нога

Отданжды летом (захватывающее начяло?) мы поехали отдыхать "наприроду". Мы - это человек десять мальчеков-девочек в равных пропорцыях (а какжэ иначе?). Объединяло нас в одну дружную компанею большое и светлое чувство. А именно - любовь. Любовь к алкаголю, лёхкем наркотекам и тяжолой музыке. Собственно эти пункты и стали главным содержанеем культурно-развлекательной программы, которая скрашывала наш досуг на этой самой "прероде".
Прерода к слову была не просто так кустиками за гаражным массивом, а вольным, диким и слехка засранным берегом великой блять, русской сука, реки, в рот её ебать, Волги нахуй!
И этот факт, некоторым образом корректировал нашу поведенческую реакцыю, заставляя нас ( как меня бесет слово "нас"!!!111) невольно и рефлекторно выполнять мероприятея, допустимые на побережъе в тёплое время года. Тоесть - купанее пЪяных тел, мочеиспускание в акваторию, сплав стеклотары и прочии водные процэдуры были в наличие.
Веселье и злоупотребление шло по стандартной схеме, пока чей то блуждающий взгляд не обнаружыл ЛОДКУ! Лодка системы "козанка" с маторчеком и какими-то мужыками, которые при ближайшем изучение оказались ещё и чЪими то знакомыми. Кароче - кататсо, кататсо и ещё раз кататсо! С пЪянвми харями, с песнями и непроизвольным выпусканием рвотных масс в набежавшую волну.
И тут поизошло малоприятное проишествие, чуть было неперечеркнувшее всю мою
Я, выругался (достаточно грязно и неприлично. не стану тут писать таких слов) но поездку отменять не стал. Мы поплыли. Плыли долго. Ибо Волга шырока и глубока, плыли пока не закончелсо бензин. И водка. А закончилось горючее ровно на противоположном берегу. И тут все бывшые на борту люди разом заметили, что я, стыдно сказать, - обосрался.
Ну во всяком случяе, одна моя штанина была неприятно липкой и неприлично коричневово цвета. Я ловко парировал обвинение в неконтролируемой дефикации сообщением, што данные перемены в верхней одежде вызваны абильной кровопотерей. И у друзей моих началась панека. Ктото никагда не видел столько крови, кто то панимал, што от ближайшей больницы нас отделяет великая русская река, ктото был просто в гавно и тупо орал от щястья....
Мы нашли деревню. Она была метрах в трёх от тово места, к которому причялил наш скорбный алюминевый челн. В деревне мы нашли женщену, которую местные селяне отрекомендовали нам как "фельтшэра" и данный фельтшер согласилась осомотреть моё увечЪе.
Будем шыть! - радосно сказала сельская врачиха и вытащила здоровенную кривую иглу у себя из воротника - раздевайсо, касатик. Касатик, всмысле фюррер, всмысле я запросил было абезболивающих уколов, но тётя-врач, сурово понюхав и проаналлизировав химический состав моево дыхания диагностировала - што анастэзии ужэ достаточно.
Потом я тупо смотрел, как ловкие жэнские руки шЪют мне ногу и думал о каком то средневековом крестоносце-ревнивце, который уезжая в поход зашыл пезду своей возлюбленной даме. Виделось мне какоето сходство в этом процэссе, всмысле в зашывание ловкими руками неловкой ноги....
А патом было утро, и возвращение в город, и распуханее ноги, и страшные глаза врачей и "ещё бы чуть-чуть и гангрена"... Но всё обошлось, и фюррер, тоесть я - двуног как и прежде. Только от колена и вверх по внетренней стороне правого бедра ползёт у нево теперь шрам, немного похожый на зашитое влагалище средневековой дамы.