Невыносимая пошлость бытия, или чем дурна гуманитарная интеллигенция
monetam — 15.03.2021
Типаж , описанный Алексеем Мининым, насколько размыт, настолько и
верен. Зайдите в любой провинциальный ВУЗ ( да и половину
столичных) - так в итоге там таких не менее трех четвертей, и общую
атмосферу создают , увы, именно они...
Мысль, что жизнь то уже прожита и прожита зря,
пришла Сергею Петровичу неожиданно и пронзила вдруг его от самой
лысины до пяток, когда он сидел после пар в институтском буфете и
доедал вторую уже булочку, запивая ее компотом.
И ничего вроде эту мысль не предвещало, он как
всегда, откусывая от второй уже булки , подумал, что вот не стоит
так много есть мучного, что ведь растет безобразно живот,
превратившийся давно уже в самое настоящее брюхо и что от булок
этих будет он опять мучиться запором.
Однако сразу же пришла и обычная спасительная и
успокаивающая мысль, что и х… с ним и что теперь из за этого булок
что ли не есть? И откусил от любимой булки большой кусок и начал
пережевывать и потянулся к стакану с компотом и вот тут вдруг ясно
он осознал, что жить то остается совсем немного и нечего уже больше
от жизни ждать, а то что прожито, не содержит в себе никакого
смысла. Даже и вспоминать то нечего. И от такой мысли он будто
застыл , а большой кусок булки так и остался лежать между
челюстями, выглядывая игриво изо рта.
Сергею Петровичу было 52 года , был он кандидатом
экономических наук и преподавал давненько уже в местном филиале
какого то непонятного московского вуза. Филиал обещал дипломы
государственного образца по разным там международным отношениям,
экономике и прочей юриспруденции и, проведя там несколько веселых
лет, всякие не поступившие в другие вузы балбесы ,получали за
умеренную плату дипломы с которыми при наличии мохнатой лапы можно
было устроиться на теплое место, ну а коли лапы такой не было,
продавать, например, в салонах мобильники и прочую электронику или
сидеть за кассой в дешевом супермаркете, да мало ли дел можно
делать, имея замечательный такой и красивый диплом с вытесненным на
нем гербом страны. Дела правда у филиала в последние годы шли все
хуже и Сергей Петрович третий год уже сидел на голом своем
доцентском окладе, впрочем рад он был и этому и надеялся как то
дожить до близкой теперь уже пенсии.
Экономистом он стал случайно. Отец, убедившись, что
технарем сыну никогда не быть и презиравший все гуманитарные науки,
отдал его на экономический факультет, где Сергей Петрович
старательно постигал добавочную стоимость и прочую премудрость
советской экономической науки. Жизнь становилась все непонятней,
шла какая то странная перестройка и мать сказала, чтоб он шел в
аспирантуру, кусок хлеба мол всегда будет. Дальше случилось что то
совсем непонятное, отцовский завод закрыли, а Сергей Петрович начал
преподавать экономическую теорию и менеджмент по переводным
американским учебникам. Он, впрочем, легко мог рассказывать чем
отличается монетаризм от кейнсианства или про какой нибудь эффект
мультипликатора, однако к реальной его жизни, казалось ему, это
никакого отношения не имело. Он так и не мог понять почему вдруг
закрыли отцовский завод, а цены так растут. Впрочем с удовольствием
ездил на всякие научные конференции, где можно было замутить с
какой нибудь пугливой и некрасивой аспиранткой, тоже ничего не
понимавшей и всего боявшейся и от этого страха легко бросавшейся в
объятия молодого кандидата наук.
Потом вдруг в квартире его завелась жена, он так и
не понял откуда она там появилась, а вскоре и крохотное и еще более
непонятное писклявое существо. Жена с матерью с ним сюсюкались, а
Сергей Петрович не мог никак понять с чего это вдруг он должен
радоваться от того, что существо это делает первые шаги, а потом
вдруг называет его папой. Он стал задерживаться на работе, поздно
приходить домой, ему совсем не хотелось видеть эту странную и чужую
женщину вместе с этой человеческой личинкой и когда они наконец
ушли, то почувствовал такое блаженство и свободу, что долго
просыпался и ходил весь день глупо и счастливо улыбаясь. Правда за
это счастье – быть одному приходилось отдавать четверть зарплаты.
Сын теперь был уже взрослым и, когда им приходилось встречаться,
Сергею Петровичу было всегда неловко от того, что нечего совершенно
сказать ему этому чужому и взрослому уже человеку, считающему
почему то его своим отцом.
Он потом еще вяло и скучно мутил с какими то своими
коллегами, однако живот его вдруг начал расти, а волосы выпадать, а
стареющий лысый и толстый доцент, пахнущий к тому же нездоровым
потом и гнилыми зубами, ни у кого не вызывал интереса.
Итак, жизнь была прожита и прожита зря и надо было
как то перебивать эту мысль, хотя бы для того, чтобы дожевать булку
и запить ее компотом. И снова пришло это спасительное и обычное .
Прожита? Зря ? Ну и х… с ней ! Что теперь, не жить что ли дальше? И
Сергей Петрович вдруг понял, что несмотря ни на что хочется и
дальше продолжать ему это свое существование и задвигал челюстями ,
проглотил кусок, взял стакан с компотом и сделал глоток и снова
откусил, доел булку, допил компот и, взяв свой старый портфель,
пошел к выходу. Выйдя из корпуса и гордо неся свой живот, он
подставил лицо ласковому сентябрьскому солнцу и блаженная улыбка
счастливого человека заиграла на нем.