ее Эдик, и она на превосходном немецком языке спросила, что ему надо. Получив ответ на нужный вопрос и указание, куда ему ехать, он спросил Анну Феликсовну, не немка ли она.

А когда узнал, что она русская, то отлетел, как от ядовитой змеи... На ее недоуменный вопрос, в чем дело, он рассказал, что будучи в оккупированной России, он со своей частью занял избу и расположился на ночлег. В избе на печи лежала только дряхлая старуха.

Когда они начали есть, то старуха скинула ему на голову чугунный котелок, и так разбила ему голову, что он пролежал в госпитале два месяца, а теперь его препроводили в «тыловую» часть во Францию.

«С того дня я боюсь всякой русской женщины, от девочки до древней старухи». Очень много сделала Анна Феликсовна для воинов, и мне обидно, что французское командование, с которым она много имела дел, не нашло нужным как-то отметить ее труды…»

* * *

1 Старк Б, прот. По страницам Синодика, 1994.

2 Протоиерей Борис Георгиевич Старк, сын адмирала Георгия Карловича Старка, командира Сибирского флота, эмигрировавшего во Франциюв 1922 году. В 1925 году Борис приехал из Кронштадта к отцу в Париж. Закончил здесь технический институт и работал. Стал изучать богословиe и в 1937 году был рукоположен в сан диакона, затем — в пресвитера. Служил в Никольском храме при Русском доме престарелых в Сент-Женевьев-де-Буа.
В 1952 году о. Борис Старк вернулся на Родину. Служил в Иоанно-Златоустовском кафедральном соборе Костромы, позже настоятелем Свято-Духовского собора в Херсоне. В 1960 году его перевели в Ярославскую епархию. Скончался в Ярославле 11 января 1996 года.

3 Капрал 22 пехотного полка иностранцев-добровольцев Эдуард (Виктор) Гольдберг-Воронко был убит в г. Мизери 6.06.1940г.

Анатолий Сергеевич Левицкий

Суздальский старинный дворянский род Шафровых ведет свое начало от потомка удельных князей Галича Северного и известен уже со средних веков.

При Екатерине II поручик Никанор Шафров вступил в брак с Александрой Пожарской, которую некоторые историки считают праправнучкой последнего князя Юрия Пожарского - внука сподвижника Минина князя Дмитрия Пожарского.

Многие из Шафровых служили в Российском военном флоте. Пять сыновей Никанора и Александры Шафровых стали морскими офицерами. Из них двое - Павел и Александр - отличились в сражении с турецким флотом в 1806 году и стали кавалерами ордена св. Георгия IV степени, впоследствии оба дослужились до чина генерал-майора.

По стопам отца пошли и сыновья генерала Павла Никаноровича Шафрова – Дмитрий и Александр. Младший сын Александр Павлович служил на клипере "Изумруд" и представлял ВМФ России на Всемирной выставке в Вене. Вышел в отставку в чине генерала флотской службы.

Продолжил семейную традицию и сын генерала Александра Павловича Шафрова Александр. Первым боевым кораблем, на котором пришлось служить юному мичману Александру Шафрову, был крейсер "Аврора" - в будущем знаменитый "корабль революции". Позже Александр участвовал в обороне крепости Порт-Артур во время русско-японской войны и за боевые заслуги получил сразу три ордена.

30 марта 1908 жена Александра Шафрова Людмила Павловна родила дочь. Родители назвали ее Мариной.

Как инженера-механика Александра Александровича назначили наблюдать за постройкой на Балтийском заводе в Ревеле новейших крейсеров русского флота. Корабли так и не успели достроить, грянула революция, и Александр Шафров направился воевать в составе Белой гвардии на Северо-Западном фронте под командованием генерала Миллера. Здесь ему присвоили последний чин - капитана флота I ранга.

После поражения Белой гвардии Александр Павлович вместе с женой и детьми перебрался в независимую Эстонию. Некоторое время спустя семья Шафровых переехала в Бельгию.

В столице этого королевства дочь капитана Марина вышла замуж за русского эмигранта Юрия Марутаева и стала носить фамилию Шафрова-Марутаева. У молодой семьи родились два мальчика - Никита и Вадим.

В мае 1940 года брюссельские улицы заполонили немецкие мотоциклисты. Германия оккупировала страну. Марина вместе с мужем одними из первых вступили в бельгийское Сопротивление.

Она рвалась в бой с нацистами, была уверена, что мужчины Сопротивления медлят и не готовы для открытых столкновений. Не получив поддержки единомышленников, М. Шафрова-Марутаева решила действовать по своему усмотрению и рвению сердца.

Вечером 8 декабря 1941 года на площади Порт де Намюр, в центре города, Марина заколола кинжалом капитана, помощника германского военного коменданта. Ей удалось скрыться. Свой поступок она утаила даже от семьи.

Немцы взяли 60 заложников и объявили, что расстреляют их всех, если в течение недели убийца не явится в комендатуру. Прочитав приказ «о явке» в газете, Марина Александровна весь вечер молча обнимала и ласкала сынишек и, как только они уснули, рассказала супругу – кто заколол майора. Она решила сдаться, муж отговаривал ее от такого шага.

«Как жить с мыслью о том, что из-за тебя погибли невинные!» – отвечала на уговоры Юрия Марина.

Она явилась в комендатуру, но, перед тем как сдаться, решила повторить свой предыдущий поступок - заколола еще одного офицера.

О случившемся было доложено лично Гитлеру. Бельгийская королева Елизавета обратилась к фюреру с просьбой помиловать мать двух маленьких детей.

В Брюсселе ее судил военно-полевой трибунал и приговорил к расстрелу. Генерал Александр фон Фалькенхаузен, шеф военного командования оккупированной Бельгии, не решился утвердить приговор, и Марину перевезли в Германию.

В Кельне вынесли окончательный приговор - «смерть посредством гильотины». 31 января 1942 года ее обезглавили в возрасте неполных 34 лет.

После войны по просьбе бельгийской королевы прах Марины был разыскан в Германии и перезахоронен 25 мая 1947 года с почестями на центральном кладбище Брюсселя среди 27 могил национальных героев страны.

Бельгийское правительство высоко оценило подвиг Марины Александровны Шафровой-Марутаевой. Ее посмертно наградили Боевым крестом с пальмовой ветвью, Рыцарским крестом с пальмовой ветвью, медалью Сопротивления и присвоили звание «Участник Движения Сопротивления».

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 мая 1978 года Марина Александровна была посмертно награждена орденом Отечественной войны первой степени. В 2006 году Национальный комитет общественных наград Российской Федерации наградил ее орденом Великой Победы.

Юрий Николаевич Марутаев переехал после войны в поселок Грез-Дуасо, в 25 километрах от Брюсселя, женился вторично на боевой подруге, участнице бельгийского Сопротивления.

Мемориальные доски славным изгнанникам-россиянам расположены по правую сторону от Порога Судных Врат.