Ни секунды нежности пополам

virginia_red — 28.12.2010 Пятьдесят страниц текста, написанного в самое тяжелое в моей жизни время, в 2005ое лето, и как-то странно не отражающий ни духа. ни переживаний того времени, только мелкие какие-то случаи-происшествия. По-настоящему актуальным и понятным автору этот текст стал только через пять лет после рождения и перестал быть таковым сутки назад, Надо сказать, текст кривой страшно, поэтому когда-то был выкинут мной с компа и сохранился только у Тонечки, которой спасибо большое. Теперь я оставляю его здесь на память и в назидание себе и закрываю тему.

——Вот ты где! Я уже десять минут по всему поезду тебя ищу!—Голос у него мягкий, теплый, совсем молодой, неистертый еще голос.
Она сидела на корточках, облокотившись спиной о двери с надписью «не прислоняться», и практически уже спала.
—Мобильник зазвонил, и я вышла, чтобы никого не будить.
В вагоне, кроме него, было три человека.
Холодный свет фонарей скользил по его лицу, высвечивая словно высеченные из мрамора черты лица. Она смотрела на него не отрываясь, но он не мог этого видеть: на ее лицо свет не попадал. Почти интуитивно нашел горячей ладонью ее холодное плечо. Она вздрогнула. От льняной рубашки и темных волос пахло сыростью.
—Замерзла.
Она кивнула.
Он вышел из темного тамбура и вернулся через пять минут со своей кожаной курткой и двумя пластиковыми стаканчиками с мутной горячей жидкостью, неприлично пахнущей растворимым кофе.
Его потяжелевшая после дождя куртка легла на ее плечи, тонкие белые пальцы обвили мягкий стаканчик.
—Садись ко мне.
Он молча сел. Несколько бесконечных секунд они хлебали странную жидкость мелкими глотками и размазывали свои взгляды по грязному тамбурному полу. Резко дернулся телефон, она поставила стаканчик на пол и принялась копошиться в сумке. Он тут же ожил и напрягся.
—Да…   Да, привет, Сашка! В чем дело?.. Мы в электричке. Из Твери. И не говори! Да чтоб всем так везло! Ну ладно, ладно… Нет… А сам-то как думаешь? Мы почти полпути пешком прошли, только потом удалось попутку поймать… В такую погоду хороший хозяин… М-гу… Конечно. Нет, где-то через час в Москве будем. Да. Да. А вы как, машину вытащили? Молодцы! Мы за вас волновались очень… Наташа как там? Хорошо… Нет, не надо, не буди… Промокли конечно. Ничего, переживем. Ну хорошо, давай… М-гу… Пока.
Она убрала телефон и посмотрела на него. Он молчал.
—Курить хочу.
—Сигареты в правом кармане, зажигалка там же.
Она достала две, остальную пачку спрятала обратно в карман. Зажигалка оказалась неожиданно тяжелой и холодной—у него была давняя слабость к подобного рода дорогим мелочам, которую она, сама не зная почему, очень уважала.
—Ой!—Пламя неожиданно вытянулось в пятнадцатисантиметровый жгут, едва не опалив ей ресницы.
—Ты что, курить бросаешь?—Улыбнулась она, протягивая ему обугленные полсигареты.
Он забрал у нее зажигалку и уцелевшую сигарету, уменьшил пламя, прикурил и вернул горящую.
—Извини, что так вышло, ладно?—Она стала совсем серьезной и говорила слегка певуче.
—О чем ты?
—Я про эту поездку на озеро и знакомство с моими друзьями… Надо было уделять тебе больше внимания, но я так давно их всех не видела…
—Идея была хорошая, а что дождь начался, никто не виноват, и потом, внимания твоего мне и дома хватает. Я ведь прекрасно понимаю, что твоя жизнь не с меня началась.
—Спасибо. Я знала, что ты поймешь. Ты, кстати, всем понравился очень.
—Хорошо,—он натянуто улыбнулся: его друзьям она точно не понравилась бы. Она мало кому нравится с первого взгляда.
—А тебя самого кто-нибудь заинтересовал?
—Да, девушка в салатовом платье…
Она слегка напряглась.
—…Надя, кажется.
—Настя.
—Ну да, Настя. Пошли в вагон, там теплее.
—Пошли,—она протолкнула окурок в узкую щель между дверями и встала. Он немного подумал и последовал ее примеру.
«И как же получилось, что мне так повезло с тобой?»—Думала она кутаясь в его куртку.

…Ливень начался внезапно и тут же разогнал всех гуляющих по летним кафе и ресторанчикам, в которых за десять минут стало так людно, что яблоку негде упасть.
Она зашла на застекленную веранду маленького кафе и начала растерянно оглядываться по сторонам, выискивая глазами свободный столик, и это стоило ей огромных усилий, так как на веранде было необыкновенно тесно, шумно и пестро, а ее зрачки очень медленно реагировали на смену освещения.
Свободных столиков не оказалось, но услужливый официант потолкался немного по залу и, в итоге, отвел ее в самый угол, к окну:
—Молодой человек никого не ожидает, и второе место свободно,—глянцево улыбнулся он. Тот, о ком говорили, на секунду поднял глаза и снова вернулся к чтению газеты, успев составить для себя предполагаемый психологический портрет пришедшей.
Она села, вернула уже собравшегося было удрать официанта, заказала кофе с ромом, и достала из сумочки книгу. Молодой человек украдкой взглянул на обложку: какой-то любовный роман.
Эта вещь настолько не вязалась со всем ее внешним обликом, что он невольно опустил газету и уставился на книжку.
—В чем дело?—беззлобно спросила сидящая напротив.
—Интересная книга?
—Эта? Нет.
—А зачем Вы ее читаете?
Женщина нахмурила брови.
—Ее читает одна моя пациентка.
Официант тихонько поставил перед ней чашку и хотел, было, исчезнуть, но его поймали второй раз: молодой человек небрежно сложил газету и зачем-то сунул ему, после чего несчастный официант, чем-то смахивающий на зайца, решил не подходить больше к беспокойному столику.
—Вот как?—Молодой человек сделал вид, что понял, о чем речь.
—Возьмите лучше эту, если вам так уж интересно.—Она порылась в сумочке и достала небольшую черную книгу в твердом переплете. Это была его собственная книга, последний сборник рассказов, совсем новый, еще пахнущий типографской краской.
—Вы ее читали?— спросил он.
—Дочитываю. Я читаю несколько книг одновременно, чтобы успевать за своими пациентами.
—Логично.
—Я—психотерапевт,—снисходительно пояснила она.
—А-а, тогда понятно,—выдохнул он, почему-то с облегчением.—А сами Вы что читаете?
—Ничего.
—То есть как?
—Очень просто.
—Получается, Вы читаете только то, что читают пациенты психотерапевта?
—Она спрятала в сумочку любовный роман, оперлась локтями о стол и положила подбородок на сцепленные пальцы.
—Получается так.
—А Вам это не кажется несколько ненормальным.
—Вы филолог?
—Не совсем: я—писатель. Вот эта черненькая книга моя.
—Вот как? Стало быть, Вас зовут Дмитрий?
—Да, очень приятно.
Женщина хитро улыбнулась и выждала короткую паузу.
—Меня зовут Божена. Вот Вам моя визитка, если что, обращайтесь.
—Спасибо, но мне это ни к чему.
—Правда? Знаете, Ваши книги пользуются большой популярностью среди пациентов психоаналитиков. Вам это не кажется несколько ненормальным?
—Один-один!—улыбнулся Дмитрий.
Божена зевнула, прикрыв рот узкой ладонью.
—Мне кажется, Вы максималист.—Она покачала головой.
—Мне тоже. У меня есть зонт, хотите, я провожу Вас или хотя бы поймаю такси?
—Хочу.

—Кого мы ждем?
        —Женщину.
—М-м-м… И скоро она придет?
—Не знаю: должна была полшестого, сейчас шесть.
—Может, она вообще не появится?
— Может и так. От нее можно ожидать чего угодно. Она капризная, красивая и злая. И очень нервная… Художница…
—У слова «художник» в русском языке нет формы женского рода.
—Да? Ну, извини…
—Это ты извини: я еще не отвык до конца… Моя жена ненавидела, когда ее называют художницей. Реагировала так же, как ты, когда к тебе обращаются «Баня» или «Женя».
—А, ну тогда понятно!—Божена улыбнулась и еще раз посмотрела на часы.
—Мне, наверное, надо идти? Неправильно, если твои пациенты будут видеть нас вместе.
—Когда она будет подходить, мы ее обязательно увидим, так что сиди пока.
—А когда кто-то из пациентов спрашивает, замужем ли ты, что ты отвечаешь?
—Они не спрашивают.
—Как, совсем?
—Моя жизнь их совершенно не интересует: они платят за то, чтобы говорить.
Божена прищурилась и несколько секунд напряженно вглядывалась куда-то вдаль.
—Идет. Медленно: видимо, в хорошем настроении, что весьма кстати.
Она вынула из сумочки два листа бумаги, на одном из которых в столбик были написаны совершенно не связанные по смыслу слова, карандаш и маленькую черную коробочку.
—Будем играть в ассоциации,—пояснила она.
—А это что?—Дмитрий указал на загадочную коробочку.
—Секундомер.
—Ничего себе! У тебя уже посекундная тарификация разговора?
—Вроде того.

Вечером они повторили ту же игру у себя на кухне. Дмитрий давал ассоциации быстро и четко, какие-то из них были весьма образны и поэтичны, какие-то, наоборот, по-бытовому банальны, но все предельно ясны. Только одна пара слов вызвала у Божены замешательство: «мост—камин». Во-первых, «камин» он выдал после трехсекундной паузы; во-вторых, в ее собственном сознании эти слова были никак не связаны, и объяснить эту связь она никак не могла.
Всю ночь Божена переворачивалась с боку на бок, никак не могла уснуть, мучаясь с каминно-мостовой дилеммой, перебирая самые абсурдные предположения, выкапывая из памяти общие с Дмитрием эпизоды.
Наутро она все-таки не выдержала и спросила.
—Хм-м-м…—Он откупорил новую бутылку рома и налил немного на донышко кофейной чашки.—Это, в принципе, не сложно. Моя жена, когда уходила, оставила мне на коробке шведских спичек записку: «Этот мост был последним». Вот и всё.
Божена молчала.
—О чем задумалась, красавица?
—С ней бы поиграть в ассоциации…
—Это уж точно!

—Слушай, Боженка, это что за папка? Первый раз ее здесь вижу.
—Открой и посмотри.
—Она положила свою руку на его, уже лежащую на мышке, и кликнула два раза.
—Это рабочий материал: психологические портреты моих бывших клиентов.
—Всех?
—Нет, только тех, кто разрешил мне использовать результаты моих за ними наблюдений. Раз уж мы с тобой работаем в одном направлении, хоть и в разных областях, можешь пользоваться: очень интересные люди, многие, правда, при ближайшем рассмотрении гротескны донельзя. В жизни это допускается, а вот в литературе—не очень…
—А мой портрет у тебя есть?
—Конечно, хочешь посмотреть?

Полтретьего ночи: малахитовый плащ исчез с вешалки, зонт тоже. Божена ушла гулять. Никаких записок нет—видимо, скоро вернется. Дмитрий зевнул и отправился на кухню ставить чайник. Семь сигарет с интервалом в пять минут. Где она? Мобильник не отзывается. Где она?? Пальцы по крышке стола—в ритм дождю. Ну, где же она???
Стук каблуков по лестнице в подъезде. Метнулся к двери, застыл. Женский смех. Пьяный. Нет, не она. Лязг ключей в замке, тяжелый вздох.
—Димка, ты чего не спишь?
—Приснилось окончание моего романа, встал дописать, а то наутро забуду. Чаю хочешь?

—Дим, я расстреляю твою Музу, если ты сейчас же не ляжешь спать!
…
—Ты меня слышишь?
—М-м-м
—Иди спать. Ты же измотаешь себя совсем.
—…
—Тебе, может, чай принести с пирожками.
—М—мгу…
Божена вышла и минуты через три вернулась с подносом. Она встала за его спиной, поставила локти на его плечи и прищурилась: это не роман, это окошко мессенджера. Раньше стремления к общению такого рода у него не наблюдалось. Божена пробежала глазами по верхним строчкам, пытаясь понять, кто это.
«—Я сейчас лечу из Ниццы в Париж. Пишу в самолете. Очень хочу тебя увидеть. Можно?
—Можно, когда приезжаешь?
—Во вторник. В пятницу мне уже надо быть в Питере.
—Понятно. Подожди немного, ладно?… »
—Это Юнона,—пояснил Дима,—моя бывшая жена. Она приезжает в Москву во вторник, очень хочет встретиться и познакомиться с тобой. Пишет, что поступила неправильно, сожалеет и хочет наладить отношения.
—Пусть приходит,—беззаботно бросила Божена,—я тоже хочу на нее посмотреть. Очень.
—Посмотреть? Это можно.
Курсор некоторое время поблуждал по экрану, и с него хлынул поток яркого солнечного света: девушка на фотографии щурилась на солнце и улыбалась ему, в длинных золотых прядях запутались полевые цветы, льняная рубаха до пят, феньки до локтей—юная совсем, красивая. За спиной—лес и кусок палатки.
—Ей здесь лет двадцать. Сейчас, наверное, изменилась. Она часто менялась.
—Художникам это свойственно. Ладно, ты как хочешь, а я спать пойду. Передавай ей привет.

Она стояла на пороге, узкая и поджарая, как борзая, с короткой стрижкой, взъерошенной соломенной челкой до бровей и медной кожей, в тертых джинсах, белой майке и с холщовой сумкой через плечо: на вид—лет восемнадцать. На самом деле, ей двадцать семь.
Божена улыбнулась.
—Божена Витальевна,—представил Дмитрий. Божена протянула руку гостье.
—Юна.—Просто сказала она, и Дмитрий замялся. Пожала протянутую руку. Под кожей валиками перекатились упругие змейки мышц.
—Пойдемте-ка на кухню,— предложила хозяйка,—не люблю знакомиться в полутемных прихожих.
И они втроем отправились на кухню. Дмитрий почему-то чувствовал себя подавленно, Божене было на удивление весело, о Юниных эмоциях история умалчивает.
—Что будете пить?—Поинтересовалась Божена.
Лицо гостьи выглядело слегка растерянно:
—То же, что и Вы.
Божене ответ не понравился. Она внимательно посмотрела на Юну: в широко открытых травяных глазах явно читалось замешательство, похожее на странную смесь недопонимания ситуации с удивительной подростковой наглостью.
«Тоже зеленоглазая»,—с раздражением подумала хозяйка и ядовито, совсем по-змеиному улыбнулась.
—Я хочу глиссе с ромом.
Юна удивленно вскинула брови.
—Что-то не так?
―    Нет, просто я очень люблю его, но никак не ожидала, что Вы предложите.
―    Я тоже не ожидал.—Сообщил Дмитрий.
―    А ты-то почему?
―    Потому что ром кончился. Вчера еще.
―    А коньяк есть?
―    Есть?
―    Вы ничего не имеете против коньяка, Юночка?
―    Тоже неплохо. Спасибо большое, Божена Витальевна.
―    Ну, насчет Витальевны—это Димка загнул: можно просто—Божена. Вот Ваш кофе.—На «ты» она переходить явно не собиралась.
«Попробуйте догадаться, кто здесь хозяйка,—подумал Дмитрий,—а Юнка здорово изменилась—встретил бы на улице—не узнал».
―    Знаешь, Дим, я сейчас все твои книги читаю. Причем, забавно так: мне первую кто-то из друзей принес, сказал, что классная штука, мне должна понравиться. Раньше как-то в голову не приходило… А ты классно пишешь…
―    Спасибо. А сама-то как?
―    Бурно очень. Хотя, это только сейчас, временами бывают такие затишья, что даже страшно. Совсем недавно захотелось всех увидеть. Нахлынуло вдруг: помнишь, как классно было?—Вопрос был риторический: она не требовала ответа, она знала его и так.—Вот решила тебя найти, встретиться, поговорить… С Боженой познакомиться…
Божена сверлила ее густым болотным взглядом—ей было интересно. Пила кофе. Молчала.
―    За последние два года очень много новых людей появилось. Разных очень, талантливых, классных. Городов сменилось много: Венеция, Стокгольм, Хельсинки, Рим, Париж, Берлин, Амстердам…
―    Устала?
―    Не знаю: нет времени об этом думать.
Божена предложила еще кофе, ее взгляд стал значительно мягче.

«…Уже два часа на кухне проистекает какой-то «женский разговор». Никакого разумного повода сходить к ним у меня нет. Ну и ладно. В принципе, о чем они говорят, представить можно, одного не могу понять: чего она хочет? Зачем приехала? Дружить? Пока, вроде, получается. Умница. А дальше-то что? Странное дело: столько лет прошло, а она до сих пор—осколочное ранение. Другая Юна, та, прежняя. Интересно, понимает ли она, куда пришла и с кем имеет дело? Она не оставила ничего, кроме боли и обиды. Их она вполне может забрать обратно: они нужны мне также, как ее старые пижамы, которые, она, кстати сказать, не забыла…
А Божене она понравилась. Это хорошо. Пускай себе дружат. Но что делать мне? Я-то ее видеть не хочу. Не в данный момент, а вообще. Абстрактно. Пусть живет себе между Берлином и Амстердамом, что ей надо здесь, ей, моей… жене?»
Закрыть?
О'k.
Сохранить?

Утро началось около полудня. Дмитрий, сонный и похожий на сытого кота, с царственным видом шествовал в ванную, перекинув полотенце через плечо, в махровом халате и мягких тапочках., но шустрая Юна опередила его и обогнала, подрезав на повороте, более того, она ухитрилась на бегу стащить его полотенце. Дверь захлопнулась прямо перед его носом, и, чтобы фиаско не было столь очевидным, ему пришлось на ходу менять маршрут.
На кухне Божена готовила что-то очень сложное и, по всей видимости, вкусное. Туда он и направился.
―    Божественно пахнет. Наверное, и на вкус будет восхитительно.
―    Рано радуешься: это только соус. А вот будет ли что-нибудь к нему, зависит всецело от вас. Ты уже душ принял?
―    Юнка раньше успела.
―    Молодец, не пропадет девчонка! Помой, пожалуйста, болгарский перец.

Когда Дмитрий выходил из ванной, его чуть не сбила Юна, пролетевшая мимо с огромными пакетами из супермаркета в руках.
―    Ничего себе! Ты что, продовольственный склад ограбила, метеорушка? Это ж годовой запас провианта для армии какого-нибудь небольшого государства!
―    Обижаешь! Все строго по списку!
―    Так, Димка, живо дуй с кухни! Юнона, почисть, пожалуйста… Нет, это я сама… Это тоже… Это… Вот, что: мой-ка ты овощи… Да нет же, не так, дай покажу…Так, Дмитрий, ты еще здесь?…

Завтрак оказался на удивление скучным: женщины быстро пришли к единому мнению по какому-то сложному вопросу, касающемуся современного искусства, но, вместо того, чтобы благополучно этот вопрос закрыть, они зачем-то продолжали заваливать и без того небольшое пространство кухни никому ненужными аргументами.
Божена уже десятую минуту вещала о чем-то нездешнем, и от звука ее приятно убаюкивающего голоса ужасно хотелось спать.
Дмитрий пришел в себя от неожиданного колебания температур: он поискал глазами источник тепла, ожидая поймать на себе чей-то взгляд, но этого не случилось: барабанная скула Божены почти уже дымилась под травяным взглядом… Едва уловимым движением пальцев он столкнул лежащую на краю стола ложку…
ЗВЯК…
Внезапно все кончилось.
―    Извините.—Ложка отправилась в раковину.—Кто-нибудь хочет чаю?

―    Представь себе, что ты оказался в пустыне. Вокруг тебя только песок и камни. Представил? Еще ты очень хочешь пить, но у тебя с собой ничего, кроме пустой фляжки. Твои действия?
―    Пойду искать воду.
―    Отлично. Куда?
―    Вперед!
―    Хорошо, ты идешь, вперед. Тебе безумно жарко, пить хочется все сильнее, все тело покрывает липкий пот, песок обжигает ноги. Впереди огромный холм из сваленных в кучу каменных глыб. Он не слишком высокий, но достаточно протяженный в длину. Твои действия?
―    Я попытаюсь подняться на него и осмотреться.
―    Камни большие, горячие, у них очень острые края. Тебе жарко…
―    Высоко я уже залез?
―    Да. Вот вершина.
―    Что я вижу?
―    Пустыню. И большой ржавый кран вдалеке. Что-то вроде водопроводного, но больше.
―    Спускаюсь и иду к нему.
―    Поднимается ветер, песок слепит тебе глаза, он мелкий и жгучий. Твои действия?
―    Я закрываю лицо руками, насколько это возможно, щурюсь и иду дальше.
―    Ладно. Идешь, значит? Ну хорошо, ты идешь и вдруг спотыкаешься и падаешь. И чувствуешь, что подняться уже не сможешь.
―    Все равно поднимаюсь. Иду.
―    Ну, предположим… Ты идешь еще довольно долго, прежде, чем спотыкаешься, на сей раз обо что-то большое и железное.
―    Что это?
―    Кран.
―    Я открываю его.
―    Не открывается.
―    Открываю дальше.
―    У тебя нет больше сил.
―    Беру камень побольше, бью по маховику изо всех сил.
―    Кран открылся.
―    Я пью.
―     Воды нет.
―    И что? Дальше-то что?
―    Ничего, просто хотела посмотреть на твою реакцию.
―    Забавно… Юна! Юн!!! Иди сюда!
Божена улыбнулась.
―    Ты что орешь? Мне что, по-твоему, заняться больше нечем, кроме как бегать тут…
―    Садись. Представь себе, что ты в пустыне. Представила?
―    Зачем? Мне и тут весьма комфортно. Ну ладно, ладно, представила. И что?
Божена улыбалась, глядя, как в глазах Дмитрия постепенно загорается азарт. Юна еще ничего не понимала, но к идее ни с того ни с сего оказаться в пустыне отнеслась крайне настороженно.
―    Ну так вот, тебе жарко, ты очень хочешь пить, но с собой у тебя только пустая фляга.
―    Точно, пустая?
―    Да. Твои действия?
―    Иду искать воду.
―    Куда?
―    Вперед.
―    Хорошо. Идешь ты, идешь, тебе все еще очень жарко, пить хочется все сильнее, Ты усиленно потеешь, песок под ногами невыносимо горячий. Впереди большая груда камней, достаточно протяженная, но не слишком высокая. Твои действия?
―    Заберусь на неё и буду орать.
―    И что дальше?
―    Ничего, просто орать.

—Дим, можно позвонить?
―    Если не в Амстердам, то звони.
―    Мне в Питер…
―    Ну звони, звони… Хотя, нет, Боженка, кажется, еще не договорила с тетушкой.
―    У нее хорошие отношения с родственниками, да?
―    Да не сказал бы…
―    Тогда о чем можно два с половиной часа разговаривать.
Дмитрий пожал плечами.
В соседней комнате что-то хлопнуло: телефон с сухим треском ударился о стену и упал, очевидно, на диван, так как больше никаких звуков слышно не было.
―    Все, можешь идти звонить
―    О-ой, что-то-о мне расхотелось… Я лучше попозже…
Божена влетела в комнату с дымящейся сигаретой и потребовала кофе. Юна мигом проскользнула между ней и журнальным столиком и скрылась в недрах кухни. Божена хлопнулась в кресло и еще некоторое время молча теребила в руке сигарету, периодически стряхивая пепел мимо пепельницы.
Дмитрий сходил в соседнюю комнату за телефоном, попутно осмотрев ее: судя по всему, разговор был не из легких: маленькие диванные подушки валялись по всему полу, по направлению от двери к балкону протянулась дорожка пепла и окурков, несколько книг перекочевали с полки на диван, а содержимое карандашницы—со стола на пол.
Вернулась Юна с кофе, он принял у нее поднос, и отдал телефон, она набрала номер и села в кресло.
—Привет.—Она улыбнулась. Голос стал мягким, ласковым.—Да, послезавтра утром.
Хорошо. Да, как всегда… Жду. Всего хорошего.
Она отключила телефон и взяла чашку кофе.
―    Что произошло?
Божена тоже взяла чашку и выдохнула:
―    Да ничего особенного,—она была уже абсолютно спокойна,—это тетя была.
―    Ну и?
―    Смысл всего разговора сводился к одной фразе: «Банечка, когда ты, наконец, выйдешь замуж?
Юна улыбнулась правым уголком рта, прыснула. Дмитрий вздохнул:
―    Когда она перестанет совать нос в чужие дела?
―    Никогда не перестанет—человек такой.
―    И что, совсем никак нельзя объяснить?—спросила Юна.
―    Ну как тебе сказать? На то, чтобы объяснить, что я очень занята и не могу сейчас разговаривать, у меня ушло два с половиной часа. Как думаешь, сколько времени потребуется на обсуждение более сложного и менее конкретного вопроса?
―    Да, тяжко…
―    Ничего, как видишь, справляемся.

―    Дим, а Дим, где Юнона?
―    Не знаю, ушла куда-то. Она на кухне записку оставила, вот, посмотри, если хочешь.—Дмитрий протянул Божене листок в клеточку, на котором— размашисто:
«Дима и Божена, мне нужно было забрать кое-какие вещи, есть еще парочка дел в Москве—сегодня я уезжаю. Если хотите, можете меня проводить. (В 19.30 в ближайшем к Ленинградскому вокзалу кафе—я вас найду.) Доброе утро!
Юна».
—Ничего себе! Ну и манера!
—Я ж тебе говорил.
—Молодец! А вчера она не могла сказать, что сегодня на весь день смоется по делам, а вечером уедет?
—Вообще-то она говорила, что в пятницу ей надо быть в Питере… Но знаешь, от нее этого следовало ожидать. У тебя полвосьмого никаких встреч?

Юна опоздала на пятнадцать минут. Зашла, осмотрелась, и ни секунды не задерживаясь в дверях, подошла к ним. На ней были узкие черные брюки и белая хлопчатая блузка со стоячим воротником, волосы пребывали в художественном беспорядке, но выражение лица серьезное: она, судя по всему, немного устала.
—Простите, что так ушла: мне надо было выйти пораньше, но очень не хотелось вас будить.
—Да ничего, не привыкать,—Дмитрий улыбнулся той мало свойственной для него улыбкой, от которой у окружающих холодеет все внутри.
Юна отодвинула себе стул и села.
—Может, кофе?—Божена посмотрела на Дмитрия, на Юну, снова на Дмитрия… оба кивнули.
—Сейчас принесу.
После ухода Божены в воздухе повисло неловкое молчание. Дмитрий заговорил первым:
—Когда ты снова будешь в Москве?
—Не знаю, может быть, осенью.
—Дела?
—Вроде того.—Юна криво улыбнулась.
—Ну, ты звони, если что…
—Скажи честно, ты хотел, чтобы я быстрее уехала, да?
—Мне все равно. Я даже не стремлюсь больше получить от тебя развод: мне уже абсолютно все равно.
Вернулась Божена с подносом. Они молча пили кофе, обе женщины смотрели в стол, Дмитрий по сторонам. Допив, Божена извинилась и вышла в уборную. Юна проводила ее взглядом, достала из небольшой кожаной сумочки пачку «Muratti», предложила сигарету Дмитрию (он отказался) и закурила. Сделав пару затяжек, раздавила ее в пепельнице и, извинившись, последовала за Боженой. Их не было минут двадцать, а потом они вместе вернулись.
—Мне пора.—Сообщила Юна.
—Давай, мы тебя проводим?—предложил Дмитрий.
—Не надо. Не люблю прощаться на перронах…
Она пожала ему руку, поцеловала Божену в щеку, отступила на шаг, посмотрела на них внимательно, развернулась и ушла.

Всю дорогу домой и весь оставшийся вечер Божена молчала, курила и пила коньяк.

Сохранено