Невидимый миру смех
alexander_pavl — 01.10.2016 Недавно прочитал одну монографию об Антоне Чехове и захотелось освежить в памяти его рассказы, хотя, вроде бы, всё хорошо помню. Ну, в общем, захотелось поддаться знакомому волшебству.Что и говорить, зрелый период хорош. Чеховские рассказы и повести даже лучше, чем мне помнилось. На уровне Джозефа Конрада, никак не ниже! Хотя, конечно, на большой дистанции Чехов сдувается, как шарик уйди-уйди, в то время как Конрад только набирает глубину. Но всё равно здорово. "Невеста", "Дом с мезонином", "Степь", "Дама с собачкой", "Дуэль", даже довольно мерзкая "Ариадна" - шедевры на все времена! Но потом я, как-то недодумав, взялся за ранние юмористические рассказы Антоши Чехонте и... офигел. Нет, это слишком слабое определение моей реакции. Я был потрясён.
Мне казалось, что я хорошо знаю эти рассказы, они хрестоматийные, я их читал десятки раз, видел в кинопостановках с Ильинским и без, однако, ознакомившись на свежую голову с разнообразными «Антрпренёрами под кроватью», «Дочерьми Альбиона» и прочими «романами с контрабасами», впал в ступор.
Во-первых, это не смешно. Вообще. Во-вторых, ужасно гадко. Дело даже не в вульгарности сюжетов и развязности интонации. Хуже всего то, что Чехов делает с читателями. Он зло, со сладострастием, унижает своих героев, ставит их в глупые и позорные ситуации и приглашает нас, читателей, присоединиться к своим садистским забавам, стать соучастниками разнообразных идевательств. Чехов стремится запачкать меня, читателя, презрением к описываемым им, Чеховых, людям. Книгу я отложил с крайне неприятным послевкусием и задумался – а ведь это литературное варево подаётся как чуть ли не эталон юмора. Практически все русские читатели смеются и прыскают в кулак над смешными рассказами Человека-без-Селезёнки. Им весело?
По случайному стечению обстоятельств, вскоре после этого я наугад открыл «Записные книжки» Сомерсета Моэма и в записи за 1917 год прочитал:
«Юмор — это то, что помогает найти отличия в бесконечном разнообразии человеческих существ, и, возможно, именно почти полное отсутствие юмора является причиной того, что русские романы так бедны разнообразием типов.
В русской литературе напрасно искать остроумие и находчивость, добродушную насмешку, ловкий выпад сарказма, остроту эпиграммы или легкомысленную шутку. Её ирония груба и банальна. Когда русский смеётся, он смеётся над людьми, а не вместе с ними, и поэтому предметом его шуток могут стать причуды истерических женщин, нелепая одежда провинициала, кривляния пьяницы.
Вы не можете смеяться вместе с ним, потому что его смех всегда немного дурного тона. Юмор Достоевского это юмор трактирного завсегдатая, привязывающего жестянку к хвосту несчастной собаки»
Категоричность суждения, конечно, преувеличенная, поскольку из этой дефиниции выпадают русские авторы, писавшие до 1835 года и считавшие себя частью европейской литературы, плюс Николай Лесков. Но незнание Моэмом юмора Лескова вполне извинительно. В конце концов, этого писателя и в России не очень-то читают. Главное – Моэм попал в точку. Русский человек всегда смеялся над кем-то, но не вместе с кем-то. В русской классической литературе нет персонажей, над которыми смеются с любовью, как над мистером Пиквиком. Русский смех разрушителен, он убивает. Вспомните, например, шутника Гоголя, который миллионам читателей внушал злобное презрение к Манилову, который – вот дурак-то! – более десяти лет женат и всё ещё влюблён в свою жену, как мальчишка.
К счастью, в ХХ веке в русскую литературу пришло спасение – с юга. Одесситы и киевляне, влившиеся в столичные издательства, совершили революцию. Они научили русских людей смеяться не только над другими, но и над собой. Они показали, что смех не противоположен любви и уважению, что юмор может возвышать людей, что смех – это внутренняя свобода.
Но об этом надо рассуждать отдельно и подробно, а пока я сказал всё, что собирался сказать.
|
</> |