Новая Тридцатилетняя война — мировая и гражданская

lenivtsyn — 29.10.2023 После большого перерыва посмотрел очередное интервью "божьего человека" Алексея на ютуб-канале либеральной фанатички Юлии. Много, конечно, глупостей он наговорил. Особенно густо в том, что касается его представлений о палеолите. Тут комментировать бессмысленно, можно только вспомнить слова Поршнева, что "наука о начале человеческой истории находится в самом гносеологическом пекле". Так что тому, кто в наш век всерьёз займётся идеологической борьбой, — т. е. борьбой за переделку человечества, — её вопросов не обойти.

Но и отнюдь не только глупости он говорил. Правда, зачастую на тарабарском либеральном наречии, но тут уж что поделать — главное, что мы поняли. Во-первых, интересна его мысль, что "эпоха модерна" началась с Тридцатилетней войны и ею же, по-видимому, закончится. (В смысле: не прямо ею же, а другой Тридцатилетней войной. Условно тридцатилетней, потому что она может продолжаться и больше, и меньше.) Эту сентенцию он не раз озвучивал и до "перерыва". Я тогда ещё подумал, что весьма, весьма вероятно. Хотя как раз российско-украинская война слабо на это указывала. Только с началом новой войны на Ближнем Востоке сравнение приобрело необходимую образность.

Язык не поворачивается назвать эту новую войну "израильско-палестинской": ХАМАС не представлял палестинский народ, готовя и совершая теракт, и не представляет сейчас, после начала Израилем уничтожения Сектора Газа. Но как раз этот момент делает войну похожей на Тридцатилетнюю. Ведь какая главная особенность Тридцатилетней войны? Что это первая общеевропейская война — понятно. Алексей, кстати, именно этот момент в ней обыгрывает, т. е. ему даже не столько сама война важна, сколько Вестфальский мир, которым она закончилась и который заложил фундамент существующей поныне системы международных отношений. Но для марксиста в этой войне гораздо интереснее не её официально-декларативная сторона, а её изнанка, лишь в незначительной степени отражённая в договорах, а то и вовсе никак не отражённая, но повлиявшая на социальную жизнь никак не меньше.

Ну, например, мало кто, — разве что историки христианской церкви, да и то не все, — выделит в Вестфальском договоре предоставление кальвинистам равных прав с католиками и лютеранами. Для большинства это — незначительный, проходной момент. В самом деле, кальвинисты, лютеране — всё одно протестанты! Но марксист, знающий о скрытой работе идеологических механизмов (того самого "крота истории"), знает, что именно овладевание массами радикальной кальвинистской идеей предопределения идеологически подготовило возможность капитализма. Стремление к накоплению ради накопления без неё не стало бы психической нормой, а воспринималось бы как признак безумия. Ведь так оно и было до того — мировая литературная классика не даст соврать. А значит, капитал бы не заработал. Макс Вебер, конечно, не был марксистом, но в юности кое-чему у Маркса успел научиться.

Мир лишь закрепляет результаты войны, и не следует думать, что это Вестфальский мир дал ход распространению радикальной кальвинистской версии догмата предопределения. Представление, что будущая жизнь совершенно не зависит от человека, точно так же как и настоящая, будь он жесток или милосерден, распространялось в массах независимо от конфессий уже в ходе войны, безумия которой этому как нельзя кстати способствовали, но несомненно, что война открыла широкую дорогу капитализму в Европе.

Самое же интересное для марксиста в Тридцатилетней войне — это то, против кого велась эта война. Наиболее поверхностное знание о ней подскажет, что Протестантская уния воевала против Католической лиги (и точно также наоборот), т. е. воевали друг с другом протестанты и католики. Историк над таким ответом усмехнётся, потому что одним из самых заметных участников войны на стороне Протестантской унии, а на последнем этапе — и главным участником, была католическая Франция. Он, скорее всего, поправит — скажет, что да, формально воевали Протестантская уния против Католической лиги, но фактически война велась с одной стороны — испанскими и австрийскими Габсбургами, а с другой — антигабсбургской коалицией. И такой ответ, определённо, предпочтительней. Уже хотя бы потому, что он позволяет определить к этой войне субъективное отношение.

В науке очень важно (а в общественной — просто необходимо) занимать по отношению к предмету своего исследования чётко обозначенную позицию. Если, конечно, вы не хотите всю жизнь играть в бирюльки, типа "цивилизационного подхода", а хотите добиться чего-то реально нужного. Первое, самое поверхностное знание о Тридцатилетней войне такой возможности не предоставляет (если, конечно, вы сами не пламенный протестант или католик), зато второе — знание историка — уже вполне. В XVII веке Габсбурги были тормозом социально-экономического развития Европы, и пусть даже их противники не ставили себе целью полное их устранение, а стремились их только ослабить, мы приветствуем победу антигабсбургской коалиции, представлявшей силы европейского прогресса.

Но всё же и это ещё не самый глубокий взгляд. Заинтересованное (т. е. совсем не беспристрастное) изучение таких документальных источников времён Тридцатилетней войны, как газеты, хроники, памфлеты, воспоминания, частная переписка, художественная литература (роман "Симплициссимус", как самый известный пример), рисует перед нами картину, о которой умалчивают официальные договора. И это картина совершенного народного одичания.

Обезумевшие крестьяне толпами бродят по дорогам, падая и умирая от голода. Их разлагающиеся трупы растаскивают собаки и расклёвывают птицы, и это стало привычным элементом сельского пейзажа (в города их не пускают). Каннибализм распространён настолько, что стал темой для шуток, чем-то вроде супружеской измены. Ландскнехты обеих противоборствующих армий не получают жалования и живут исключительно грабежом. Командование это поощряет. Возмущение крестьян подавляется в зародыше, этой цели служит самый разнузданный террор, которым ландскнехты забавляются на досуге. С крестьян живьём сдирают кожу, потрошат их, зажаривают на вертелах. Если же в какой-то местности возмущение всё же вспыхивает, то для наказания крестьян стороны приостанавливают военные действия, находя понимание у противника.



Всё это происходит на землях Германии — основном театре военных действий Тридцатилетней войны. На тех самых землях, на которых всего столетием раньше разворачивались события Великой крестьянской войны. И хоть та война была крестьянами в итоге проиграна, её события научили крестьян, что господам можно коллективно противостоять и даже побеждать их. Это знание сохранялось в немецком народе, передавалось в виде устных рассказов старших детям, нашло отражение в фольклоре и литературе. Весёлые бюргерские шванки, конечно, подтрунивают над простоватостью, неотёсанностью и подчас коварством мужика, но это не сравнить с неприязнью, которые они питают к рыцарству и дворянству. А всё потому что известно: при желании их можно бить! И вот, в результате Тридцатилетней войны это знание исчезает, национальный характер немцев полностью меняется.

Этот результат войны не был закреплён в Вестфальском договоре, но, зная о последующей судьбе Германии, его влияние на мировую историю сложно переоценить. При этом сама Тридцатилетняя война в своей глубокой социальной основе предстаёт как общая война обеих "официально" воюющих между собой сторон против немецкого крестьянства. Эта скрытая, недекларируемая, "внутренняя" война — главная особенность "официальной" Тридцатилетней войны, и, в отличие от "официальной", эта "вторая" война — классовая.

А теперь вновь обратимся к интервью "божьего человека" Алексея на ютуб-канале либеральной фанатички Юлии. Во-первых, интересна его мысль, что современное общество началось с Тридцатилетней войны и новой Тридцатилетней войной закончится. Хотя эту мысль он уже высказывал и раньше. А во-вторых, интересна его — на этот раз уже совершенно новая — мысль, что мы наблюдаем начало мировой гражданской войны. И очевидно, что обе мысли об одной и той же войне, просто с разных сторон. И вторая, конечно, гораздо глубже. "Эта война пройдёт сквозь ум и сердце каждого человека, заставляя его определиться: на чьей он стороне" (цитирую Алексея по памяти).

Ой, как верно! Вот только определения противников в этой войне как "добро и зло", "свобода и страх", "демократия и авторитаризм" (последнее звучало не у Алексея, но сюда же) марксиста устроить не могут. Не потому что они неверны, — в зависимости от того, что под ними понимать, их запросто можно представить верными, — а потому что они слишком, — непростительно, если учесть, как легко ими манипулировать, — абстрактны. И таким образом, для нас там, где Алексей увидел ответ, вопросы только начинаются.

Мы благодарны ему за то, что он напомнил нам о гражданской изнанке войн. В войне Государства Израиль против ХАМАС мы на стороне Государства Израиль — при всём отвращении, которое питает марксизм к империализму: речь идёт о завоеваниях цивилизации, которые исламисты ставят под сомнение и которые необходимо отстоять. Но эта наша поддержка Израиля — не более чем "поддержка" антигабсбургской коалиции в "официальной" Тридцатилетней войне. И, конечно, мы не осудим Антониу Гутерриша за то, что он видит эту войну со стороны её гражданской изнанки, на которой ведётся другая, гражданская война с другой линией фронта. Точнее, там можно выделить три фронта. По одной линии идёт подавление палестинцев израильскими ракетами и исламистской идеологией. По другой — такое же подавление израильтян, но только источники ракет и идеологии на ней поменялись местами. Наконец, по третьей линии мы наблюдаем перекрёстную промывку мозгов населения Земли информационными ландскнехтами капитала, удерживающими мировую повестку в привычных для них рамках.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив